Константин Савельев

Живу полжизни у реки. Стихотворения

* * *

 

…И звезда с звездою говорит...

М.Ю. Лермонтов

 

В простом и боги не вольны,

им – вечное стеречь.

Вершины не заселены,

там неуместна речь.

 

Шлифуй хоть мрамор, хоть хорей,

смотр проводи полкам, –

но одиночество острей,

чем ближе к облакам.

 

А дальше – звон гусарских шпор.

И Млечный Путь – как мост.

И молчаливый разговор

гостеприимных звёзд.

 

* * *

 

Я родом из сказки. Из той, где дурак

ходил за три моря на поиски клада.

И всех одолел. И досталась награда –

никак не пропьёт, не растратит никак.

Смущает домашних неясная речь

о львах, великанах, диковинных птицах…

и царская дочка Ивана боится,

и шепчет кормилица ей:

                                   – Не перечь…

Полцарства – в придачу. Награда? Беда?

Он в сказке своей не поймёт ни бельмеса.

Полцарства тоски  – дальше луга и леса

отсюда никто не ходил никогда.

 

Полцарства в покое живёт и в тиши,

полцарства довольно и кровом, и пищей.

Полцарства  – за ту половину души,

что за морем отдал и здесь не отыщет.

 

* * *

 

Живу полжизни у реки,

куда воды испить шеломом

ходили Игоря полки,

а нынче ломит буреломом

прогресс, что жалует успех

тем, кто всегда противу всех.

 

А берег беззащитно-бел.

Ещё струя подмоет где-то

то ржавый оттиск русских стрел,

то позабытых стран монету.

А край курганами клеймён –

тенями сгинувших племён.

 

У нас то мор, то недород –

природа вздорных не приемлет.

Когда-нибудь иной народ

придёт и обустроит землю

у светлой узенькой реки,

где гибли Игоря полки.

 

* * *

 

До последней, обещанной Богом земли,

доберусь – как и все – без труда…

как друзья отплывали, по отмели шли,

словно вброд торопились туда.

 

Потихоньку в толпе становясь одинок,

привыкаю: на том берегу

и трава зелена, и прохладен песок,

и духмяная радость в стогу.

И когда меня здесь загоняют в углы,

когда смрадом несёт из окна,

вспоминаю, что ждут и сдвигают столы,

открывают бутылки вина.

 

И не страшен у волчьего века оскал,

если встретят на том берегу…

Я, в конце-то концов, почти всё написал

и исправить уже не смогу.

 

* * *

 

Был хозяин жаден до работы –

расшибётся, а своё возьмет…

И крутились в медогонке соты,

и стекал на дно тяжёлый мёд.

 

Гость незваный, я присел в сторонке,

я смотрел из дальнего угла,

как пчела тонула в медогонке –

сильная рабочая пчела.

 

В мареве плывя, блестели спины,

пыль и пот мешались пополам,

и хозяин улыбался сыну,

разгоняя солнце по углам.

 

Белозубый, языкастый,  звонкий,

не батрак – хозяин на Земле,

солнечную тонкую соломку

протянувший гибнущей пчеле…

 

* * *

 

А когда забредёт чужеземец-мистраль

и замучат тягучие, липкие сны,

проводи меня в ту невозвратную даль,

где краплёные истины слов не нужны.

 

Из жилищ, где хрипел умирающий Бог,

сквозь века, что свернулись, утробно урча,

от колючего глянца парадных сапог,

что светлы, как тяжёлая сталь палача.

 

Надоело в глаза узнавать подлецов,

не чураться затейливой вязи вранья…

Здесь не шабаш, не плач на могилах отцов –

лишь визгливый, бессмысленный ор воронья.

 

Я ещё ускользну сквозь гудящую мглу

в мир, что солнечно-юн, где истории – нет,

где мальчишка, смеясь, вынимает стрелу

и сбивает любую из вечных планет.

 

* * *

 

Я – кочевник, легко уходивший в набег,

ясырём получивший сполна.

Я, смеясь, останавливал времени бег

у копыт своего скакуна.

 

Ваши степи не выдохнут наших следов,

ваши реки запомнив на вкус,

мы тяжёлую, жирную гарь городов

на щеке приносили в улус.

 

А когда не осталось весёлой земли,

постноватый не жалуя рай,

наши хищные боги орду увели

в заповедный, клокочущий край.

 

Но гуляет, гудит гулкой крови разгул,

коль в живущих на крепкой цепи

проступает, смеясь, то распластанность скул,

то тоска по великой степи.

 

Я – кочевник, я – камень, ушедший на дно,

я – забытого времени страх,

я столетия выцедил, словно вино,

распластавшись в чужих зеркалах.

К списку номеров журнала «ДЕНЬ ПОЭЗИИ» | К содержанию номера