А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Ы Э Ю Я
Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | Контакты | Спонсоры |
Центр |
Роман МихеенковОб авторе: Режиссёр, драматург, писатель. Родился в 1973 г. Закончил институт им. Гнесиных... >>> |
Светлана НечайОб авторе: (Псевдоним Светланы Марковской). Окончила Рязанский Государственный... >>> |
Иосиф ПисьменныйОб авторе: Родился в Украине. Окончил МАИ, доктор технических наук. С 1995 года –... >>> |
РегионыЦентрРоссияБарнаулБелгородВладивостокВладикавказВладимирВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаСеверная АмерикаКанадаСШАЦентральная АзияКиргизстанУзбекистанСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Марина ГарберО месте и роли Бахыта Кенжеева в современной русской поэзииВыступление на поэтическом вечере 15 ноября 2014 года в ходе традиционных «Осенних встреч “Эмигрантской лиры” в Брюсселе».
За что я люблю… Квентина Тарантино? Если не всем, то многим из вас знакомо имя этого голливудского режиссёра, нередко вызывающего раздражение и даже негодование зрителей: то у него какой-нибудь чернокожий в одиночку перебивает всех куклуксклановцев, причём не на прошлой неделе, а больше века тому, в самый расцвет рабства в южных штатах Америки, то нищий и подневольный меняется местами с всесильным и доселе неприкосновенным мафиози, то убитая мужем женщина возвращается с того света и берёт реванш, то в одном из французских кинотеатров партизаны подкладывают бомбу под сидение Гитлера, и не просто партизаны, а еврейские головорезы, тем самым иначе разрешая ход той войны… Что это, попытка переписать историю? Кощунственное обращение с фактами? Насмешка над жертвами? Отнюдь. Все без исключения фильмы Тарантино – свидетельства о силе искусства. Я помню, как в детстве, смотря фильмы про войну, мы с сестрой представляли, как бы мы подкрались тихонечко из-за спины с кирпичом в руке да как дали бы этому эсэсовцу… Тарантино дарит нам этот шанс. Он позволяет нам представить, не как было на самом деле – для этого у нас есть другие средства и источники, а как могло или должно было быть. Не только представить, но и увидеть, почувствовать, поверить в это, доподлинно пережить. Поэзия занимается примерно тем же. Вот такое сослагательное наклонение:
Особенно если речь идет не о сиюминутной поэзии в смысле отклика на так называемую злобу дня, не о рассчитанной на сидящего рядом соседа, с которым, как утверждал Осип Эмильевич, «скучно перешёптываться», а о поэзии, обращённой в будущее, о поэзии резонансной в пространстве и времени. При всей детальности, конкретике воспоминания, при всей подробности описанного исторического или частного опыта, мы, читатели, самым естественным образом присваиваем в вечное пользование описанное поэтом, так как оперирует он общечеловеческими категориями (здесь к месту вспомнить только что прочитанный эпический цикл Бахыта Кенжеева «Странствия»). Иными словами, социальное, насущное, сиюминутное, бытовое, частное, как угодно, в этой лирике градирует в экзистенциальное, потому «что быт (без мягкого знака) прямое имеет, / даже если и косвенное, отношение к бытию». Или, например, отрывок из одного из моих любимых, замечательного стихотворения «Мыльные пузыри пролетают по парку…»:
Это стихи – и о стихах, и о человеческой жизни, о том простом материале, из которого это всё берётся. Сами же стихи – это «уроки возвращения». Прошлое у Кенжеева удивительно совмещает горечь и радость, серьёз и баловство, его словами – «тоску и восторг». Ирония нередко сочетается у него с детской игрой, например, в стихотворении-считалочке, посвящённом Льву Рубинштейну, или в стихотворениях мальчику Теодору, или в стихах про дядю Федю-Петю-Валеру-Володю и тетю Тамару-Таню, да и во многих других. Его прошлое, хоть и далёкое от набоковских «Дальних берегов», тоже представляет собой своеобразное «идеальное прошедшее», как поэт сам однажды заметил:
И это, и это тоже – пресловутый Золотой Век, какой выпал, потерянный рай, если угодно, который, если верить Бахтину, не подлежит воздействию времени, так как закончен и совершенен. Однако прошлое, будучи пропущенным через призму уникального поэтического восприятия, неизбежно, закономерно и, скорее всего, несмотря на рефлексию и медитацию, безотчётно преображено. Не из желания приукрасить, а из подспудного стремления изменить – не сам опыт, не его оценку, а наше повторное его переживание. Словами Пастернака: «Преображенней из его красильни / Выходят жизнь, действительность и быль». А вот снова Кенжеев:
В общем-то, аналогия с Тарантино, не успев начаться, сразу же закончилась: ни ультрасовременных визуальных и звуковых эффектов, ни моря крови не будет… Зато будет цикл Арсению Тарковскому, где есть и такие строки:
При всей своей антиутилитарности, поэзия становится многомерным отображением, «проекцией эпохи»² и средством психологической защиты одновременно, и тогда внутреннее оказывается достовернее происходящего извне.
Новая книга Кенжеева, в которую вошли стихотворения последних трёх лет, «Довоенное», могла бы быть названа «Предвоенное», потому что предчувствия, точнее, предвестия в этой книге очевидны. Поэт у Кенжеева – это ловец «сокровенного в пустоте», «похититель пения», юродивый, «святой человек», «несуразные страсти» бубнящий, сновидец и провидец, вестник, тот отчаянный смельчак, который первым ныряет на невообразимую глубину, оснащённый «фальцетом-эхолотом» (прибором для изучения рельефа дна) для того, чтобы рассказать нам не только о том, что с нами было, но и что нас ждёт:
Воспоминания смешиваются, прошлое длится не по прямой, а по зигзагообразной: примечательно, что стихотворения, в названия которых вынесены даты, в новой книге следуют в таком порядке: 1920, 1988, 1957, 1934, 1961, 2012…
У Кенжеева чётко различима эта константная нота приятия: «Боже правый, на что же жаловаться мне?», и дальше: «и даже пагуба – от Бога» (из стихотворения «Мне снилась книга Мандельштама…»), или:
Бахыт Кенжеев, как известно, принадлежит «поколению дворников и сторожей», в советское время писавших – и вынужденно, и добровольно – в стол. Уже не раз отмечалось, что поэзия этого поколения, во всяком случае, до определенного переломного момента, была поэзией протеста, который главным образом выражался в практике волошинского «посильного неучастия». В качестве эпиграфа к этому периоду часто приводится пушкинская строка «Блажен, кто молча был поэт». Но вспоминается и Данте, молчащий перед человеко-змеей, олицетворением обмана: «Мы истину, похожую на ложь, должны хранить с закрытыми устами»… Однако, как ни парадоксально, поэзия Кенжеева и некоторых его собратьев по «Московскому времени» не конфликтна, в ней нет антагонизма, почти нет противостояния, точнее, поэт противостоит – но по большей части самому себе, полемизирует с собой («Жизнь восхитительна, а всё же посмотри…»), а подобное не щадящее отношение к себе любимому, по сути, крайне незащищённому, обращает эту лирику в дерзкий акт самопреодоления, поэзию стоицизма, поэзию индивидуальной, никому не навязываемой правды. Уточним, что под правдой здесь не подразумевается истина в последней инстанции, некое абсолютное благо или изящная законченность формулы. И даже в цикле с амбивалентным названием «Назидания», в котором отец не поучает своих детей, а размышляет вслух, «назидания» воспринимаются скорее как уроки, наблюдения, итоги опыта и мудрые выводы, чем нравоучения и нотации. Словами поэта:
Кенжеевская поэзия подкупает этой неразрешённостью, безответностью, духом сомнения, анжамбеманной непрерывностью речи, устойчивым, длинным дыханием. И в таком напоре – выверенная неспешность, так как слух здесь не опережает зрение: почти все органы чувств задействованы одновременно. Возможно, отсюда первоначальные ассоциации с кинематографом… Послушайте:
Эта поэзия самоценна и самодостаточна. И если говорить о месте и роли Бахыта Кенжеева в современной поэзии, то следует сказать лишь об автономности, независимости, свободе поэта, которая, помимо прочего, включает свободу от иерархии, от передачи переходящих вымпелов, от золотых медалей, от первых мест, от канонизации. Ведь Парнас, как известно, не Олимп. В журнале «Арион» существует интересная, на мой взгляд, рубрика «Мой важный поэт», в которой время от времени критики и поэты пишут о тех авторах, которые важны лично для них, согласно индивидуальным вкусам и пристрастиям. Так вот, я думаю, что, обратись журнал «Арион» к присутствующим здесь сегодня, многие написали бы о Бахыте Кенжееве, чей художественно преображённый и при этом бесспорно достоверный мир востребован здесь и сейчас, а не только в будущем.
² Термин В. Губайловского, «Заметки о поэтических поколениях» («Арион», 2013, №2). К списку номеров журнала «ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА» | К содержанию номера |
ГолосованиеДорогие друзья и коллеги, приглашаем вас принять участие в опросе на тему «лучший журнал портала за февраль 2015 года». Итоги опроса будут подведены 7 апреля 2015 года? Голосуйте сами и приглашайте своих друзей.ЖурналыСЕВЕРДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯБАЛТИКА-КалининградСеверо-Муйские огниНОВЫЙ СВЕТАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИНАЧАЛОКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИСлово-WordГВИДЕОНКольцо АИНФОРМПРОСТРАНСТВОЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАСорокопут [Lanius Excubitor]ДЕРИБАСОВСКАЯ – РИШЕЛЬЕВСКАЯДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСТЕРЖЕНЬТело ПоэзииСВОЙ ВАРИАНТГРАФИТБАШНЯБЕЛЫЙ ВОРОНИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNAT22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬАЛЬТЕРНАЦИЯЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:Ышшо ОдынЗНАКИ11:33 |