Александр Говорков

Играющий в кости. Стихотворения

В декабре 2015 года не стало постоянного автора журнала «Кольцо А», поэт, эссеиста, члена СП Москвы Александра Владимировича Говоркова.

Александр Говорков был автором поэтических книг «Новый свет», «Троянова тропа», «Краткостишия», «Три берега», книги прозы «Совсем другое» (2004), сборников эссе «Сны о Пушкине», «Версии», автором переводов англоязычной и болгарской поэзии.

В нашем журнале он вел собственную публицистическую рубрику.

К сожалению, слишком рано Александр Говорков ушел от нас. Он успел подготовить к изданию книгу избранных стихотворений «Играющий в кости», но не успел увидеть ее напечатанной.

Мы публикуем подборку стихотворений из новой книги Александра Говоркова, оказавшейся последней. Эту подборку для нашего журнала подготовил он сам. Некоторые строки в подборке читаются теперь будто трагическое предчувствие:

 

…тело – это просто якорь.

 

Поднимаем якоря!

 

Близок свет иного неба,

аромат иной земли.

 

Ничего не сделал в жизни важного,

не на что бессмертие купить.

Что могу я? Разве что бумажного

голубя на волю отпустить.

 

Можно проститься с человеком, но не с памятью о нем. Редакция и читатели журнала «Кольцо А» сохранят добрую память о талантливом литераторе и хорошем товарище Александре Говоркове.

 

 

 НАЧАЛО


Вначале была тишина.

Ещё не засыпано слово
в безумную мельницу сна
и к свету глаза не готовы.

Такая была тишина,
что птица-свистулька не пела,
поскольку она лишена 
тех губ, что касаются тела.

Пустые эпохи висят
как ящики в новом комоде,
без стрелок и цифр циферблат
был камнем в Твоём огороде.

Там пахнет бутон – не цветок –
а плод ему даже не снится,
и весь электрический ток
в полбукве Твоей поместится.

Зачем же Ты слово сказал,
поставив его нам пределом,
и временем нас наказал, 
и смертью, и телом, и делом?

 



СУДЬБА


 

Слышишь, звенит колокольчик?
Где это звенит колокольчик?
Достоевский

Рождённому даётся благодать –
тот тайный путь, куда душа стремится.
Свобода – только способ угадать
свою мелодию, с которой надо слиться.

Через пространства голубые дыры
– прислушайся - к тебе твой звук летит...
Не колокол звонит над миром,
а колокольчик каждому звенит.

 



ТВОРЧЕСТВО


 

Не нашедшая здесь оболочки,
ожидает душа до поры,
и во мне промелькнувшие строчки
заполняют иные миры.

Повторяя расхожую фразу,
понимают ли, что говорят?
Есть творенья, незримые глазу,
вот они-то (он прав) – не горят.

 



ПЕРЕЛЁТ


 

Утки по небу летели,
тень бежала по земле.

Замкнут свет в тяжёлом теле,
коллапсирует во тьме.

Об отчизне лёгкой, дальней
всё твердит кругом: забудь!,
только я порой хрустальной,
вспоминая в небе путь,
перелётной уткой крякну,
ведь, по правде говоря,
тело – это просто якорь.

Поднимаем якоря!

 



ГОЛЕМ


 

Голосим, а не глаголим,
кто – мычит, а кто – рычит.
Страшное созданье – Голем
в дверь российскую стучит.

Да и дверь давно раскрыта –
здравствуй, тёмный человек!
У разбитого корыта 
сядь, досмотрим этот век.

Обещали зрелищ, хлеба,
а куда нас завели...

Близок свет иного неба,
аромат иной земли.

 



ТОСТ


 

Возможность выбора пути
определяет цифра «три».

Счёт начинает цифра «два»,
поскольку ноль – всего лишь дуло,
откуда Кельвином подуло.
Ноль не вмещает голова
(двуполушарная права).

Нам единица как-то ближе -
творенье архонтов, Адам –
тебе я качество отдам
(количество двойно, как лыжи).
Пересчитай-ка сам себя,
Гермафродитом полюбя.

С цифры «два» начинается счёт,
цифра «два» означает количество.
Кажет кукиш его величеству
параллельный свободе народ.

Но такого прямого народа
не выносит кривая природа
и, Вселенной рождённый невольник,
в мире царствует треугольник.

Свобода там, где цифра «три»
(начало самое смотри),
а тезо-антитезный ум
раздай, как милостыню, двум.

Совсем расстроился мой стих...
давайте выпьем за троих!

PS. ...потому и говорю,
что не знаю – мир стремится
к троице, иль к единице,
или, может быть, к нолю?

 


* * *

У нас для любви есть разные позы и разные страны,
мы видим попеременно то землю, то облака,
и отпечатываются на наших спинах меридианы,
и параллели, как сеть гамака.

 


* * *

Это знают только дети
и над розой соловьи, 
что слиянье душ во свете –
сокровенный смысл любви.

И любовь, ту, что стихийно
жизнь на Землю пролила,
повторяют пародийно
наши взрослые тела.

 



МНОГОТОЧИЯ


 

1.
...Адам сотворил грехи
в тысяча первую ночь творения...

...хожу, подбираю стихи,
выпавшие из стихотворения...

 

2.
...на живом инструменте игра –
страсть любовная неутолима...

...ах, как швейной машинки игла –
всё куда-то насквозь и мимо...

 

3.
...заглатывает винт резьба...
...вода смывает след...

...пройду наощупь сквозь тебя
и вывернусь на свет...

 

4.
...смерти жёстким приговором
на тебя лишаюсь прав...

...но Есенин Айседору
утащил с собой за шарф!..

 

5.
...как падает снег в незамёрзшее озеро
и снова становится чёрной водой...
...в колоде тасуются бывшие козыри...
...я – буду собою?.. ты – будешь собой?..

 



БЕЛОРУССКИЙ ВОКЗАЛ


 

Белорусский вокзал, я внимаю твоим поездам,
по асфальтам твоим прохожу каждый день неизменно.
Эта площадь бурлит, как в открытой бутылке нарзан
и течёт через край, избегая минутного плена.
Отчеканенным солнцем вносит лепту апрель.
Белорусский вокзал, ты московский фасад и задворки.
Не тобой ли придуман удивительно терпкий коктейль –
иноземная спесь и бревенчатый запах махорки?

 


* * *

Такая наша доля,
иного нет пути –
нам Куликово поле
вовек не перейти.

Где заповедная любовь?
Где о врагах молитва?
Глаза закрою – кровь,
глаза открою – битва...

 



СЕН-ЖЕРМЕН-ДЕ-ПРЕ


 

Одичавшие стулья,
забывшие очертания человеческих тел.
Газовые языки пламенеющей готики
не шелохнутся в густом воздухе органных рыданий.
Лишь одинокое сердце креста
распахнуто мне навстречу.

Сижу на стуле, как пригвождённый.

 


* * *

Люблю я не лес, а опушку,
не море, а берег люблю.
Сомкнувшую створки ракушку,
а вовсе не жемчуг ловлю.

Люблю поясок неразвязанный,
Стамбул, защищённый Олегом,
страну под названьем Евразия,
границу меж адом и небом.

 



СТАНСЫ


 

Была нам цареградская волна
обломком мирового океана,
и Китеж-град сверкал с морского дна,
и Третий Рим гремел на дне стакана.

Как хорошо – в шеренгу встать,
народ почувствовав плечами,
и – марш! – шеренгами, полками
победоносно умирать.

И через тысячу смертей
не искупить проклятой кармы –
опять пахнуло от людей 
сиротским запахом казармы.

Бой на калиновом мосту,
извечный русский бой –
мечом молотишь пустоту
и бездна под тобой.

 


* * *

Треск идёт по России
и то не морозы трещат,
и не щепки летят
с давно обеслесенного пространства.
Щит трещит, ломается скорлупа, отслаивается кора –
это человек
вылупливается из государства.

 


* * *

Что так сопротивляется во мне
быть европейцем, стать американцем?
Какой узор и текст какой во мне
не хочет быть прочитан иностранцем?
Какой-то сон, какой-то лёгкий дым,
вернее то, что даже легче дыма,
но только этот сон необъясним,
а эта лёгкость непереводима.

 



ФИНАЛ БОЕВИКА


 

Злодей с героем катятся по склону,
по ничего не значащей траве,
рука, нога – то доброго, то злого, -
и голова притёрта к голове.

Исход борьбы я так и не узнаю
(трава примята, кровь на ней обильна),
а эти двое подкатились к краю,
и укатились в мир иного фильма.

Но и Земля, как на неё ни глянь,
кружась летит рассчитанной дорогой,
где часть планеты верит в инь и янь,
другая – в дьявола и Бога.

 



КЛЕТКА


 

1.

Вольна ли в безудержном пении птица?
Свободно ли гнётся под птицею ветка?
Случайно ли каждая жизни частица –
не просто частица, а клетка?

 

2.
Какую тайну дарит нам язык!
«Пустое» именуется «свободным».
Свободным для или свободным от?
Решим голосованьем всенародным!

 

3.
На митинге мы покричим, помаячим...
Какие прозрения зреют в тюрьме!
Так видит слепой
свет, неведомый зрячим,
строку «Илиады» слагая в уме.

 

4.
Творцу – творить, нам – растворяться или растворять.
Рассеянна и троеперстна соль, зажатая щепоткой.
Блажен юродивый, умеющий с Творцом сыграть
В крестики-нолики на клетках тюремной решётки.

 



ПАМЯТНИК


 

1.
Тень моя темней грядущей тьмы
и порог уже перешагнула...

Не уйду, пока о прошлом сны
из открытой двери не задуло!

 

2.
Уже я по пояс вошёл в эту воду.
Холодная тёмная бездна её
пугает безмолвием только на входе.
А дальше по тексту – нырнём, поплывём...

 

3.
Небеса – из чего они сделаны?
Облака уплывают, не ждут
пассажиров с билетами белыми...
Но живут же там люди! Живут!

 

4.
Ты перестал быть формы пленным,
неосязаем и заумен,
ты памятник себе воздвиг по всем вселенным –
ты умер.

 



АВГУСТ


 

Под пристальным взором Льва
дома загораются сами собой,
как осенью клёны –
это блуждающий в небе огонь
ищет себе применения,
обугливая деревья к зиме,
считая дома по дымам.

 


* * *

Спасибо, Господь, за страдания,
что дал Ты и мне, и другим...
Жилищем считается здание,
над кровлей которого – дым.

 

Как сферообразно сознание! –

кольцом замыкается вновь.
Меняется только название,
когда воскресает любовь.

 



АРИФМЕТИКА ЧЕЛОВЕКА


 

В моём теле триста шестьдесят пять костей –
по одной на каждый день года.
Это значит, что где-то рядом
ходит високосный человек.
А может, это я сам?

В моём теле двадцать две аминокислоты,
столько же, сколько букв в древнейших алфавитах.
Это значит, что мои братья и сёстры
стоят на полках в библиотеках мира.
А может, книга – я сам?

Душа у меня одна,
взятая напрокат у Единого.
Боже мой, Боже!
Не с тобой ли мы греемся у ночного костра,
прижавшись друг к другу спинами?

 

 


СВОБОДНЫЙ СТИХ


 

Свободный стих, в котором
размер и рифма неожиданно возникают
над поверхностью текста,
как блестящая спина дельфина.

Свободный стих –
настройка волны и поиск её в эфире,
когда среди шороха и хрипа помех
рождается голос, говорящий о событиях в мире.

А потом выплывает вдруг музыка,
и не слушая никого,
я ныряю с волны этой узенькой,
как дельфин – в глубину, в волшебство...

в чёрную причину безмолвия...
во вселенский язык молчания...

 



БУМАЖНЫЙ ГОЛУБОК


 

1.
Ничего не сделал в жизни важного,
не на что бессмертие купить.
Что могу я? Разве что бумажного
голубя на волю отпустить.


2.
Словно грехи – целебно –
рука отпускает, легка...
Бумажного голубка
жизнь коротка и волшебна.

 



ВЫБОР


 

Иду наслаждаясь дорогой,
налево, направо сверну.
Возможных маршрутов так много –
по берегу, лесом, по дну.

Кончаются странно маршруты
на месте одном же и том,
у чучела птицы Гаруды –
на лысом холме, на пустом.

Хоть я выбираю аллею,
Создателя власть велика.
Зачем называть параллелью
мне палец его кулака?

И нет уголка, закуточка,
не сжатого в этой горсти.
Ведь Сад – только родинка, точка,
которая стала расти.

 



КОЛЫБЕЛЬНАЯ


 

Разве ночью одиноко?
Бдит всевидящее око,
смотрит в душу глубоко,
словно кошка в молоко.
С детства слышу смутный зов,
дребезжанье древней крови,
отворить хочу засов –
снова дверца на засове.
Саду спать мешает совесть.
Чтоб скорей увидеть рай,
подверни подушки край,
совесть, глупый попугай,
под накидкой умолкай,
колкой доли не латай
воды вёлые летай
лиалоби лиалай

 



НАЗВАНИЕ


 

Называю птиц по их окраске,
рыб – по чешуе и плавникам.
Это свет мой с них срывает маски,
узнавая свет под маской, там.

Выпорхнет из каждого предмета,
сядет на горячую ладонь
и послужит двум частицам света
общим знаменателем огонь.

Только так снимаются оковы.
Всё, чего касается мой взгляд,
стукнется о землю, станет словом
и летит в преображённый Сад.

Тяжек дух в плену у саксофона,
чёрен нарисованный квадрат.
Но ведь чёрен он на белом фоне...
Не глядеть Орфею бы назад!

 



МИРОПОМАЗАНИЕ


 

Приберу в Саду – и снова месиво,
затопчу костёр – пожар везде.
Не придти вовеки в равновесие
полюсам на треснувшей Земле.

Слово бьёт крылом, на волю просится.
Потерпи хоть несколько минут –
там, за рощей, жёны-мироносицы
миро благовонное несут.

Чем урок закончится мучительный,
без подсказок знаю наперёд:
побеждённый, буду победителем,
в час последний равным станет счёт.

Я на тройку выполнил задание.
Ядовита флейт волшебных грусть.
Мирознанье больше мироздания.
Миром тем помазаньем смирюсь.

 

К списку номеров журнала «Кольцо А» | К содержанию номера