Борис Вольфсон

Моя река

 

***

Продираясь сквозь жёсткий кустарник наверх,

ветер с моря по склону рванётся ко мне

и, ужом прошуршав в пересохшей траве,

влажным боком коснётся нагретых камней.

 

И смешаются запах цветов и воды

и давно позабытых имён аромат.

Будет время вынюхивать чьи-то следы

и, как пёс, по следам возвращаться назад.

 

Запропало в веках золотое руно.

В легендарной Колхиде − курортный сезон...

Только губы Медеи хмельней, чем вино,

и друзей на «Арго» созывает Ясон.

 

Всё ещё впереди. Неизвестен итог.

Напрягаясь, на вёсла гребцы налегли.

Бог − любовь, а руно − это только предлог,

чтоб вести корабли хоть до края земли.

 

Там гремит Океан. Там бессонно горит

незакатное солнце над кромкой воды.

Там на древе познанья в саду Гесперид

в сентябре наливаются соком плоды.

 

Но, судьбу торопя, мы стремились вперёд,

нетерпеньем наполнив свои паруса,

чтобы раньше доплыть, чтоб приблизить черёд

хоть на год, хоть на день, хоть на четверть часа.

Неужели же мы ускоряли гребки,

заклинали удачи морскую звезду

лишь затем, чтоб узнать, как бывают горьки

недозрелые яблоки в райском саду?..

 

Нам чужие уроки до срока не впрок.

Плетью лет на излёте отброшенный прочь,

вдруг пойму, что подходит мой собственный срок,

а героям моим всё равно не помочь.

 

Я летейский рыбак. Но из этих глубин

даже мне не извлечь бесполезных сетей.

Там под толщей времён, под рутиной руин

остывают осколки погасших страстей.

 

Я держал их в руках. Я горел в их огне,

принимая всерьёз и на собственный счёт.

А быть может, всё только почудилось мне...

Где-то пальцы порезал. Но это пройдёт.


 

Миры

 

Свет зажечь − налетят комары.

Так лежу − в темноте и без сна.

Сортирую на ощупь миры,

суть которых мне днём не ясна.

 

Ну а ночью, из списка услуг

бесполезное зренье убрав,

различить их пытаюсь на слух,

вкус и запах узнать без приправ.

 

Старый мир − он уже мягковат,

пахнет скисшим в тепле молоком.

Новый мир − в миллион мегаватт, −

я с ним хуже, признаться, знаком.

 

Старый мир был и крут, и жесток,

но утратил упругость и стать.

В темноте он присел на шесток,

как сверчок, и его не достать.

 

Ну а новый вовсю свиристит,

оцифрован, циничен и спор,

не трансформер, скорей − трансвестит.

Но усталость сочится из пор.

 

Это я утомлён, а не он.

Я отстал, устарел, нездоров.

Мне б уснуть, но врубают неон

за окном. Значит, жди комаров.

 

Что ж, пора отряхнуть старый прах,

оценить незнакомую взвесь…

Но, запутавшись в этих мирах,

я как будто не там и не здесь.

 

Ты такая же. Нам бы вдвоём

жить на кромке ничейной земли −

в этом мире, моём и твоём,

где бы нас отыскать не смогли.

 

Чтоб о прерванных связях забыть,

чтобы время текло, как река,

и в ночной тишине, так и быть,

раздавалась лишь песня сверчка.

 


Моя река 

 


В искусстве и в философии человек занимается

в конечном счёте одним и тем же:

отдаёт себе отчёт о самом себе.

Мераб Мамардашвили


 

Куда река моя течёт? 

Чем полон невод?

Я сам себе сдаю зачёт  

и ставлю неуд!

 

Мне все твердят наперебой,

что, полный неуч,

я расплачусь с самим собой −

найду, мол, мелочь.

 

А крупных денег всё равно

никак не стою.

Плыву, как глупое бревно,

не с тем, не с тою.

 

Я на зачёт к себе проник,

не взяв билета.

Но кто проверит мой дневник?

Не я, а Лета.

 

Вот имя речки, мне она

уже по плечи

и захлестнуть давно должна

пустые речи.

 

Мои невнятные слова

не по билету

и чем набита голова –

всё канет в Лету.

 

Но погружаясь в благодать,

как в рыбью стаю,

зачёт надеюсь пересдать,

кому – не знаю…

 

 

 

 

С пдф-версией номера можно ознакомиться по ссылке http://promegalit.ru/modules/magazines/download.php?file=1522609818.pdf