Харьков сегодня. Опера и балет

Ночь без Караяна, но зато с Калояном

«Ночь в опере». ХНАТОБ. 8 ноября 2014 г. Постановка Армена Калояна

...Можно выстроить самый красивый и самый современный театральный  зал. Можно взять на работу самых лучших певцов, танцоров, музыкантов.  Можно самому быть самым лучшим дирижёром мира. И один из оркестров пусть  играет на сцене, а второй внезапно возникнет на третьем ярусе. А  ангельский хор можно разместить ещё выше — будто на небе. Но если это  будет отстранённый от зрителя, да и от исполнителей театр одного  гениального дирижёра — в этом непревзойдённом, богоравном Театре-Мифе  зрителю-слушателю будет торжественно и холодно, и дух фон Караяна вечно  будет витать в этом мире Вагнера, столь точно описанном в романе  Фейхтвангера «Братья Лаутензак».

Харьковский национальный театр оперы и балета в редакции Армена  Калояна — театр тёплый, всецело обращённый к зрителю. Второй оркестр  расположен не в третьем ярусе, а в фойе. Сам постановщик, неузнаваемый, в  маске, во время антракта разгуливает среди зрителей под руку с Мисс  Мира. Зрители пьют вино в прекрасном баре, хор незаметно смешивается со  зрителями и тоже вкушает божественный напиток. И только когда становится  совершенно непонятно, где хор, а где — зрители, оркестр в фойе начинает  играть «Травиату». Несравненный Золотаренко поднимает бокал и в самой  гуще зрителей, перекрывая мощнейшим тенором всё, что происходит в фойе,  начинает знаменитый дуэт. Но где же Виолетта? Вот она, божественная  Вакулович, только что спевшая фрагмент из «Пиковой дамы» на большой  сцене, идёт сквозь расступающуюся толпу, состоящую из хора и зрителей.  Становится рядом с Золотаренко, они поют, и ты стоишь совсем близко, и  участвуешь в спектакле, и можешь спеть вместе с хором, если захочешь и  смелости хватит.

А в большом зале тебе подмигнёт Козлов, исполняя арию Тореадора,  как будто из своих партий в «Летучей мыши» и «Цыганского барона», слегка  сближая жанры оперы и оперетты.

И когда во время «Набукко» на фоне демонических декораций Швец на  сцену вылетает настоящая летучая мышь и долго кружится над оркестром —  начинаешь понимать, что окончательно выбрался из магических сетей театра  фон Караяна и предпочёл ему новый миф, миф Армена Калояна, мир любимого  Харьковского театра оперы и балета.

Тоня Радиевская танцует Чайковского

ХНАТОБ, 13 ноября 2014

От «Спящей красавицы» с Тоней Радиевской не отказался бы ни  Ведерников, ни Гергиев. Радиевская придумала совсем иную героиню. Всегда  танцевали так: от девочки скрывают её судьбу. Она наивна, весела, и  укол для неё случаен. У Тони героиня проницательна и знает, что должно  произойти в роковой день. Девочка старается не показать близким, что ей  известно предсказание, и входит в Танец смерти осознанно и ответственно,  как античная героиня. Думаю, так и хотел Чайковский, во всяком случае,  судя по событиям его 6-й симфонии.

За Танцем смерти следует танец превращения в спящую красавицу.

Пока фея Сирени — истинное воплощение Рока — колдует, Тоня  продолжает танцевать. Она лежит на сцене слева, не в центре, но внимание  зрителя по-прежнему приковано к ней. Грудь вначале ещё полна жизни,  страстности, дыхания, вдохновения. Постепенно дыхание становится тихим,  покорным Судьбе, и Тоня засыпает.

В последнем действии Тоне предстоит расстаться с детством и стать королевой.

Это сыграно блистательно.

Тоня просыпается ещё той самой маленькой девочкой, которую мы так  помним (век не забыть!), с богатейшей мимикой, имеющей своё  собственное — ни с кем не сравнимое — лицо.

Этому лицу суждено превратиться в античную маску торжествующей правительницы.

Тоня расстаётся навеки со всеми милыми образами детства — все  сказочные персонажи, полные жизни, гораздо более живые и настоящие, чем  то, что ждёт героиню на троне, пришли попрощаться.

Маска взрослой женщины надевается окончательно. Выражение лица героини не изменяется.

Движения приобретают церемониальный характер. Быть женщиной — это и  быть женой. И нам показывают соперничество мужского и женского начала в  танцевальном споре с будущим королём.

В оркестре изменяется солирующий инструмент — теперь это огромная  медная труба, и металлические звуки Рока из 6-й симфонии доминируют.

Расставание с детством и принятие на себя роли королевы  классического балета, в котором не может быть индивидуальности, Тоня  танцует столь же мужественно и страшно, как и Танец смерти.

Получается, что взросление и воцарение и есть вариант смерти: ты  уже принадлежишь не себе, а государству балетному, где все носят маски и  выполняют церемониальные движения.

Торжествует трагическая тема умирания — теперь уже  окончательного — ребёнка в теле и повадках взрослой женщины — царицы,  правительницы, покорительницы мужских сердец и вершительницы  человеческих судеб.

Эта Тонина трактовка «Спящей красавицы» удивительно перекликается с  постановкой художником Шемякиным балета «Щелкунчик» в Мариинском театре  (дирижёр В. Гергиев).

У Шемякина все герои, кроме девочки и Щелкунчика,— в той или иной  степени — крысы, в первом действии героиня маленькая и не умеет  танцевать (как это раздражает зрителя, пришедшего на балет!), а потом  (та же актриса) вырастает и танцует (во сне-взрослении) как богиня.  Декорации резко увеличиваются (помню огромные сапоги) — и поэтому  герои-люди уменьшаются, в конце праздничного танца превращаются в  фигурки огромного торта, который съедят на празднике взрослые  (бюргеры-родители-крысы, обжора-братец-крыса). У Шемякина-Гергиева  «Щелкунчик» — тоже трагедия взросления...

Спасибо, Тоня!

Спасибо, дорогой Пётр Ильич, мы Вас любим и помним.

Как в детстве.