То, что страшит, то воздаст

«ТО, ЧТО СТРАШИТ, ТО ВОЗДАСТ НАМ РОК…»

(Продолжение романа о Ибн Гвироле)

 

 

Если мысли, сменяя друг друга, не дают уснуть в течение ночи, то ближе к утру я, не будучи в силах засесть за работу, отправляюсь к морю. В предрассветном тумане всё зыбко: серая дымка, серое небо, серое фиолетового отлива море. Равновесное состояние моря, неба, земли. Под равномерный гул моря и плеск набегающей волны непосильные мысли отпускают меня, и я, освобожденный, направляюсь домой – подобно улитке, уползаю в свою раковину.

В сером предрассветном небе – серебристый косяк журавлей, им нужно долететь до стоянки, пока не набрал силу жар поднимающегося солнца. Рыбаки идут к морю проверить расставленные с вечера сети. Мы уже не раз шли друг другу навстречу, и я вижу себя их глазами: невысокого роста, худой и неизменно задумчивый. Одежда на мне самая простая, по ней не определишь, из какого сословия её хозяин. Обо мне ходит молва, что я колдун, тайный каббалист, что, практикуя различные формы магии, сделал себе для услужения женщину-голема. Это неправда, правда же состоит в том, что я, будучи одиноким, действительно мечтаю о женщине, но в отличие от голема – наделенной душой, умом, чтобы с ней можно было  разговаривать. И вообще я живу в состоянии незавершенности – самый лучший стих ещё не написан, и  ожидаемая любовь – всего лишь на уровне воображения. Может быть, в следующем воплощении она станет реальностью.

Вновь и вновь поднимаю глаза в светлеющее небо – удивительно гармоничен мир. И насколько несовершенен человек, которому не всегда удаётся справиться с печалью. Тоска по участию ближнего сильнее, чем желание удалиться от мира и жить в одиночестве. При этом успех среди людей вторичен, главное –  чувство восхождения; я повторяю слова псалмопевца: «Причисли меня к тем, чей удел в жизни вечной. И удостой меня быть освещенным светом Твоего Лика» (Пс., 17:14). Всякий раз, когда тяжело справиться с действительностью, приказываю себе быть стойким. Наши поступки, состояние души сказываются на мире горним, и тот в свою очередь воздействует на всё, что происходит на земле.

По дороге к дому я увидел невдалеке в кустах неподвижно стоящую красную корову. Не наваждение ли?! Ведь появление красной коровы означает приход Машиаха, когда, наконец, настанет гармония конечного человека с Бесконечным. Я вглядываюсь в невесть откуда взявшуюся гостью.

Та словно замерла. В ярком свете уже поднявшегося солнца я искал и не находил ни одного пятнышка другого, не огненно-рыжего цвета. Даже если есть хоть один волосок не красного цвета, такая корова не годится для очистительной жертвы. Корова не шевелилась. Я смотрел, словно завороженный. Не видение ли? Вдруг у неё дрогнуло ухо, и я увидел его белое основание. Нет, это не та долгожданная сплошь красная корова, пеплом которой израильтяне очищались и очистятся от нечистоты, следом за ней не придет Машиах и ещё не настанет рай на земле. (Бамидбар, 19)

То ли я возвращаюсь к привычным мыслям, то ли мысли возвращаются ко мне. Или мы сами выстраиваем свою жизнь, или обстоятельства определяют то, что с нами происходит? При рождении ребенка душа нисходит из высших сфер и соединяется с материей, могущей быть основой  греха, от которого можно освободиться силой познания. По мере приближения смерти, душа, обогащенная знаниями, уже не та, что появляется при рождении.

Мыслью я простираюсь в мироздание, а тело моё всё больше утрачивает подвижность. Отринуть бы болящую плоть. Я где-то читал о том, что первоначально человек был чисто духовным существом. Как бы то ни было, нужно стараться очистить свой замутненный материей разум и постепенно подниматься к познанию Творца.

Всякий раз повторяется одно и то же – в ночь полнолуния не могу уснуть. То ли ночное светило рождает беспокойство, то ли беспокойство одушевляет этот таинственный свет в ночи, что представляется участливым, влекущим. Не в силах отвести глаза от огромной желтой луны на черном небе, всё больше ощущаю свою невесомость, мысли, видения путаются, и уже не знаю – мы ли придумываем свою жизнь, или…

Почему волки воют и собаки лают на луну? Тоже тоскуют?

В голове звучит одна и та же, у кого-то вычитанная мысль: «Разум – крылья Души, её причина, Душа – причина Природы, а Природа – причина частных существований. Всевышний – причина всех причин, Он их Создатель». Когда не спится, невольно листаешь всю свою жизнь; я всегда был требователен к себе, экономил время – спешил постичь  непостижимую волю Творца. В детстве мнил себя центром Вселенной, ходил по улице с ощущением, что стоит поднять руки, и взлечу…

Интересно, о чем думает моя госпожа ночью, когда одна и не может уснуть? Впрочем, она, наверное, не бывает одна. Может быть, я её только придумал? Вообразил такой, какую хочу.

Сейчас, когда участившиеся боли парализуют мысли, чувствую себя банкротом, но как бы ни было тяжело, не хотел бы оказаться на месте невежд, предпочитающих всего лишь радости плоти.

Настроение меняется; недавнее чувство причастности мирозданию, экстаз, сменяется сознанием своей несостоятельности, конечности. Возникает страх, ощущение того, что даже высшая, интуитивная ступень познания не избавляет от страданий, бессмысленности усилий. Я, распластанный болью, в замкнутом пространстве комнаты стараюсь взять верх над собственным бессилием, пытаюсь вообразить странствие бессмертной души, которая отождествляется с частицей мысли Бога. При всех моих усилиях, я, будучи конечным, ограниченным, не могу познать Бесконечного. Какое несоответствие высокого назначения человека с уязвимостью плоти, скорым увяданием и необходимостью терпеть изнуряющую боль. В который раз я кричу к Тебе, Господи:

 

Жестока боль, плоть мою круша.

Изошел я, жизнь мне не хороша –

где душе сокрыться, в какой тиши,

где отдохновенье найдет душа.

Дабы дух казнился и чахла плоть,

подошли втроем, как для дележа:

Грех, Недуг, Одиночество –

кто кольца их рук не бежал, дрожа?

Океан я им? Я морской им змей?

Кость моя им медь, железо ножа?

По чьему ж наследству меня гнетут

эти трое, алчущие платежа?

Почему ж за грех я один терплю,

а с других не взыщешь Ты ни гроша?

Вот мой труд, смотри! Вот страданье мое –

Ведь – орел плененный моя душа,

ведь я раб Твой, мне отпущенья нет,

век живу я – волей Твоей дыша.

                                                               Пер. М. Генделева

 

Кем бы я ни был в прошлом воплощении, сейчас я снова в пути… Бессмертна мысль, кто-то думал, чувствовал подобно мне и тоже понимал необходимость усовершенствовать себя, чтобы дотянуться до Создателя, удостоиться разговора с Ним. Или то не диалог, а монолог? Может быть, кто-то сейчас читает мои стихи или поэму «Царская корона» о судьбе человека, и может быть, кто-то воспринимает мир так же как я, и он согласен со мной в том, что цель телесного существования в совершенствовании и возвышении души; это относится и к наказанию, посланному Богом. 

Любовь – также возвышение души, обретение универсального смысла. Тайна моей возлюбленной в том, что она мне видится неповторимой личностью, со своим интеллектом, душевной мудростью. Господи, Тебе ведомы мои помыслы: я хочу быть любимым, хочу познать Волю Твою, и чтобы не было в мире обездоленных судеб.

Не было бы и вражды, и исполнялась бы, независимо от вероисповедания, заповедь: «Не делай другому того, чего ты не хочешь, чтобы делали тебе». И тогда победит здравый смысл, разум. Господи, хочу быть Тебе в помощь, хоть и знаю, что Ты всемогущ и в моей помощи не нуждаешься.

После меня останутся груды рукописей, что свалены сейчас на стуле в углу комнаты. О чем бы я ни писал, меня не оставляют мысли о бессмертии души и страданиях плоти. Согласно Саади Гаону, душа – тонкая и нежная субстанция – отделяется от тела в момент смерти, но когда-нибудь она снова соединится с телом, чтобы получить наказание или награду. В следующем воплощении я буду любим прекрасной незнакомкой. В который раз хочу представить себя счастливым и не могу. Справедлива ли обреченность человека на одиночество? Теме божественной справедливости Саадия Гаон придает особое значение, ибо видит в ней ответ на вечный вопрос о невинном страдальце. По мнению Гаона, ни одно страдание не окажется напрасным или забытым перед Господом; воскресение мертвых и воздаяние, с точки зрения Божественной справедливости, ему кажется необходимым.

Греют душу вспоминания о  Иекутиэле бен Ицхаке, благословенна память праведника. Имя его толкуется как «благочестие в отношении Бога». Память вновь и вновь возвращает его слова: «Супругов, – говорил мой незабвенный друг, – связывает внутренняя причастность друг другу, если этого нет, не может один вдохнуть в другого свои мысли, желания; вот и жена несчастлива со мной, у нас с ней нечто вроде договора о ненападении». Так оно и было – его душа рвалась к звёздам, она же не отрывалась от земли. Иекутиэль был удивительным человеком, бесконечно добрым, чутким; помощь его не унижала меня; давал деньги так, будто не он мне, а я ему оказываю благодеяние. Занимаясь астрономией, считал, что в высших сферах учение о звездах и метафизика представляют единую область. Мы с ним разделяли мнение еврейских мудрецов: «Если человек невежда в естественных науках, он во сто крат больший невежда в Торе, ибо Тора и наука – неразрывные части единого целого».

Библейский Бог и Бог философов – один и тот же, я в своих философских размышлениях никогда не отклонялся от Бога Торы, личностного Бога – единой высшей Сущности, первичной силы; она же – несотворенная причина и начало всех вещей, источник жизни. Основа нашей веры – поклонение невидимому, чисто духовному Богу, здесь интуиция философа неотделима от религиозного откровения. Напрасно наши раввины озабочены тем, что я смешиваю религию и науку; ведь, понимая законы существования мира, его устройство, можно дойти до созерцания Всевышнего.

Вот и Иекутиэль говорил о том, что активный разум связан с космологической системой; в поэме «Царская корона» я в память моего друга посвятил космологии самые проникновенные строки. «Поднимите глаза ваши в высоту небес и посмотрите, кто  сотворил их!» – призывал пророк Исайя. Он же упрекал народ в нерадении к подобного рода исследованиям и в преданности суетным делам и наслаждениям. «Поняв устройство и единство мира, приблизитесь к познанию Бога – творца Вселенной»1, – говорил он. Именно поэтому свою поэму «Царская корона» я начинаю со слов о вечности Создателя:

 

Дивны деяния Твои, и душа моя знает вполне:

Твои, Господи, величие, и сила, и красота, и победа, и великолепие,

Твои, Господи, царство, и превосходство над всем, и богатство, и слава.

Твои создания от высших до нижних свидетельствуют,

Что «они-то сгинут, а Ты – пребудешь».

                                                                     Пер. Дм. Щедровицкого

 

Вне сомненья, единство и предвечность Творца – это начало и сущность мироздания:

 

Ты – предвечен. И чувства, взирая на чудо,

Отменяют свои – «как», «зачем» и «откуда».

 

Ты – предвечен, и знаешь лишь сам Свою суть:

Разве Вечность вмещает ещё кто-нибудь?

 

Ты предвечен: вне времени Ты обитаешь,

Вне пространства в местах непостижимых витаешь.

 

Ты предвечен. Сие недоступно уму:

Бездну таинств удастся ли измерить кому?

                                                                                Пер. Дм. Щедровицкого

 

Заканчиваю поэму мольбой о прощении за свою слабость и несовершенство. Представляю первосвященника в Иерусалимском Храме: в знак раскаяния за весь народ, он, подобно моему отцу, бьёт себя в грудь и шепчет молитвы. Вот и я в Судный День, в день обновления души исповедуюсь в грехах и прошу прощения за те прегрешения, которые, возможно, кто-нибудь совершил из народа моего; каждый еврей несет ответственность за всех единоверцев, равно и они за него.                            

 

                         Боже, я знаю, что мои грехи неисчислимы.

                          И проступки мои бесконечны.

                          Но я упомяну их и исповедуюсь:

                          Я провинился против Торы Твоей,

                          Презрел Твои заповеди,

                          Грешил и сердцем, и устами,

                          Искажал пути Твои и заблуждался,

                          За добро, что делал Ты мне, платил злом.

                          Не достоин я Твоих милостей.

                          И света Твоих истин, что говоришь Ты мне.

                          Воистину, Боже, благодарю Тебя!

                          Да будет воля Твоя укротить мой жестокий нрав.

                          Отврати лик от грехов моих,