Юрий Поклад

Возвращаться ли в Египет?

Foto2

 


Родился в 1954 году в Свердловской области в семье военнослужащего. С 1961 проживал в Самаре (тогда – Куйбышев), где окончил в 1977 нефтяной факультет политехнического института. Работал в геологоразведочных экспедициях глубокого бурения в Крыму и на Крайнем Севере, на нефтяных промыслах Западной Сибири. Строил нефтяные платформы в Южной Корее, работал в американской компании. Сейчас работает в Москве в компании, занимающейся переработкой нефтешламов. Публикуется с рассказами в прессе с 1976 года. Повести выходили в журнале «Милиция» и приложении к нему, а также в издательстве АСТ (в 1990-е годы). В 2002 г. выпустил книгу очерков об истории милиции (совместно с В. Смирновым). В 2012 г. в издательстве журнала «Юность» вышла книга прозы «Осколки Северного Братства». Живёт в городе Мытищи Московской области. Член СП России.

 

 

 

В.А. Шаров. Возвращение в Египет (роман в письмах). – Москва. АСТ. 2015. – 759 с.

 

Когда я закончил чтение и отложил в сторону объемистый том, возникло несколько ожидаемых и несколько неожиданных мыслей. О чем эта книга? О ком? Стоило ли ее читать? Стоило ли ее писать? Оправданы ли затраченные автором четыре с половиной года жизни?..

Итак: пожилая женщина Соня похоронила умершего Колю, своего мужа. Произошло это в 1993 году, в глубине казахстанских степей-полупустынь. Помочь было некому, поэтому похороны прошли, мягко говоря, не торжественно: вырыла неглубокую яму подальше от дома, притащила Колю на матрасе, впрягшись в постромки, закидала землей. Это событие в книге описано бесхитростно и подробно в письме некой Беаты. Так закончилась жизнь потомка Гоголя, Николая Васильевича Гоголя (Второго). Невозможно чрезмерно вдаваться в подробности, но историю Коли и Сони, хотя бы вкратце, описать необходимо, потому что это главные герои книги, а ещё потому, что появление на свет и Коли, и Сони связано с насилием над родившими их женщинами. Это явно не случайно.

Колина мама – Маша, Мария Ивановна – жила во время Гражданской войны в небольшом городке на юге страны. Городок освободила от белых Красная кавалерийская бригада. Лихой комбриг решил дать своим бойцам недельный отдых и «премировать» их за геройство в боях. На главную площадь городка под страхом расстрела было приказано собраться девушкам и женщинам от семнадцати до сорока лет. Комбриг выступил с пламенной речью: красные бойцы устали от войны и находятся в моральном напряжении из-за длительного отсутствия женской ласки. Каждой из присутствовавших девушек и женщин было предложено добровольно выбрать себе среди бойцов мужа сроком на неделю. Процесс выбора в целом прошел гладко, случилось лишь одно самоубийство. Маше достался молодой кавалерист Вася Паршин. В делах любви он был неопытен, поэтому ничего у него сначала не получалось, Вася нервничал, опасаясь насмешек товарищей. Маша, как смогла, помогла ему. Вася через неделю отправился воевать дальше, Маша же оказалась беременной и родила Колю. Через два года Паршин вернулся, забрал семью и перевез в Москву.

Дальше начинается история Сони. Паршину большевистская партия назначила секретное (по его словам) задание: позже выяснилось, что он стал директором коневодческого совхоза. Однажды в стойле для лошадей Паршин обнаружил существо, измазанное грязью и вывалянное в сене, существо оказалось молодой женщиной. Паршин отмыл ее в реке. Женщина была сумасшедшей, ей чудилось, что она лошадь, и вела она себя соответственно – к примеру, любила ходить под седлом. С ума она сошла, когда банда захватила село, где жила эта женщина. Бандитам нужны были лошади, женщина с подругой успели сбежать и увести лошадей, но бандиты их настигли, будущая Сонина мама спряталась в кустах, накрывшись лошадиной попоной, но попона не помогла, ее нашли и жестоко изнасиловали. Она родила Соню. В точности неизвестно, кто Сонин отец, да это и не важно. С женщиной-лошадью Паршин прожил три года, потом она исчезла, Паршин вместе с Соней отбыл в Москву. Соню удочерила сестра Марии, тетя Вероника.

Название книги имеет подтекст: «Выбранные места из переписки Николая Васильевича Гоголя (Второго)». Коля – потомок великого писателя по материнской линии. И большинство корреспондентов Коли, его родственники, также отпрыски классика. Все они интеллигентные, весьма образованные люди, «во времена туманные, теперь почти былинные» отсидели в лагерях. Читать их письма к Коле и его ответы иногда интересно, иногда не очень, но текст книги «тянет, как хороший мотор», по меткому выражению Твардовского. Даже несмотря на то, что письма не имеют индивидуальности в языке, выглядят так, словно пересказаны автором своими словами. С этой перепиской мы имеем не просто художественное, но художественно-документальное произведение с претензией на историческую правду. Не боится ли автор, что кто-то из читателей упрекнет его, напротив, в исторической неправде?

Первое, что смутило меня в романе Владимира Шарова – это присутствие реального Гоголя. У двух его сестер были дети, непрямые потомки великого писателя вполне могли дожить (но дожили ли?) до нашего времени. Если читатель дотошен (а не дотошному стоит ли браться за эту книгу), он вправе спросить автора: «Ваши герои – потомки Гоголя, существуют? Или вы их выдумали? А если вы их не выдумали, то отвечаете ли за каждое написанное от их имени слово?» И будет ли неправ дотошный читатель?

 

Сначала мне показалось, что основную мысль романа выразила мать Н.В. Паршина – Гоголя, Мария (напомню, что мать Гоголя Первого звали так же): незавершенность «Мертвых душ» сыграла негативную роль в истории России. Если бы классик завершил свой главный труд, страна пошла бы иным, гораздо более свойственным ей и более счастливым путем. Оттого мама Паршина убеждена, что ее Коле под силу закончить гоголевскую поэму, создав том второй («Чистилище») и том третий («Рай»). Вдохновился ли Коля наставлениями матушки, выясняется не сразу (позже оказывается, что нет), но, как бы то ни было, он пишет «Синопсис» – краткое содержание второго и третьего томов, где Павел Иванович Чичиков, этот законченный прохвост, меняется коренным образом. Он уезжает в Европу, становится крупным политическим деятелем, у которого Бакунин в друзьях, а Герцен вообще на посылках. Огарев, Нечаев, Желябов и прочие мелкие революционеры, даже не упомянуты по причине ничтожности их роли в великом деле Павла Ивановича.

Я не иронизирую, именно так всё это подано в романе. Читается «Синопсис» тяжко, объем его значителен, смысл грандиозен. Но если бы «Синопсис» являлся стержнем романа, то произведение Шарова можно было бы признать неудавшимся. К счастью, это не так.

А каков был замысел у Николая Васильевича (Первого) по поводу второго и третьего томов? Что думал автор? Да, он намекал на некое перевоплощение Чичикова. Находясь в тюрьме за подлог завещания, Павел Иванович даже допускает для себя «революционную» перемену, но едва «замерцал свет в окошке», «приятной полноты мужчина средних лет, который держит голову несколько набок» об этой глупой мысли сразу же забыл,

Нет смысла повторять гоголевское описание Чичикова, все эти его «страдания за правду». Наивно думать, что купив у Хлобуева имение, Чичиков немедленно превратился бы в помещика, стал бы заниматься хозяйством и заботиться о мужиках. Такие занятия ему неинтересны. Чичиков отлично вписался бы в девяностые годы двадцатого века. Он – «эффективный менеджер». Ему никогда не придет в голову что-то производить, он будет из денег делать деньги, не гнушаясь никакими методами. Имение Хлобуева заложит, продаст частями или еще как-то использует (он об этом размышляет). Пахать и сеять точно не станет. Самая характерная, убедительная для чичиковского образа мысль: «Можно просто исчезнуть и десять тысяч, занятые у Костанжогло, не возвращать». А ещё вот эта: «Худо, – подумал Чичиков, – Хаванов, говорят, честен». Куда ж такому Чичикову в Рай?!

Каких же мы видим героев в четырех сохранившихся главах второго тома «Мертвых душ»? Вот Андрей Иванович Тентетников, «молодой тридцатитрехлетний господин, коллежский секретарь, неженатый человек». Судя по описанию, человек вполне никчемный, наподобие Манилова. Вот генерал Бетрищев, – «властительный, повелевающий», но умом не блещущий. Вот Петр Петрович Петух, – очевидная вариация Ноздрева, лишь не столь агрессивная. Вот непрерывно спящий Платон Михалыч Платонов, – «страсти, печали и потрясения не навели морщины на девственное, свежее его лицо, но с тем вместе и не оживили его». Тоже нечто манилообразное. Что же сказать про полковника Кошкарева? Да нечего сказать, он сам за себя все сказал. Он серьезно болен маниакально-бюрократической шизофренией. А уж про убогого Хлобуева и говорить не хочется.

Так Николай Васильевич затеял продолжение «Мертвых душ», чтобы поведать нам об этой компании? «Чистилище»? «Рай»? Но весь этот паноптикум вполне можно вместить в первый том, только нужно ли? Там вполне достаточно «мертвых душ».

Однако Николай Васильевич придумывает гениального помещика Константина Федоровича Костанжогло, который так возмущен своими соседями-помещиками (Хлобуевым в особенности), да и вообще современниками, что непрерывно плюется (за короткий период плевал в возмущении не менее четырех раз). Вы думаете, это Гоголь написал «Выбранные места из переписки с друзьями»? Их Костанжогло написал.

Костанжогло создан для противопоставления, – это антиматерия, антипод. Жаль, что антиматерия без материи жить не может. Гоголь все это, конечно, понимал. И то, что поэма его гениальна, и то, что созданный им в мучениях второй том слаб. Он едва ли не десять лет жизни положил на этот том. Сколько раз он переписан, один только Гоголь знает. Рассуждения о том, что автор сжег второй том в минуту душевной слабости, не подтверждаются. Скорее, Николай Васильевич посчитал невозможным оставлять рядом с выдающимся первым томом второй. Он слишком сильно проигрывал первому, не являлся самостоятельным произведением и уж точно ни на какое «Чистилище» претендовать не мог. Гоголь «в ясном уме и твердой памяти» уничтожил то, что могло помешать поэме. И правильно сделал. Отдадим должное этому мужественному человеку.

Так зачем же, в таком случае, тратил время на «Синопсис» Николай Васильевич, который Коля у Шарова? Человек, отличавшийся и умом, и образованностью? Полный вдохновения, пишет он «Синопсис». Хорошо ещё, что на полноценном художественном воплощении «Чистилища» и «Рая» чем дальше, тем меньше настаивает, надеясь на следующих гоголевских потомков. Но и тем это будет наверняка не под силу.

Вторых Гоголей не бывает. Дело ведь даже не в том, что Гоголь пишет блестяще – дело в том, что пишет он на немыслимом задоре и кураже, испытывая, может быть, не только эстетическое, но и физиологическое удовольствие от того, что делает, он любуется тем, что выходит из-под его пера, он словно приговаривает: «Вот как замечательно, вот как славно!» Даже если среди позднейших потомков Гоголя когда-то и отыщется суперталант, такого задора и куража ему не повторить.

Я всё ждал, что автор как-то «перемигнётся» с читателем: мол, не переживай, я в курсе дела, всё под контролем! Ну, разве можно всерьез представить, что кто-то допишет «Мертвые души»? Ну, какое там «Чистилище» и «Рай» для Чичикова?!

Не перемигнулся. Просто перестал упоминать о возможности завершения великой поэмы. Отчего мы вправе сделать вывод, что перевоплощение Чичикова в Колином «Синопсисе» – ничем не обоснованная литературная фантазия. Фантазировать можно сколько угодно, никто не может запретить, но… было бы лучше придумать собственный сюжет, а не пытаться продолжить чужой. Тем не менее, многочисленные Колины родственники – потомки Гоголя, – в письмах к Коле и друг к другу живо, очень даже всерьез, рассуждают о «Синопсисе».

Когда все эти обсуждения сходят на нет, в романе появляется другая тема, ранее выглядевшая обертоном: «Исход из Египта и возвращение в Египет». Эта тема значительно более интересна, она, на мой взгляд, и спасает роман.

«Египетские» рассуждения героев романа очень любопытны. Многие из тех, кто покинул Египет вместе с Моисеем, потом туда вернулись – так стоило ли его покидать? Чем плох Египет для того, чтобы стать Землёю Обетованной? Почему для построения Рая на Земле нужно было искать какое-то особенное место в Палестинах или где-то ещё? Что касается пресловутого рабства, которое было искоренено в течение сорока лет по пути в Палестины, то, как показывает история, дело тут вовсе не во времени, и не в смене поколений, а в готовности и стремлении человека избавиться от рабства в своей душе.

Автор замечательно развивает эту мысль: исход из Египта не был единовременным, люди снова и снова уходили и снова и снова возвращались, возникали любопытные ситуации, когда через расступившиеся воды Красного моря проходили две встречные колонны, – одна из Египта в Палестины, другая – обратно. Люди шли в Палестины для того, чтобы построить Рай на Земле. Интересно, как они его себе представляли? Какие должны быть созданы условия, чтобы люди посчитали их райскими? Вопрос не простой. Владимир Шаров, чтобы не ходить далеко, сопоставляет рай с коммунизмом, который пытались строить, или делали вид, что пытались строить, в нашей стране не так давно. Я принадлежу к поколению, которое хорошо помнит время, когда его строительство всерьез стояло на повестке дня. Я ходил в школу через детский парк, поперек аллеи был натянут транспарант, белыми буквами по красному полотнищу значилось: «Партия торжественно постановляет: вам, юным, жить при коммунизме!»

Мне было семь или восемь лет, транспарант повесили взрослые люди, которые должны были отвечать за свои обещания, я обязан был этим людям верить. По моим подсчетам, лет через двадцать коммунизм должен был наступить. И все же мне в это не верилось. Владимиру Шарову, который старше меня на два года, думаю, тоже не верилось.

Существовали ли люди, которым верилось? Безусловно. Именно они уходили из Египта на Землю Обетованную, и именно они возвращались в Египет, поняв, что строить Рай, в принципе, безразлично где, но лучше там, где ты родился.

Не только мама Николая Васильевича Гоголя (Второго), но и другие потомки писателя (придуманные Шаровом или реально существовавшие) убеждены в том, что если бы Николаю Васильевичу Гоголю (Первому) удалось закончить поэму, путь России был бы иным. Почему? Была бы, по-современному выражаясь, «разработана дорожная карта пути в Рай»? Но могут ли существовать такого рода «дорожные карты»? Убежденность у автора есть, а ответа нет…

 

Подытожу, чтобы не сложилось впечатления, будто бы я писал разгромную рецензию. Книга, заставляющая задуматься о правильности пути, плохой быть не может. Над романом «Возвращаться ли в Египет?» мне довелось мучительно размышлять. И за это хочу выразить благодарность Владимиру Александровичу Шарову: за его огромный труд и за то, что его книгу приходится не просто читать – ее надо осилить, проникнуться ей. Но иначе и не стоит начинать чтение.