Рафаэль Левчин

Стихотворения

СОНЕТ


 


Я раньше никогда не умирал,


как бусы, как серебряные ложки.


Воспоминанья по природе ложны –


блескучая воздушная икра.


 


И снился город мне?–?как Ленинград,


чуть серый, удалённый, непреложный;


и сон сужался в маленький экран.


И я забыл её неосторожно.


 


Но ей дозволено и то, что богу сложно.


На сером пляже?–?чёрно-белый храм.


Куб жертвенника гладок невозможно.


 


Протянешь руку?–?но пришла вчера.


Днём вспоминаю, бережно, подкожно.


Нет никого, и кажется?–?игра.


 


* * *


 


Я был игрушкой, заводным Орфеем,


несбывшегося хора корифеем,


бормочущим строку «Упанишад».


Душ-лепестков теплился еле-лепет,


свечей погашенных, вдвойне нелепых.


Я помнил только предыдущий шаг.


И в шорохе, как свет, клубившем плечи,


Аристофан шагал ко мне навстречу


(его сопровождал слепой конвой).


Вождь вакханалий с мыслями аскета,


полу-Шекспир эпохи нерасцвета,


эпохи тюрьм и превентивных войн,


он постарел. И мертвые стареют.


А так как нету в лимбе брадобреев,


он наступал на седину свою.


Он путал Фидия и Еврипида


и только помнил, как злащеный идол


переступил Афины, как скамью.


Он, приближаясь, съёжился и сжался,


и на плече его уселась жаба.


И это был уже Тулуз-Лотрек.


И что-то он мне объяснить пытался…


Но в разговор по-прежнему вплетался


шум Леты и других подземных рек.


 


 


 


РЯЖЕНЫЕ


непоэма


(отрывок)


 


XII


 


Мы говорим о пустяках и горестях,


о том, что прочно дело на крови.


Плывёт, плывёт, не изменяя скорости,


заносчивая лодочка любви.


 


Который век вот так уже болтаем мы,


и нет для нас ни смерти, ни жены.


Плывет сквозь упованья и отчаянья


старательная лодочка Луны.


 


СЛОЖНАЯ БИОГРАФИЯ КАТУЛЛА


поэма


(отрывки)


 


13


 


Мутанты, ларвы, выблядки Победы,


взыскующие призрачную суть,


мы выросли, читая Кастанеду,


чтоб букву к Иероглифу вернуть…


 


 


 


18


 


Штамп на штампе, буквы на трубе,


праздник отвращенья и свободы


нас уводит от себя к себе


в тёмные невидимые воды.


 


Где друзья? и кто мои друзья?


Так бы вас и двинул, негодяи!


Но руки поднять уже нельзя,


и башка осталась под трамваем.


 


Он гремит, тяжёлый, сквозь Подол,


громыхнёт Садовой и Фонтанкой,


только до Джанкоя не добрёл,


заторчав на энском полустанке.


 


Жизнь прошла, проскрежетала смерть,


вот теперь бессмертие проходит.


Пьём его слабительную смесь,


очищаясь от страстей и родин.


 


Остаются только облака


в небе городов, в глазах любимых.


Остаются ветер и тоска,


неизбывны и неистребимы.


 


 


Где же наши книжки, где листки?


Оргий председательница, кто ты?


Школьной от до гробовой доски


всё реминисценции, длинноты.


 


О поэт Катулл, поэт Катулл!


Мы воруем строки и сюжеты.


Бросил взгляд божественный на ту,


руки щедро возложив на эту.


 


 


ДЕТСКИЕ ИГРЫ, ИЛИ


Хроника последних дней
Забубельской школы чёрных магов


поэма-коллаж


(отрывки)


 


М.


–?Вы слышали?


БОГ УМЕР!


–?Как, опять?


А впрочем, что ж…


Ему не привыкать.


 


*


Как я устал и как болит рука…


(«А где твой брат?».


А что я, сторож брату?!)


Часы в пространстве, соль в крови, река…


Мы никогда не рады, чем богаты.


«Усни под дождь»,?–?писал мой друг-поэт.


«И станешь ты дождем»,?–?писал когда-то.


Уж нет того дождя.


Поэта нет.


Ни друга, ни возлюбленной, ни брата…


Тот страшный суд, что сами предрекли,


стал нудной нормой, вроде сигареты.


Но кто ж мог знать, что будет просто лето?


Куда пышнее: Деву, мол, сожгли!


Всё ухнуло в густую пустоту


(назвать ее судьбою?–?много чести!).


Друг превратился в рыбу на лету,


я позабыл о доблести и мести


и больше не клянусь…


 


*


(Заглавием обещанный сюжет


Возьми же и разрушь своей рукой.


Ты свет –


а я не видел этот свет, –


покой –


но я


не заслужил покой.


Трава не помнит, что сулил огонь,


тебя касаясь тысячами губ.


Не уходи же! –


Вот моя ладонь!


Ещё побудь со мной.


Ещё побудь…)


 


Вы знаете меня не первый день.


Меня любили сорок восемь дев.


А если точно?–?девяносто шесть.


И в этом, несомненно, что-то есть.


 


Но это запотевшее число


похоже на уплывшее весло.


Подумать только, к сотням дев иных


не я, совсем не я


вторгаюсь в сны!


И сотни тысяч дев, в конце концов,


меня не знают даже и в лицо


и не подозревают обо мне…


 


Так вот, зашли мы в этот…


Сад камней.


В моей руке была ее рука.


Нам Сириус сиял издалека.


 


А может, и не Сириус.


Плевать.


Любить?–?всегда милей, чем убивать.


 


Но тут вошел астральный мой двойник.


Куда мне до него? Я сразу сник.


 


(Ещё побудь! –


Бессмысленный призыв.


На штампе штамп.


Мы гибнем, полюбив.)


 


*


–?Как тебе живется?


–?Смутновато.


–?Это потому, что не вдвоем…


 


Прилетали Эрос и Танатос,


щебетали каждый о своем,


бог и бог,


на крыльях стрекозиных,


им не попадайся на глаза…


(Путь земной пройдя до середины,


повернул и зашагал назад.)


 


–?Как тебе живётся?


–?Мне живется


так, как в окружающих домах.


 


…Вон ещё один крылатый вьётся.


Вон ещё…


Их тысячи!


Их тьма!!


 


*


Ты ужас!


Ни рук, ни дороги


не видно, и крики в горах,


и сумрачный бог однорогий


всё ближе, как чёрный овраг.


Скорей


превращаешься в ветку,


утратив глаза и язык,


как это случалось нередко


друзьям виноградной лозы.


Вот ветка,


и эхо ответа


в коре, как улитку, сберечь.


Тень тысяч таких же, как эта,


отринувших зренье и речь.


 


*


И проклят я


под тысячу мелодий.


Так смешней.


И белых кукол вкруг меня проводят,


а не людей…

К списку номеров журнала «Слова, слова, слова» | К содержанию номера