Василий Бородин

Сидя на стопке книг. Заметки о современных поэтах

В середине июля выгуливал черепаху; не было ещё этой сухой жары, и  трава на газонах была вся не выгоревшая, зелёная. Вдоль бордюров —  дырявые островки песка, муравейники: то ли их стало много в этом году,  то ли стали заметны вокруг черепашьего бега — и вот день как день, но  вдруг — странное, не от ветра, шевеленье травы и какой-то блеск в ней:  из всех муравейников выбегают и начинают робко и как со вздохом  взлетать, сразу вдесятером садясь на каждую травку, крылатые муравьи.  Перелетают, тяжёлые, на негнущихся крыльях с скорее стальным, чем  стеклянным блеском, и как будто растёт вес воздуха вокруг них: к весу  жизни, которая долг и труд, вдруг приделан полёт, и всё напрягается  неизвестностью; в муравьиной походке — у каждого и у всей рассыпающейся  толпы — обреченное недоумение, только крылья блестят, как решимость, как  сабли конницы, каждая под мгновенным углом.




Если какие-нибудь цветы или пение птиц — как совсем-явная внутри  природы поэзия среди более тихой, во всём растворённой, то тот  муравьиный выход — как стихотворение не из слов, ключ к маломальской  возможности разговора о том, что в стихах современных ново, граничит с  правдой, готово в неё / за неё пропа?сть, не «осуществиться» в обычном и  старом смысле — из-за именно уязвимости слов и их споров-дружб —  уязвимости пребывания на настоящей свободе, в подвижном, вечно  разомкнутом и в мгновения главного исчезающем контуре «формы» и «цели».    
Стихотворение слово за словом рождается; все слова — сёстры, но  каждое, идя чуть своей (все в одном пространстве) доро?гой, чуть-свою  встречает судьбу и достойно отдельного состраданья-сорадования.      
Из этих слов каждое не до конца понимает, вместе с поэтом, замысла о  себе; мир для них не «решён» и поэтому очень глубок. То есть можно  вести? слова? на сплошной труд, в сплошной бой — но, наверное, это  должны быть слова? не крылатые. А крылатые каждый раз разлетаются и  рассаживаются как каждое хочет-может; если гибнут, то за не-обман.    
*    
Только что в Москву пришёл тираж книги, изданной во Владивостоке —  «Вомбат и свист» Веры Воиновой. Большой насупившийся вомбат, красный на  зелёном фоне, нарисован на задней стороне обложки; на передней — свист,  состоящий из маленьких одинаковых вомбатов рядами: какие-то из них  подкрашены стыдом или гневом, какие-то — сплошь жалость; получается (это  особенно явно, когда Вера читает вслух), что каждое слово поэта — это  он сам, с чем-то, каждый раз новым, встретившийся, превратившийся  целиком в сопереживание локальному событию/состоянию, именно в этой  точке встречающийся с «весом» мира — может быть, исцеляя мир и себя.      
Часть тиража Сергей Сдобнов отнес в книжный магазин, одну книжку  отправил Егору Мирному в Мелеуз, а за несколько дней перед тем ходил в  Питере по песку с рюкзаком за спиной, взял у Аси Энгеле книжные для меня  подарки. Ася Энгеле пишет стихи:      
*    
вослед    
их    
ходить —    
радужка    
жжется    
— а    
б ы т ь —    
створке    
— как    
проезжему    
о б л а к у    
Игорь Бобырев живёт в Донецке с матерью и котом, собирал недавно  осколки блюдца, упавшего, когда дом трясся от близких взрывов; Ростислав  Амелин («античный рэп») гостил в родном Курске, забыв в Москве окарину;  Александра Цибуля работает в Эрмитаже; Дарья Серенко сделала селфи;  Катя Захаркив написала о тигре, который — тени веток ночью в июле;  Екатерина Завершнева собрала прекрасную книгу и поехала на лето в  Латвию; Ника Скандиака слушает кельтских флейтистов и пишет фрактальные,  во все стороны, циклы, где каждое слово другому такой же  собеседник-награда, как сама Ника — нам; Вадим Банников написал тысячи  полторы стихов о любви, которая больше обозримой вселенной и проще  заката во время отлучки собеседника за гаражи.      
Все — поэты, все рыцарски отстоят слово как чудо-как-справедливость.      
А «Вомбат и свист» открывается, наугад, так:    
--    
возможно, что сейчас    
сиротно    
чайным опивкам.    
--    
— и восстанавливается реальный всего на свете масштаб, поэзия глядит просто не более чем жизнью, ниоткуда-печалью.      
*    
Котенок в соседнем дворе раз за разом прыгает на молодое совсем  деревце, обнимает когтистыми лапами, как панда, тонкий ствол; большие  деревья вокруг него кажутся огромными; вечером у них золотой контур; на  нечитаемом старом черновике — недочертившийся круг от чайной чашки;  ночью по кухне летает и бьётся о лампу ночная бабочка, вся золотая;  поймать-выпустить получается раза с пятого; «Энсо» — немой мультфильм  Полины Андрукович; «ночная бабочка вместо этого мира» — её рисунок  тушью; «Вместо этого мира» — новейшая её книга стихов; самый большой  простор там — в самых коротких стихотворениях, таких:    
* * *    
Вы думаете , я    
запоминаю, кто — кто? смыслы — они    
же летают!..    
* * *    
открыть глаза в потоке    
если свет как вода.    

* * *    
(раскалённый слепыми ветвями)    
мгновение не стало больше    
«мы лишь рай»    

* * *    
я учитель на берегу долнет лодки    
во мне есть частица Христа    
но я не весь Он    
весь Он — это все мы    

*    

Вышла книга Виктора Боммельштейна «Мы не знаем», это безусловная  классика, что сразу было понятно; в книге Анастасии Зеленовой «Тетрадь  стихов жительницы» есть стихи совсем на языке Аронзона:    
***    
Коль нужен небу собеседник,    
давай беседовать вдвоём    
и, осеняясь неба сенью,    
в большую синь его войдём    
Как хорошо на синеве    
лежать втроём в его траве    
и слушать рая репетицию,    
для нас устроенную птицами    
Верлибры Максима Бородина вышли с цветными офортами Анны Хитровой;  Григорий Кацнельсон делает деревянные книги; Денис Крюков и Степан Бранд  выпускают машинописный журнал.      
Сергей Чегра выпустил, давно, книгу «Обратная перспектива», Гали-Дана  Зингер, недавно, — книгу «Точки схода, точка исчезновения»: в обеих  книгах страстные, отчаянные и победные стихи — как и, по-своему,  по-другому, в «Своде масштаба» Евгении Сусловой. «Полый шар» Анастасии  Афанасьевой по сравнению с ликующими «Белыми стенами» спокойнее и  печальнее; «Децентрализованное наблюдение» Андрея Черкасова — образец  (может, и не имеющий у нас никаких предтеч и подобий) той  (над)интеллектуально-(вне)эмоциональной, неяркой просветленности,  которая — передышка среди всяких чувств, внутренних перемен: ценность  без претензий быть ценностью (или — для всех, постоянно ей быть). Это —  тем большая ценность, наверное:    
***    
славили    
связь россии    
серебряный город    
конический лес    
люди собравшиеся    
чтобы слушать индейцев    
и я    
дорожного движения    
полноправный участник    
как одна буква    
Никита Сафонов готовит книгу «Разворот полем симметрии» и уже начал её  объяснять; Галина Рымбу выпустила книгу «Передвижное пространство  переворота»; Вадим Банников сфотографировался с этой маленькой книгой  длинных яростных стихотворений, озадачивающих сконструированностью  вокруг чисто эстетических и прочих осей, смещённых в недопустимое. Стихи  самого Банникова делаются совсем гармоничными, созидательно-сильными и,  иногда, тихими: появилось буквально оркестрового диапазона динамическое  разнообразие. Вот (целиком, как все стихотворения здесь) те его стихи,  которые как бы негромкие: так заметнее полнота речевой естественности,  мало кому дающаяся:      
***    
я враг темы    
тема для стиха, как сказал лотман,    
совсем не то    
что тема без стиха    
поэтому    
вот чугунные ворота    

***    
собор иконы божьей матери донская, большой, новый    
собор иконы божьей матери донская, малый, старый    
храм иконы божьей матери тихвинская    
храм архистратига Михаила, больничный    
с усыпальницей Голицыных    
храм прп Алексея Свирского, усыпальница Зубова    
храм прп Иоанна лествичника, усыпальница Терещенко    
храм св прав Захария и Елисаветы, надвратный, в колокольне    
храм св Иоанна златоуста    
усыпальница Первушиных, братские кельи    

*    
Председатель Орла Григорий Гаврилов в 2010 году среди прочих  прекрасных стихотворений написал одно очень важное для всей нашей поэзии  — «Как я стал деревом»:    
Сегодня я приехал в деревню, / здесь я вырос. / Или я вырос не здесь? /  Здесь все изменилось, / куда-то делась липовая аллея, / куда-то делись  дети, которыми были мы. / Здесь все изменилось. // Вот дядя Коля, от  которого мы бегали, / которым нас пугала Ленка, / он превратился в  смешного старика, / оказывается, у него синие глаза. / Дядя Коля тоже  изменился. / Зачем ему синие глаза осенью? // Оказывается, деревня такая  маленькая, / что мне тесно ходить, / поэтому я стою. // Здесь люди  живут в таком узком мире, / что есть всего лишь 4 шага. / И все они — на  месте. // Только полдень, / а мои ноги уже пьют воду земли. // Здесь  люди пьют, чтобы ничего не хотеть, / здесь очень долго идет время. / До  вечера еще очень далеко. // Здесь все люди знают друг друга так долго, /  что никогда не говорят правды. / И я молчу. // Здесь деревья помнят  дольше, чем людей. // Птица. На меня села птица. // Здесь нельзя думать о  жизни, / потому что из-за этого можно умереть, / потому что тогда нужно  будет идти. / Но мне нельзя идти, / потому что на мне спит птица. //  Здесь можно жить только одному / и не больше одного дня, / и только если  уйти в лес. // Наверное, / я останусь здесь.      
У воронежского поэта Валерия Исаянца, сверстника Бродского и Аронзона,  вышла в Москве книга «Пейзажи инобытия»; её нечестно пропустить: лучшие  стихи её принадлежат, иначе не скажешь, вечности:    
***    
Не бывает последних известий.    
Повторите мне шорох в саду.    
Известите о времени-месте,    
где душистую грушу найду,    
вместо серого яблока мести,    
запеченного в смольном чаду.    
После дней, после наших созвездий,    
после самых последних известий    
повторите мне шорох в саду.    
Заставил всех его прочитать Игорь Бобырев, много лет подряд страшно  недовольный своими стихами, тревожно и грустно ждавший поэтической  зрелости, настоящего совершенства — и вот всё сбывается: собрана —  отчасти «на всякий случай», во время войны, — книга «Сновидения». Что  там самое главное? Может быть, как бы преображение стоицизма во что-то  более уязвимое и способное жить, тихое (и нашедшее силы вообще всё  понять) достоинство вынужденного одиночества, той потерянности, когда  именно муза приходит с дудочкой, а вокруг скрежет, но в сравнении с этой  дудочкой и не скрежет был бы как скрежет:    
***    
и ничто другое не имеет подобия    
камень потому что он камень    
ветер потому что он дует      
а слова потому что волшебны    
***    
и ручные звери смотрят на землю    
как они одни смотреть могут    
ожидая услышать    
стук и шаг вернулся домой    
*    
Вышли книги Виктора Iванiва — «Трупак и врач Зарин», Данилы Давыдова —  «Марш людоедов», Алексея Денисова — «Свиное сердце», Игоря Фёдорова —  «Поэт Пендюркин». «Солнце животных» Станислава Львовского — электронная  книга. Поэт И. М. около года пишет стихотворение «Рака»; Дмитрий Кузьмин  написал «Принстонский дневник»; Ирина Шостаковская, Владимир Богомяков,  Фёдор Корандей, Дмитрий Машарыгин, Алексей Сальников, Екатерина  Симонова, Наталия Черных, Анна Цветкова, Сергей Луговик, Ксения Чарыева  написали много очень хороших стихов. Вышли новые книги Владимира  Кучерявкина, Андрея Полякова, Василия Ломакина — все в твердых обложках.  Дмитрий Самсанков сфотографировал палочника, лимонницу и хохлатого  голубя (много раз), в прошлом мае не стал перед сорокА человеками читать  свою подборку, а в 2012 году напечатал в трех экземплярах цветную книгу  стихов, «в норку мангуста ... влетел». В середине книги — сплошь  фотографии граффити, в которых не сразу распознаёшь наготу, а стихи —  одно из настоящих, единичных открытий, шаг куда-то — радостный и чуть  тревожащий.    
***    
клумба. клумбочка.    
:> :> :> :> черенок. вязаночка    
:> :> вязанка    
:> :> :> :> горделица. пропускная    
способность моя.    
:> лучок    
:> :> :> :> :ежевичка дождь шипов    
:> :> :> шиповник    
ах, травка моя.ты    
:> :> :> :> :> тута.    
:> :> прытка.    
:> :> :> :> малка вата    
:> :> :> :> :> :озорничок    
:> жахнутый    
:> :> :> яготка    
одружка. ах    
:> как    
:> :> :> :> :> :> люба.    
:> :> :> :> :> :> :дружочек    
:> любимый    
до    
:> :> какой    
:> :> :> :> :> тишины    

*    
Вышли новые книги Ирины Максимовой и Юлии Тишковской; вообще всё, что  делали/делают Павел Настин, Евгений Паламарчук, Максимова и Тишковская —  группа «Рцы» — больше и больше осознаётся как след счастливых времён и  камертон для будущего.      
И у Олега Юрьева, Михаила Еремина, Аллы Горбуновой, Алексея Порвина  новые книги, только умер Василий Филиппов; вспомним, что наизусть,  остальное перечитаем сто раз за жизнь и, если не сами поплачем, то  что-нибудь внутри нас поплачет другой чистотой слёз:    
Письмо    
(сон)    
                                            Мне снилось...    
                                                               Фет    
                   Принеси же мне ветку клена...    
                                                      Ахматова    
Мне снилось, что я вернулся домой,    
И мать мне прислала орешков,    
И на конверте надпись:    
«Серебристый бульвар».    

***    
Во часовне пламя    
Свечечки горят    
Я стою    
Пред ними    
Словно 7 котят    
Сплю я в той    
Часовне    
На могиле той    
Ко часовне едет    
Рыцарь золотой      

Олег Асиновский дописал цикл «О войне». Недавно я шёл встретить Олега  на трамвайную остановку; шёл через маленький парк, и шёл дождь, а на  крытой сцене молодые музыканты играли, с колонками и микрофонами, старый  рок. Встал послушать, и зрителей, считая меня, стало двое. Музыкантов  это расстроило жутко, а, по-моему, это самое лучшее — сыграть громко и  хорошо безлюдному воздуху и дождю. Вот самый финал цикла «О войне». Это,  как и все стихи здесь, большой нам подарок:      
Прожитый день немного длинней    
Нового дня после меня    
С тобой и не насовсем тот свет    
И плоть и душа и как домики стоят    
Тело с душой на свете том    
И сердце стучит в двери их    
И снег и дождь а у сердца своего    
Нет дома девять дней и сорок а на третий воскреснем и встретимся ненадолго    


9 августа 2014 г., Москва


К списку номеров журнала «ГВИДЕОН» | К содержанию номера