Комната, где снятся черти: Тарас Трофимов. “Мне внове — богом. Зябко на душе...” — Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2012.

Тарас Трофимов — широко известный в кругах екатеринбургской богемы поэт, писатель, композитор, певец. За пределами Екатеринбурга он известен как постоянный автор журнала “Урал”, автор “Вавилона” и “Воздуха”, лауреат поэтической премии “ЛитератуРРентген” (2006), многократный лонг-листер “Дебюта”, солист группы “Stockmen”, объездивший с гастролями полстраны. Он умер в апреле 2011 г. Книга, выпущенная близкими и знакомыми поэта, ознаменовала сразу две даты: годовщину смерти и несостоявшееся при жизни автора тридцатилетие.

Как это нередко бывает с книгами, подготовленными почти сразу после смерти автора, “Мне внове — богом. Зябко на душе...” — сборник если не лучших, то знаковых для его творчества текстов. А в случае Тараса Трофимова — еще и графики, и музыки: книга проиллюстрирована его рисунками, к книге приложен диск с песнями группы “Stockmen”. Все это сопровождается фотографиями, сделанными Арсением Мазуренко, Сергеем Раецким, Лелей Собениной и др., и интервью. Очень правильно заметил в послесловии Дмитрий Шкарин: “У каждого, наверное, был свой Тарас”. Сборник разделен на несколько частей, представляющих различные аспекты творческой личности Тараса Трофимова, Т. Танкиста, Mad Terence Trofimov (два последних имени — псевдонимы). Он максимально полно отражает широту творческих интересов и возможностей Тараса и в то же время постулирует его уникальную индивидуальность.

К текстам Тараса Трофимова, в любом случае, нельзя подходить однозначно. Они представляют собой вербальный эксперимент, не отменяющий, впрочем, лирического начала в поэзии и определенных сюжетных конвенций в прозе. Эти тексты — не на широкого читателя, их природа — авангардная. Виктор Иванiв определяет их как “последний оплот русского футуризма”. Уже названный нами Дмитрий Шкарин отмечает увлеченность поэта творчеством обэриутов: Хармса, Введенского. Насколько я знаю, еще одним важным источником для Тараса были эксперименты сюрреалистов: антология с лысой девушкой на обложке и монография Л.Г. Андреева были его настольными книгами, когда он учился на филологическом факультете Уральского университета (кстати, именно тогда же он написал курсовую работу по Хармсу, про которую упоминает в книге Андрей Ильенков). Игровые стратегии и элементы автоматического письма встречаются здесь довольно часто:



Не спешить не пить
просто выйти из дома
положить на рельсы пятак
и не ждать результата
увидеть памятник
из племени бестелесных
еще знаю кладбище
где похоронены супруги Ящер
можно даже потерять спички
пойти искать знакомых
загадочно ухмыляться
заставить их попрощаться
не спешить не пить просто выйти из дома.



“Композиционные решения в его свежих текстах столь выстроены и строги, что, разглядев их, удивляешься и завидуешь” — это уже Василий Чепелев, собственно и открывший сначала для Екатеринбурга, а затем и для Москвы и всей страны этого “элегантного футуриста”.

Игра ничуть не сужает творческий потенциал Тараса Трофимова. В своих поэтических и прозаических текстах он ставит вопросы экзистенциального характера, что делает игру лишь приемом, оттеняющим более глубокие смыслы, чем те, к которым приводят случайные сцепления слов и ассоциаций.



А что это был за парень
с которым ты разговаривал
с которым себя оплакивал
на ком ты висел когда напивался
кто тебе верил
чистил твой камень отчаяния
я.



Лирический герой поэзии Тараса Трофимова — фигура драматическая, выясняющая отношения с собой и окружающей действительностью, по одной из автохарактеристик, “надежда русского дурдома”. Иногда кажется, что автор сознательно играет в лузера, подчеркивая маргинальность своего существования и упиваясь этим, иногда — что он живет именно так, как описывает. “Дух раздолбайства”, “микроб рок-н-ролла”, о которых говорит поэт в интервью кировскому “Эху Москвы”, становятся для его жизни определяющими. Он то экспериментирует с жизнью, то плывет по течению, то безуспешно пытается что-то изменить — в любом случае, герой всегда обречен на неудачу. Ее он переживает драматически: иронизируя над окружающей действительностью и над собой.

Это заметно и в прозе Тараса Трофимова. Его самая реалистическая повесть в сборнике “Руку не меняют” написана с оглядкой на широкий контекст “алкогольной” литературы: от Довлатова до Буковски. Герой здесь автобиографичен и автопсихологичен. Действие происходит в узнаваемых екатеринбургских декорациях: универ, дворик за универом, где стояла скамейка с медведями, алкомаркет “Магнум”. Персонажи — также узнаваемы: те странные и не очень личности, которые проводят свое время на крыльце Уральского университета (любимое место молодежной неформальной тусовки города). Где всегда, кстати, можно было увидеть самого Тараса Трофимова. В повести приводится забавная и одновременно зловещая история, связанная с водкой, имеющей на этикетке “традиционные русские” названия “Калинка”, “Малинка”, “Рябинка”, “Осинка”, а также слоганы, обещающие удачу, богатство, здоровье, но действующие прямо наоборот. История, рассказанная как анекдот, анекдотом не является, поскольку кроме внешнего сюжета в ней есть сюжет внутренний. Недаром смертоносную “Малинку” герой ставит в холодильник про запас, так… если потребуется.

Маргинальность — это стиль жизни Тараса Трофимова, драматизм — сопутствующее этому стилю мироощущение. Оно актуально и в авангардных повестях “Духоборы. Цикл воспоминаний”, “Комната, где снятся черти”. “Страшней всего была внутренняя тюрьма, которой Жора справедливо бежал, как осы. Это означало — ты приговариваешь себя при каждой чашке кофе. Куришь электрические мучающие сигареты — вот, пойди покури. Тебя может обвинить любое существо со ртом — и ты не купишь хлеба, и рыб своих ты не покормишь, те тоже тебя презирают каждым пузырем из их холодных губ”.

Маргинальность Тараса Трофимова имеет двоякие истоки: литературные и рок-н-рольные. Она во многом связана с молодежной субкультурой. Это то, что противостоит официальной риторике всех времен и государств. Это то, что в более узком плане противостоит офисному существованию, столь типичному для больших городов. В поэтике подобные противостояния часто выражаются с помощью элементов пародии, которые расширяют традиционные формы: так, эгодокумент превращается в постмодернистскую повесть (“Духоборы”), анекдот граничит с псевдодокументом (“Книга жалоб и предложений” в повести “Руку не меняют”), поэтический текст оказывается как бы заземленным, укорененным в быт, абсурдизируется.



И снова мы кидали нож,
Чтобы найти вчерашний короб —
В пустыне ночью люди мрут.
Мы в короб побросали труп.
Вот стал вместилищем костей
Чудовищного археолга
Потомок досок и дождей.
Так мы нашли в пустыне влагу:
Она лилась из наших глаз.



Литературовед Нина Барковская рассматривает поэзию Тараса Трофимова в рамках молодежной “городской” поэзии, отмечая, что его герой, “романтик по характеру, существует в центре города — в плену жесткой капитализированной действительности, но и в центре культуры”. “Яркая особенность мироощущения в стихах Трофимова — комплекс жертвы и, соответственно, идея искупления царства зла”. Зло находится вокруг говорящего, зло надо абсурдизировать, заговорить.

Может быть, поэтому поэтическое слово Тараса Трофимова отличают агрессивность и вычурность. Их можно рассматривать также как типичные элементы стиля рокабилли, то есть стиля группы “Stockmen”, а если точнее, психобилли, психоиндустриального стиля, которые из музыки интегрировались в поэзию. Язык подобных текстов теряет ряд означающих элементов. Смыслы здесь смещаются, образуя пустоты, которые зачастую не имеют семантической нагрузки, но совершенно необходимы для адекватного восприятия поэтического текста: без них он бы был архитектурно ущербным. Автор как бы предлагает воспринимать текст целиком, не разлагая его на отдельные детали, которые без всего целого теряют свои функции или меняют их на прямо противоположные.

Еще одной важной особенностью текстов, представленных в книге, является их адресная направленность. Потенциальный адресат поэзии и прозы Тараса Трофимова как бы двоится: автор пытается говорить с молодежью на ее языке (нередкими явлениями здесь становятся жаргон и обсценная лексика), но и здесь он как бы программирует неудачу, сознательно выходя за пределы поля массовой культуры, что делает невозможным всякий разговор о широком читателе даже в лице молодежи. Замечу практически в скобках, что у Тараса-музыканта не было и широкого слушателя: он играл рокабилли, музыку, у которой в нашей стране да и, думаю, в мире осталось немного почитателей.

Книга Тараса — это как комната, про которую сказали, что в ней обычно снятся черти. Кому-то, оказавшемуся в этой комнате, они реально будут сниться, а кто-то спокойно проспит всю ночь, не увидев снов вообще.