Сoncordat аristos. Стихотворения

* * *

всем тем кого люблю в ком часть меня живёт отчаянным девичьим жадным всплеском
кто презирая боль и корчась и кляня что ночи тянется к потёртым занавескам
и чуда ждёт хотя уже с трудом вдруг домофон взорвётся тайным кодом
и голоса наполнят стылый дом тех уходящих с каждым новым годом
вернётся смех и смысл и яркий свет и жизнь задвижется в счастливой круговерти
но ничего за занавеской нет лишь лунный блик на инструменте смерти

боюсь цветаевой

боюсь цветаевой она влезает в кровь и шепчет воспалёнными устами
в седьмом ребре есть древняя любовь ещё не осенённая крестами
и власть мужчин сильнее власти слов и сладко жизнь предать в объятья ката
и страх и грех лишь повод для стихов и ты ни в чём ни в чём не виновата
и можно так от страсти прогореть что тело станет пеплу оболочкой
и так в петле мытарно умереть чтоб жить остаться в мире каждой строчкой
боюсь лишь потому что так близка её тоска и горький зов сиротства
и в бирюзовых капельках рука и искушений потаённых сходства
как и она утратила покой заснуть мечта сознания потеря
но Бог помог и кру?ченой такой и мне поможет я терплю я верю
ей прощены мне кажется давно и дерзость речи и тщета стремлений
и увлечений тёмное вино и разрывны?е муки отрезвлений
за краткость безнадёжного пути за то что так поэты одиноки
но чёрствый хлеб умеют превратить в стихов и слёз святые опресноки
за то что «возлюби» не звук пустой а боль и горе и страданий корчи
не оставляй о Всеблагий постой Ты сможешь изменить всё чудотворче
утешь её а мне молитвы соль вложи в ночей и дней разверстых раны
вразей последних расточить позволь и я на свой колок для прочих странный
такой достигну сердцем высоты что смерть покажется желанным хладом в зное
и разрешу убийце класть персты в им нанесённое ранение сквозное

* * *

И к вам придут моих бессонниц муки,
и вас за рёбра вздёрнет кат на крюке,
и вам сжигать слезами склеры глаз...
Хоть не моими прокляты губами
и не моими сбудется мольбами —
вы вспомните меня ещё не раз.
А мне теперь одно — тулиться к Богу,
чтоб возвратил мне силы понемногу,
чтоб душу в мирный погрузил наркоз.
Грехи мои попалены страданьем,
виски пробиты сединою ранней.
И я живу.
Сoncordat аristos.

игорю меламеду

по телефону по емейлу ли не передать любви тепла
о что ж мы Господи наделали как нас москва-то развела
зачем болтали ересь разную зачем хранили на потом
слова лечебные прекрасные что говорят не грешным ртом
а сердцем радостным как яблоко в блаженной юности раю
пускай хоть тоненько хоть слабенько услышь сейчас печаль мою
зачем откладывали встречи мы вдруг в суете узревши суть
ответ твой кротостью подсвеченный ну ничего ну как-нибудь
да я из тех из не доехавших теперь измученных виной
посмертно охавших и эхавших над вестью совесть выносной
жизнь проживаем косо-криво мы уходим часто без следа
благими выстлана порывами дорога ведомо куда
бежим по ней под дудку медную на лбу библейская печать
а нам бы надо меламедные слова и звуки излучать
в них дух мятётся неприкаянный зато он жив горящ и смел
бессонниц горьких полон тайнами и сопряженьем душ и тел
божественным мерцаньем гения в болотной мгле ночей и дней
в твоей нерастворённой тени я хотела б стать тебе родней
ища погибели успеха ли не вижу грани замкнут круг
ну вот мы все к тебе приехали
встречай нас
друг

Элеоноре Акоповой

Рождённая править какой-нибудь древней страной,
где к маленьким ножкам её припадали бы страстно мулаты,
и жизни царей и героев бы стали обыденной платой
за ночь среди локонов, крашенных хартрумской хной,
меж юных грудей угнездился б златой скарабей —
залог возрождения девы в посмертных объятьях Амона,
и пели бы подданных рты ей во славу в подножии трона,
пока бы сама не сказала узорной гадюке: «Убей!»

Иль нет — в Вавилоне, насыщенном праздничным злом,
над гордостью жриц в непреклонно-лимонных одеждах
взлетела бы птицей, поднялись библейские вежды:
«О Бог мой — Ты Свет мой!» — и молний крестовый разлом...
И в медном быке, раскалённом толпой докрасна,
её бы сожгли, уже зная явленного верою Бога,
и крали бы угли, и клали невинных детей у порога,
когда, невредима, по улице шла бы в открытое небо она!

Да, имя-судьба — в нём налит христианский елей,
и русская ель до земли под тяжёлым сгибается снегом,
и взгляд оленёнка под вечер — с восточною негой,
а утром опять в нём остылость российских полей...
Ты здесь не чужая, но всё же не вовсе своя.
По венам стихов вьётся кровь благороднейших слитий:
эль хмеля, il France, дух Леноры, серебряный литий
и вечный таинственный элеосвет бытия...