А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Ы Э Ю Я
Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | Контакты | Спонсоры |
Центр |
Сергей ПодгорновОб авторе: Родился в г. Анжеро-Судженске, Кемеровской области. В 1973 г. после... >>> |
Дина Ильинична РубинаОб авторе: Прозаик, автор многих книг прозы, среди которых 7 романов, множество... >>> |
Ольга ТаирОб авторе: По образованию математик, преподаватель компьютерной графики, ведёт колонку... >>> |
РегионыЦентрРоссияБарнаулБелгородВладивостокВладикавказВладимирВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаСеверная АмерикаКанадаСШАЦентральная АзияКиргизстанУзбекистанСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
ФЛЕШМОБМихаэль Щерб, Сергей Ланге, Вадим Седов, Станислав Ливинский, Наталья Максимова, Александр Павлов, Сергей Чернышев, Марина Полякова, Николай Ребер, Алексей Королев, Алексей Соломаха. Составитель Александр ПавловМИХАИЛ ШЕРБ
*** Прими меня, заброшенный вокзал. Где арматуры ржавые волокна Просвечивают сквозь бетон, и окна, Прищурившись, глядят дождю в глаза. И грозный, нескончаемый состав Уходит в небо через купол-темя... Здесь вечно ускользающее время Я встречу и поймаю за рукав. Пусть отразят небесный сухостой Затертые скрижали расписаний, Я встану между встреч и расставаний,- Не одиночкой: точкою, звездой. Пусть не вода, а божья благодать По стенам тонкой струйкою стекает... Ладони кленов улетают стаей Огромный воздух осени терзать.
СЕРГЕЙ ЛАНГЕ
ФРАГМЕНТ
Закрой окно – там никаких причин, чтоб улыбаться или горевать: такие же огни горят в ночи, такая же трава. Пойдешь во двор – там в привозном песке жестокий разум строит новый мир и плачут вовсе юные в тоске: им в тягость быть детьми. Потом и к ним придет уменье жить, но вдруг не оторваться от груди, а ты и грудью вряд ли дорожишь. Иди.
ВАДИМ СЕДОВ
ИНДОКИТАЙ
«Вот моё завещание. Почитай. Впрочем – нет, пожалуй, прочтёшь потом. Для начала послушай. Индокитай. Я хочу тебе рассказать о том, как, едва отёршие с жёлтых ртов молоко матерей в синеве небес, мы по шатким трапам сошли с бортов и ступили в радужный мокрый лес, где казался отравленным каждый лист, и сердца болели, когда на нас неподвижные маски бесстрастных лиц обращали чёрные дыры глаз. И похожи на нас с головы до пят, и потом, когда наступает ночь – их туземки с нами охотно спят, но у каждой из них под подушкой нож, и в любой тени притаилась смерть, и чужая жизнь за каждым стволом, среди листьев розовых, словно медь. Доживи до рассвета, взойди на склон – и такая усталость повалит с ног: той земле – уже тысяча тысяч дней, но никто возделать её не смог, и никто не сделал её своей. Мы потом вернулись в свои дома. Обнимали жён, посещали храм. Кто-то просто тихо сошёл с ума. Кто-то честно умер от старых ран. Но до смертного часа, до слёз из глаз, до готовности волком на небо выть, никогда, никогда, ни один из нас эту землю так и не смог забыть».
СТАНИСЛАВ ЛИВИНСКИЙ
*** Что нам родина? Дом, неуклюжий забор, свадьба друга – какая же свадьба без драки! По субботам в ДК репетирует хор ветеранов труда под названием «Факел». Факел факелом, ну провели б лучше газ, чтобы гнать было проще священный напиток. Поздно вечером выйдешь – хоть выколи глаз, лишь у сельского клуба фонарь-недобиток. Разговоры всё больше про мир, про войну. Председатель смешной, в кирзачищах и шляпе. И сосед, схоронив на неделе жену, развязал и ещё пуще прежнего запил. Да и сам-то ты кто?! – как вопрос и ответ. Здесь такое бабьё про тебя нарасскажет. Но с утра, как всегда, повторится рассвет и окажется вдруг, что всё это не важно, потому что на грядках морковка и лук и своими руками сколочен скворечник, потому что сверкает доспехами жук и травинкой прикинулся хитрый кузнечик.
НАТАЛЬЯ МАКСИМОВА
*** ты моря переплыл, перешел границы, жил в столицах мира, искать устал я помятая роза в твоей петлице ты – мой мраморный пьедестал
я как циркуль твой – вывожу кругами, что случилось в прошлом проткнув иглой, мы друг другу бы – подошли – врагами, если б время фруктом поспеть могло
недозревший сон оказался вещим ты и сам – алмаз, и огранщик мой, и не веришь мне, и страшишься трещин… зарекаясь жить, не грози сумой
не носи колец, не являйся к трону, не проси, не слушай, не пачкай пол я поправлю нежно твою корону, ты достанешь к ужину валидол
суета сует, решето решений, нас свело как судорогой – судьбой, я твой верный ген, ты мой добрый гений, мы друг в друге ставшие вновь собой
и за сто морей, и в столице каждой, есть балкон и площадь, причинный ряд, и река – что в ней оказались дважды - всех грядущих жизней тому назад
АЛЕКСАНДР ПАВЛОВ
*** человек непохожий на прочих навстречу идет одинокий ничем никому не заметный прохожий а от кожи и кроткого взгляда взломается лед даже вены к морям выбираться пытаются тоже
проезжая туда и обратно свой водораздел трафарет и урал и экваторы на непонятном потеряешь их всех а не только с которой хотел ей путей залепил за кровавое в солнечных пятнах
а теперь и дрозды отдались далеко от стрижей беглых сов потому что молчание ближе нам пора забывать тех кто счастлив и выше ты пришей мне последнюю пуговицу ну пришей
СЕРГЕЙ ЧЕРНЫШЕВ
ПЕРЕВОД С БАГУЛЬНИКА
Путешествия Нильса с гусями, адаптированные для рыб, но прочитанные кротам, а потом пересказанные багульнику – и случайный грибник в его зарослях услышит как вдруг, навзрыд, полетит под ним воздух, всклокоченный и прогульный,
и земля задрожит как огромный лист – еще утром на нём пас тлей, а сейчас изузоренною ящерицей (изнурённою, иллюзорною), сгорблен ветром и светом насквозь продут, на железной сидишь метле – надышался чудес и сник, да корзинка опрокинулась беспризорная.
Вольно ж было твердить незнакомому местному эху: “Пора домой.” – так ступай, наступай на трещины, выворачивай против солнышка, вот и мёртвая Марта лает в прихожей и кот твой сидит, живой, на руках у отца, в старом доме, истлевшем уже до бревнышка.
МАРИНА ПОЛЯКОВА
РЕФРЕН
Там где летом была колея, исходящая пылью, Положили асфальт, и теперь на него дребедень Листопадная валится, сыплется так изобильно. Затихает, приникнув к земле, словно острый кетмень
В великанских руках прорубает сквозь клены дорогу, Без пощады лишая кудрявую рать живота. Ты глядишь из окна поутру, ты привык понемногу Это видеть, но стали заметнее складки у рта.
«Да минует меня…», – бьется вечным рефреном в подкорке. Не минует, не бойся, наступит своим чередом. Опадут, отольются, и дети с покатистой горки Будут ехать под визги полозьев. А ты – за окном,
Со своей стороны – не оценишь зимы милосердье, Как бесстрастный ученый, оценки не вправе давать. Сотни белых листов заполняй предикатами смерти, Ощущая, как кожу сдирают судьбы жернова.
НИКОЛАЙ РЕБЕР
*** В пустыне, где родосский истукан кукожится, покуда не исчезнет, прогнувшись тетивой тугой, река того гляди пульнёт мостом железным по дальней сопке, где возможен лес, но чаще степь – монгольская бескрайность – такая, что не вытянет экспресс ни транссибирский, ни трансцедентальный.
Маши платочком, Дафнис... Утекут коробочки стальные вереницей. В теплушке Хлоя даст проводнику, а после – всей бригаде проводницкой. А ты на полку верхнюю, как в гроб, уляжешься, зажав в ладони книжку. Очнёшься ночью, дёрнешься и лоб расквасишь о захлопнутую крышку.
На лист бумаги или на постель – проекция земной любви на плоскость. Лиловый свет внезапных фонарей оконной рамой режешь на полоски и думаешь тяжёлой головой: зачем тебе сей странный орган нужен – божественный, когда есть половой, и ты, в конце концов, ему послушен.
Так к слову о каком-нибудь полку задумаешь Отчизне свистнуть в ухо, а выйдет снова: поезд в Воркуту, монгольская пустыня, групповуха... Но это всё – осенний глупый сплин. Зима идёт синюшными ногами, и первый снег бодрит как кокаин, и снегири на ветках упырями…
АЛЕКСЕЙ КОРОЛЕВ
47 памяти а. миронова
сколько синего на белом сколько черни у кости разбуди меня напевом сладким утром угости в прошлое отправь на первом
сколько слов мы ремеслуем сколько мастерим про ту жизнь в какую наказуем незамеченным пройду по соленым поцелуям
сколько белого на синем сколько молодости про- пущено к вещам носильным мест насиженных тепло прикрепляется насильем
светлое белье наденем и отчалим в горести так и льнут к крестам нательным надземельные кресты а не к ангельским антеннам
возле альфы и омеги незамеченным сойду и затянет дождь по меди и захлопнется в саду занавес трагикомедий
только расставаясь с телом бессловесным и бессильным видишь взглядом обреченным сколько белого на белом сколько синего на синем сколько черного на черном
АЛЕКСЕЙ СОЛОМАХА
ОКНА НА ЧЕТЫРЕ СТОРОНЫ СВЕТА
Расскажу вам, как есть. А всё остальное – вранье. Дом стоит, о котором всю жизнь говорю – «мое». По периметру – окна. Смотрят себе в небе бесконечные сериалы про ласточек и воронье. Только в центр пространства и можно поставить мебель, хоть обычно она окружает нас, а не мы ее. … Запад будет представлен клубникой, на вкус и цвет яркобокой которой товарища, точно, нет; языком, похожим на перекись водорода, пресмыкающееся движение в сухой, прошлогодней траве; да научным трудом, что и вы – представитель рода, неудачный, правда, помутившийся в голове. ... Проходите теперь ко второму окну, ко второму окну, северному полотну, изображающему вашу бывшую – ладную, с выходом к морю, с которой вы лет четыреста жили страна в страну. За покупками или так, помянуть историю, только в этом качестве я вам ее верну. ... И, куда ни одна река не несет свой сток, третье нынче окно таращится – на восток. Неплохая картина. Cмотрите, какая рама: за одну позолоту можно кормиться сто... Но и сто проходят, и двести проходят граммов, оставляя похмелье во рту и мошну пустой. ... Из четвертого виден лишь дым, обуявший юг. К поездам на станциях женщины подают непременное сало, но ешь ты его с испугом, ибо как называть это красное там и тут? Телеграфные мачты протягивают друг другу детские распашонки, не заменившие парашют. ... Разве что неудобно мебель, а так – симпатичный схрон. Подменяй, муэдзин, собой колокольный звон! Голоси петухом, завершая ночную пашню! Отбирай у любовниц детей и гони их вон! ... Равнодушный рассвет обводит контуры башни, и мороз по коже: надо же... Вавилон.
СОСТАВИТЕЛЬ – АЛЕКСАНДР ПАВЛОВ К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера |
ГолосованиеДорогие друзья и коллеги, приглашаем вас принять участие в опросе на тему «лучший журнал портала за февраль 2015 года». Итоги опроса будут подведены 7 апреля 2015 года? Голосуйте сами и приглашайте своих друзей.ЖурналыСЕВЕРДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯБАЛТИКА-КалининградСеверо-Муйские огниНОВЫЙ СВЕТАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИНАЧАЛОКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИСлово-WordГВИДЕОНКольцо АИНФОРМПРОСТРАНСТВОЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАСорокопут [Lanius Excubitor]ДЕРИБАСОВСКАЯ – РИШЕЛЬЕВСКАЯДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСТЕРЖЕНЬТело ПоэзииСВОЙ ВАРИАНТГРАФИТБАШНЯБЕЛЫЙ ВОРОНИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNAT22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬАЛЬТЕРНАЦИЯЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:Ышшо ОдынЗНАКИ11:33 |