Андрей Сальников

Бумеранг. Рассказы


БОЛЬШОЙ ЧЁРНЫЙ… ПОДКАБЛУЧНИК

Аня осторожно ехала по городу, стараясь поменьше мешать движению и, одновременно, не нарушать ПДД. Она старалась не реагировать на насмешки и мат не в меру ретивых водителей, которым просто не терпелось пролететь сломя голову до очередного светофора, где они останавливались и бесились от того, что спустя минуту, возле них оказывалась и эта длинноволосая девчонка, которая «вообще ездить не умеет».

Наконец девушка добралась до места назначения и осторожно припарковалась перед остовом когда-то сгоревшего автомобиля. На стоянке вообще-то было не разбежаться, машины стояли довольно плотно. Когда она уже собиралась выходить из машины, то услышала, но не почувствовала удар.

С начала в зеркало заднего вида, а потом, обернувшись, Аня увидела как огромная и, конечно же, чёрная «Toyota Land Cruiser» с крутым госномером перелезла через бордюр и почти заперла Аниному «Saab» выезд со стоянки. Именно сгрохотавшие об асфальт колёса тяжёлой машины спрыгивающей с бордюра и услышала девушка. Выйдя из машины, Аня подошла к чёрной громадине джипа, подождала, когда оттуда выползет огромный, толстый, потный субъект и честно предупредила: «Я ненадолго, мне скоро уезжать». Тип мрачно и презрительно окинул взглядом стройную фигуру девушки, поглядел вокруг, удостоверившись, что девушка одна, без защитника, медленно раздвигая челюсти, пробурчал: «А не надо в чужом дворе парковаться». Затем он захлопнул дверь своей машины, бибикнул сигнализацией и вразвалку отправился по своим делам. Ане ничего не оставалось, как сделать то же самое.

Завершив переговоры с заказчиком, Анна, щурясь, вышла под палящее солнце. На стоянке всё было по-прежнему. Огромный, чёрный джип по-прежнему запирал выезд с парковки. Девушка обошла вокруг машины и позвонила мужу. В двух словах обрисовав ситуацию, она попросила совета. Ответ был краток: «сидеть и не дёргаться!». Выключив сотовый Аня ещё раз обошла вокруг джипа и решила всё таки выезжать. Её просто бесила самоуверенная наглость владельца тойоты. Аня села за руль завела машину и начала медленно двигаться задним ходом. В это время подъехал мужчина на «Волге». Оценив ситуацию, подошёл к девушке и предложил свою помощь. Он встал сзади, в пределах видимости, и начал жестами руководить Аниными манипуляциями. Немного погодя подошли два дворника и тоже начали активно помогать девушке. Всем вместе, словно лоцманам в сложной фарватере, им удалось без повреждений провести Анино авто мимо серого от пыли бока чёрной громадины. Вся случайно собравшаяся компания дружно радовалась тому, как удачно им удалось преодолеть толстолобое препятствие.

Намаявшись и напереживавшись с выездом со злополучной стоянки, Аня проголодалась и решила заехать в ближайшее кафе, чтобы перекусить. Уже заканчивая обедать, девушка вдруг услышала чей-то громкий, истеричный визг. Выйдя из кафе под вечереющий жар летнего солнца, Аня застыла в изумлении от увиденного. Какая-то расфуфыренная дамочка орала и лупила сумкой того самого толстяка. Тот лениво отмахивался и что-то бурчал себе под нос, да так тихо, что даже Аня, стоявшая в трёх метрах от этой сцены, ничего не могла разобрать. Обойдя ставший до мелочей знакомым джип Анечка уселась в свой старенький «Saab», успев не без злорадства отметить про себя: «А не зря у этого жирного наклейка с каблуком на машине!»


СЛУЧАЙНОСТЬ

Астма, как всегда, припёрлась под утро. «И чего ей не спится, стерве?!»  Он сел на кровати, разогнав остатки кошмара, где его душили, душили, душили…
Привычным движением сунул руку под подушку, сгрёб ингалятор, попытался вдохнуть. Бесполезно, вдоха нет. Кое-как выбрался на кухню, открыл форточку, достал «Преднизолон» и «Теопек», положил под язык привычную, едкую горечь, так как за все эти годы, он так и не научился колоть себе уколы, а жена их панически боялась…
Подумал, добавил ещё глюкортикостероидов. Налил горячей воды в таз, высыпал туда горчицы, сунул холодеющие ноги, снова достал ингалятор, снова попытался вдохнуть…

Неслышно подошла жена, ничего не сказав, начала колотить по спине, он закашлялся, с трудом сплюнул густую, противную мокроту, почувствовал, что может немного вдохнуть, снова достал ингалятор…

На сей раз получилось! Он снова закашлялся, но мокрота пошла лучше, и стало действительно легче. Он измучено – благодарно глянул на супругу, она, едва улыбнулась, погладила его по голове, заварила ему чай и пошла в комнату досыпать, до будильника ей осталось 40 минут. Скорую они не вызывали уже давно, после скандала с пульмонологом заявившим ему, перенесшему две клинические смерти по причине  «статус-астматикус», что никакой астмы у него нет. Он просидел с небуллайзером, а затем у открытой форточки почти два часа и когда начало уже  потряхивать, он стал будить детей и собирать их, дочь в школу, сына в садик. Умыл, покормил, одел, обул, и они пошли по им придуманному маршруту, позволяющему: обходить магазины, где носятся бешенные, не разбирающие дороги полугрузовики «Газель», миновать дворы с дорогами, но без тротуаров, по которым взад вперёд спешат частные авто, забрызгивая грязью редких прохожих, подальше от трасс с их коптящими и гудящими стадами машин. По дороге  в садик малыш попросил папу спеть с ним вместе песенку «Голубой вагон» из недавно впервые увиденного старинного мультика про Чебурашку и Гену. Отец как мог подпевал, стараясь беречь драгоценный вдох.

Всё, свободен. Теперь на работу. И ещё сегодня нужно будет свести  с таким трудом найденного мецената, с семьёй, где девочка погибала от муковисцидоза. Меценат готов был дать денег на лечение и дообследование в клинике Германии и на весьма дорогостоящие лекарства, которые почему-то нельзя выписывать бесплатно в России. Встреча должна была состояться вечером, но ещё нужно было сделать пару звонков, кое-что прояснить. С этими мыслями он почти дошёл до метро, как его неожиданно остановили. «Эй, лох, чего закутался, ветра бздишь?!» - схватив его за рукав, спросил пацан, лет пятнадцати, судя по одежде из неблагополучной семьи. Рядом угрюмо стояли, глядя на него исподлобья, ещё трое таких же подростков. Он сдвинул шарф, пытаясь объяснить, что у него астма и тут же получил удар под дых…

Парни молотили его ещё минуты две, когда он перестал двигаться, забрали сумку и кошелёк и побежали в подъезд дома, где жил их центровой - Толик, чтобы разделить добычу. Добычей оказалась: баночка с обедом, два кусочка хлеба в целлофане, две книги, ручка, записная книжка (которую тут же выбросили – палево, да и не надо), диктофон и по 325 рублей денег на каждого. «Вот сука, жадный, даже денег с собой не берёт, - пробормотал Толик и приказал: -   все по норам, до вечера не высовываться и лучше переоденьтесь, а то, может, он в мусарню поскакал жаловаться….»

Придя домой по вечер Толик, сбросил кроссовки, достал принесённые с собой  колбасу и пиво и грохнулся на диван перед телевизором. Он уже собирался нажать кнопку на пульте, как услышал нарастающий рёв матери. Это был даже не рёв, это был вой, дикий, страшный и обжигающий слух. Он ворвался в комнату сестры, где увидел мать, раскачивающуюся на стуле с закрытыми глазами и воющую. «Ты чё ма?! - ошеломлённо произнёс Толик - папан, опять приходил?! Я ему…»

Мать приоткрыла мутные глаза. Замолчала. Перестала раскачиваться. Молчала минуты три, возвращаясь в кошмарную реальность. Затем едва разлепив, искусанные в лохмотья губы произнесла: «А, это ты. Какой там отец. Никто к нам не приходил, да и не придёт. У нас просто никогда не будет денег на лечение Вареньки». «Как не будет?! – взвился Толик - Этот с газеты, он же обещал вечером…» «Нет его больше. Его убили! Возле метро убили! Какие-то подростки убили. Убили!!! - снова взвыла мать - Надежду мою убили!!! Три года я искала эти проклятые деньги, три года и никто, никто, никто…»  Она упала на подушку в ногах дочери и забилась в истерике. У Толика противно задрожали ноги, но он ещё не верил. «У какого метро, мам?!» - спросил он, страстно надеясь, что этот окажется не тот. Мать не отвечала, зато ответила синими губами сестра:  «У метро «Проспект космонавтов». «ОН!» и у Толика подогнулись колени…

БУМЕРАНГ

Она очнулась от какого-то смешного, но странного сна, полежала немного, понежилась, она вообще не любила быстро просыпаться утром. Может быть, именно поэтому она и жила такой жизнью. Встала, чуть отодвинула портьеру, глянула на улицу, вздохнула: «Вот дерьмо, опять слякоть и когда же это закончится?!» Прошла в комнату дочери, полюбовалась на неё спящую, подумала: «Похудела, что-то сильно, видимо перегруз. Надо подумать, может от чего отказаться, наверное, от танцев? А то вон во что ребёнок превратился, вылитая мумия! Да, и врачу надо бы показаться, не были почти год. Правда, на прошлом осмотре сказали: «Ваш ребёнок здоров на удивление», да и не жаловалась она ни на что. Аппетит опять же просто на загляденье». Уйдя от всё ещё спящей дочери, подумав с нежностью «Любит поспать, вся в меня», прошла в ванную, умылась, оделась, подкрасилась не сильно, чтобы не привлекать внимание, да и старушки больше не накрашенным доверяют. Выпила чашку наскоро сваренного кофе, привычно положила деньги для дочери у телевизора, подумала, прибавила ещё, на её взгляд, немного.

Она очнулась, оторвав остановившийся взгляд, от бутылки «Хенесси», посмотрела на свою подельницу, переспросила, «Что ты сказала?!» «Чё опять грузанулась?! - весело рассмеялась та и продолжила – да вот объясняла Нине Сергеевне, что ничо нам не будет, даже если и застучит кто, а уж её-то родимую мы никогда не сдадим, чо бы ни было. Это ж всё равно как своими руками машину для печатанья денег на металлолом сдать! Без её-то базы на стариков работать ну просто никак нельзя. Так, что не бзди Сергеевна, прорвёмся!» «Ну да - устало согласилась она и поддержала подельницу, - видите ли, Нина Сергеевна, доказать факт мошенничества само по себе очень сложно, а мы вообще просто продаём всякую околомедицинскую технику с хорошей накруткой, что законом не запрещается. А то, что вернуть они её нам не могут, так это законодательство такое. Мы-то тут при чём?!» – и выразительно пожала плечами.
И замолчала, потому, что в её памяти всплыли круглые от ужаса глаза, крайней по счёту облапошенной старухи, которая смотрела на них как кролик на удава, отдавая свои, похоже, что действительно последние, деньги. Подумалось: «Всё-таки НЛП – великая вещь, вот и эта бабка, видимо, уже поняла, что её обманывают, но сделать ничего не могла, для этого мы должны были перестать говорить, а мы всё говорили, да ещё как говорили!» Специально построенные фразы подавляли волю, подчиняя человека, порой до полной потери сопротивляемости и, тем самым, бывшие разработки специальных служб очень хорошо работали на выросшую в постперестроечное время новую генерацию мошенников (прим.авт.). Эти глаза напомнили ей о том, как применила этот же приёмчик к своей матери, уговорив её не завещать, а подарить ей свою квартиру. Тут же перед её мысленным взором всплыли точно такие же кроличьи, но уже материнские глаза, бывшие у Инессы Викторовны в день её выселения.  «А, да ладно, ей всё равно немного оставалось дожить», - привычно отмахнулась «подававшая большие надежды дочь» от нахлынувших на неё видений.

Она очнулась, наконец-то осознав увиденное. Тело дочери, с большой чёрной дырой в ничем не прикрытом паху плавало в остывшей ванне. На мраморной тумбе валялось несколько шприцев, все, почему-то, с чем-то чёрным и на иглах и внутри. Рядом с ванной на корточках сидел, опустив голову, что-то бормоча, незнакомый парень в одних трусах со страшными, дырявыми до противного, выглядывающего мяса, руками. Он не обратил на неё никакого внимания, как сидел, так и сидел, не пытаясь встать, одеться или вообще, хоть что-нибудь сделать.  Дальше было сплошное, кошмарное, почему-то чёрно-белое кино. Бригада «Скорой», отводящая взгляды, диагноз «Передозировка наркотиков». Морг. Кладбище. Смутно знакомая женщина, теребившая ей рукав с надоевшим вопросом, о какой-то работе. Поминки с тяжёлыми взглядами родственников и друзей дочери, которых оказалось на удивление мало. Куча писем, внезапно забивших битком их  почтовый ящик. В этих письмах вдруг ей открылась завораживающе чёрная картина медленного отказа от жизни её любимой доченьки. Именно медленного, хотя всё произошедшее уместилось фактически в 5 - 6 месяцев. Её вызывали в университет по поводу неуспеваемости дочери. Школа танцев предупреждала, что в виду больших пропусков они не оставят Милу в основном составе коллектива. Спортивная школа уведомляла её об отчислении ребёнка за неуспеваемость и далее по списку. Прижавшись лбом к холодному стеклу окна, она вдруг поняла, это были последние новости о её Милочке. Больше новостей не будет. Совсем.
Она очнулась…

ОНА БЕЖАЛА…

Она бежала, неслась, летела, легко, как бабочка, перепархивая через встречающиеся препятствия. Она спешила рассказать подругам, как она в очередной раз размазала этого пентюха - заставила его взять совершено неподъёмный кредит на машину для неё. Она воочию представляла себе завистливые глаза подруг, увидевших, как она выходит из новенького «БМВ»…
Потом, за чаем, сверкая глазами и глотая окончания слов, она рассказывала обомлевшим подругам, как из-за её отказа помогать ему рассчитываться по этому кредиту, этот валенок вынужден был устроиться на вторую работу, почти освободив при этом квартиру и развязав ей руки во встречах с любовником…
Она бежала, неслась стрелой, выпущенной из большого лука её желания поразить своих подружек. Поразить их тем, как легко, можно сказать играючи, она отобрала квартиру у это тряпичного недомужика. Вдруг ей вспомнились заплаканные глаза дочери и дочкины маленькие ладошки, которые она с трудом отодрала от шеи этого рыдавшего как баба придурка. «Он даже не понял, что его лишили жилья - тряпка, всё причитал: доченька, доченька, а ведь дочь-то не его» - с привычной злобой подумала она. Но при мысли, что у неё будет квартира почти в центре города, морщинки на её лице разгладились, она широко улыбнулась и ускорила шаг…
Она бежала, она летела на крыльях любви. Она спешила рассказать «этим деревенским дурочкам», жалевшим её бывшего, какого обалденного мужчину она встретила. И строен и высок и не тряпка, как он отбрил этого недоумка, посмевшего явиться на свидание с дочерью! Любо дорого посмотреть! Они ясно представляла себе лица обалдевших от её счастья подруг. «Вот так-то курочки» - подумала она – «нужно брать своё счастье самой, а не ждать его возле окошка!»…
Она бежала… Её ноги заплетались и подгибались от тяжести несомой на руках дочери. Дочь тихо икала от пережитого ужаса, её маленькое тельце содрогалось, слышались тихие всхлипы. На горле дочери уже начинала синеть багровая полоса. Она бежала, не разбирая дороги, не зная куда. Дышать было очень больно от сломанных рёбер, кровоточили дёсны на месте выбитых зубов, заплывал огромным, багровым синяком правый глаз. «Куда идти?!» - лихорадочно думала она – «у мамы найдёт, от квартиры у него есть собственные ключи, подруги не примут»….
Первый раз за много лет она никуда не бежала. Лежала, на диванчике, согреваясь под тёплым пледом. Психологи центра хлопотали над её дочерью, по-прежнему икавшей и по-прежнему не могшей произнести ни слова. А она в полудрёме от обезболивающих и успокаивающих вновь и вновь проживала вчерашний, страшный вечер. Как вернулся откуда-то её герой. Вернулся не мертвецки и скотски пьяным…
Как оплеухами заставил её снимать с него обувь, как облил её горячим супом, показавшимся ему холодным, как схватил за горло и как котёнка бросил в угол комнаты её громко заревевшую дочь. Как он начал профессионально избивать её, приговаривая: «я те сссс-ука не твой недоносок, я тя научу свободу любить» - и дальше такой отборный мат, какого она за всю жизнь не слыхала ни разу. Она до сих пор ясно видела его выкатывающиеся из орбит глаза, слышала его звериный рык…

УТОПЛЕННИЦА

Она стояла на парапете моста через самую большую реку её города, почти не замечая противного, семенящего холодного дождика, лившего уже более часа. Она собиралась прыгнуть. Противно дрожали колени, прихватывало живот, но мысль о том, что вот сейчас закончатся все её унижения, мучения и одиночество доставляла почти физиологическое удовольствие, как глоток хорошего вина. Кое как донесённая из такси двухпудовая гиря стояла рядом, верёвка от неё туго перехватывала шею. Она знала, стоит ей столкнуть гирю и та или утянет её на дно, или сломает позвонки, или попросту задушит. Так она отрезала самой себе пути отступления. Так ей подсказали на сайте…
Она решила в последний раз окинуть взглядом огни своего родного, но ставшего чужим и неприятным города, подняла глаза, и медленно поворачивая голову начала вглядываться в мерцающие в ночи огни. Вдруг её взгляд натолкнулся на какой-то провод, отчего-то показавшийся ей похожим на шнур от утюга. Она отшатнулась, чуть не упала, но чудом удержав равновесие, остановилась на парапете. «Я не выключила утюг!» - зазвенело в голове. Какой-то далёкий внутренний голос, гладкими фразами недавних интернет–собеседников, настойчиво предлагал ей забыть о проблемах этой жизни, ведь они её уже не касаются. Голос даже напоминал ей случаи, когда она прибегала домой в панике, полагая, что уже сгорела не только её квартира, но и соседи и обнаруживала, что утюг не просто выключен, но и убран в коробку и засунут в шкаф. Всё то же самое происходило с якобы включенным газом и якобы открытыми кранами. Она попыталась согласиться с уговорами и даже повернулась лицом к воде. Но образ пылающей квартиры во всех красках встал перед её внутренним взором. Она представила, как будут проклинать её соседи, представила гибнущую в огне соседскую девчушку пяти лет и в ужасе закрыла лицо руками, снова чуть не упав. Заледеневшими от холода руками она с трудом растянула петлю, спрыгнула на пешеходную дорожку, аккуратно поставила гирю так, чтобы её и верёвку не было видно с дороги и, шатаясь на одеревеневших ногах, побрела в сторону дома.
Она шла, почти ничего не видя вокруг, руководствуясь какими-то непонятными инстинктами, которые вели её к домой кратчайшей дорогой. Она не видела тротуаров, пешеходных переходов, светофоров и уже почти тридцать минут шла прямо по дороге в поредевшем ночью потоке попутных машин. Водители сначала истово сигналили, затем матерились, высунувшись в окно, но так и не получив никакого ответа опять бибикали и уезжали. Иногда, не выдержав такого презрительного, как им казалось равнодушия, они выскакивали из машины, размахивая кулаками и истово матерясь. Но когда они уже подбегали «к этой сумасшедшей бабе», то неожиданно, как на стену, натыкались на невидящее лицо и человека, который шёл сквозь них, как сквозь непрекращающийся дождь. Тогда они останавливались и, уже вполголоса выматерившись, возвращались назад, садились в машину и объезжали это медленно бредущее препятствие. Некоторые даже пытались предлагать помощь, но не получив ответа поступали так же, как основная масса. Никто из проезжавших водителей не мог понять, почему её до сих пор не сбили. Наконец, к огромному облегчению водителей она сошла с проезжей части и пошла через дворы.
Она шла точно так же, ничего не замечая вокруг и поэтому не увидела, что уже через десять минут за ней увязался какой-то тип с опущенным на глаза капюшоном. Он шёл за ней долго, и когда женщине осталось по старому парку дойти до своего подъезда каких-то триста метров, приступил к решительным действиям. Быстро нагнал её и, крепко схватив за плечо, развернул к себе. Целую минуту она недоумённо смотрела на него, а он в это время рвал на ней одежду. Наконец в её глазах мелькнуло что-то, и она резко отшатнулась
от него. От неожиданности он не сумел ей удержать за обрывки платья. Она упала спиной на скамейку, больно ударившись о что-то твёрдое и круглое. Он, ухмыльнувшись наклонился над ней, схватив одной рукой за волосы, другой шаря по груди… Она всё это время судорожно пыталась нашарить то, обо что ударилась. Это оказалась пустая бутылка из-под пива. Неловко замахнувшись, она обрушила бутылку на голову нападавшего. Но она лежала в неудобной позе и потому удар получился не оглушающим, хотя и ошеломил поганца. Он застонал, отшатнулся, заскрипел зубами и зачем-то сунул правую руку в карман, левой продолжая держать её за волосы. В это время женщина сумела приподняться со скамейки и из всех сил ударить противника ещё раз. Этот удар был сильнее, и бутылка разбилась, по голове нападавшего потекла кровь. Он покачнулся, выпустил волосы жертвы, схватился за голову, промычал что-то неразборчивое но, несомненно, матерное и резко выдернул правую руку из кармана, в ней он держал нож. Нож почему-то подействовал на женщину как красная тряпка на быка. Дико взвизгнув, она начала тыкать горлышком от разбившейся бутылки в эту самую руку своего визави. Тот, выронив нож и взревев от боли, опрометью бросился наутёк, заметно пошатываясь и держась уже обеими окровавленными руками за голову. Она, со всех ног, птицей, понеслась в другую сторону - к спасительному подъезду.
Щелчком, открыв домофон, она захлопнула дверь, в три прыжка оказалась перед дверью своей квартиры и моментально открыла замки, с которыми обычно возилась минут по пять. Так же молниеносно закрывшись на все запоры, она повернулась спиной к стене и тихо съехала на пол. Её дико до судорог трясло и от пережитого ужаса, и от вдруг проснувшегося жгучего желания жить…

ПОБЕДИТЕЛЬНИЦА

Боль как всегда пришла ночью, сначала судорогой свело многажды оперированную левую ногу, а через минуту заколодило и правую. Охнув, Павел скатился с кровати, при этом стараясь не разбудить дочь и жену. Почти на руках уполз в кухню, судорожно нашарил противосудорожное, громко шелестя достал, выпил, полез за полотенцем, намочил его в струе из крана с горячей водой и начал растирать вдруг превратившиеся в сплошную каменную боль мышцы. Наконец боль отодвинулась, стала тягучей, липкой, мутной…
Отдышавшись, он выпил сосудорасширяющее, обезболивающее и успокаивающее. Боль
ещё немного отодвинулась, иногда возвращаясь мутными толчками, но, уже не достигая и половины той интенсивности, что была вначале. Жена давно уже не спала, но не совалась на кухню, знала, он не любит…
Когда боль, наконец, ушла, Павел, как обычно, уснул, уткнувшись головой в руки, лежащие без сил на столе. Но через 13 минут зазвенел будильник, и жене пришлось вставать. Она постаралась как можно дольше не будить мужа, но всё равно пришлось это сделать. Он с трудом поднялся на ещё дрожавшие ноги, едва прикоснулся к завтраку и побрел, пошатываясь на работу.
Трамвай, как назло, ждать пришлось почти сорок минут. Павел без сил опустился на обледенелую, остановочную скамейку уже чрез три. И так и просидел, стараясь не уснуть до самого трамвая. Вот пригромыхал, качаясь, первый вагон, и Паша, с трудом поднявшись и пропустив всех, начал подниматься в трамвай. Увидев свободное место, он задохнулся от радости, но трамвай резко рванул с места, и Павла просто снесло. Он упал, нелепо взмахнув в не начавшемся полёте руками. «Надо же с утра так нажраться, чтоб на ногах не стоять», - буркнула себе под нос кондуктор, презрительно оглядев испачкавшееся пальто мужчины. Она долго принюхивалась, стараясь обнаружить обличающий запах, но так ничего не учуяв, недовольно бурча, пошла в другой конец вагона. Павел не стал возражать - сил не было ни на что. Он с трудом поднялся, плюхнулся на свободное место, в блаженстве вытянул ноги, и замер от снова подкатившей тошнотворной волны боли.
Уже через две остановки, в салоне стало тесно. Вот, грозно оглядываясь по сторонам, в трамвай резво поднялась ещё бодрая, но уже пожилая женщина и в упор уставилась на Павла. Она бесцеремонно оглядывала его бледное лицо, багровые, рваные от укусов губы, грязное, плохо отшорканное пальто. Изучение закончилось громогласным заявлением: «Вам не стыдно, перед вами уже час стоит пожилая женщина, и вы не потрудились даже встать!» Постепенно разгорячаясь и принимая всё более воинственный вид, она продолжила, – «что за люди, делают вид, что ничего не видят! Чему вас родители учили!» В начинающийся конфликт никто не полез. Только кондукторша что-то пробурчала себе под нос, осуждающе глядя на Павла, у которого пять минут назад брала из рук льготный проездной. Павел, собрал остатки воли, охнув, поднялся на руках, попытался встать на гудящие и трясущиеся ноги, но они подогнулись, и он вновь мешковато свалился на место. «Вы мне тут концерты не устаивайте, молоды ещё, я и не таких видала», - завопила начинающая что-то подозревать воительница. Павел зажмурился, закусив губу так, что из неё на подбородок потекла почти чёрная струйка крови, встал, опять же на руках, потом проделал сложную процедуру перехвата рук на верхние поручни и, наконец, медленно отодвинулся от сиденья. «Мужчина, вам плохо?!» - прошелестел сзади участливый женский голос. «Не выдумывайте, в его годы ничего болеть не может!» - отреагировала уже взгромоздившаяся на сиденье победительница.
«Небось набрался вчера так, что до сих пор шатает», - завистливо поддержала её другая старушка в заношенной и давно не стираной курточке и вязаной шапочке неопределённой формы. «Вот, вот», - поощрительно улыбнувшись, обронила воительница.
Павел, провисел на руках, ещё пять остановок и когда руки, даже, несмотря на многолетнюю привычку к костылям и поручням, уже начинали разжиматься он, наконец, приехал. Начиналось самое сложное, нужно было как-то выйти из трамвая, благо ещё народ не мешал, все стоявшие вышли за две остановки до этого. Воительница, правда, ещё сидела. Павел перехватился онемевшими, непослушными руками на спинки сиденьев и, поддерживая себя, побрёл к выходу. По ступенькам он спустился точно так же на руках. Проследив, как он медленно шаркая, переходил проезжую часть, не обращая внимания на верещавшие сиренами авто, победительница нарочито громко предположила: «А может он наркоман?!» И они понимающе переглянулись с кондукторшей.

К списку номеров журнала «НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» | К содержанию номера