Татьяна Ананич

Берейшит бара Элогим

* * *

В сущности все сводится к одному:

Сложно вдвоем. Еще сложней одному.

Единица раздваивается, в двух –

нет единства. И «про себя», и про тебя, и вслух –

трудно. И молчанием сыт по горло.

Крутится, вертится сипе кхорло.

Тел столько ныне – не напасешься душ.

Берейшит бара Элогим...

что за счастье родиться полым,

женским, мужским, неодушевленным, голым

(а не как следовало – нагим)?

 

* * *

Ни кукушка не вынесет приговор. Ни кочет.

Океан за окном воет, грохочет

волчьим сибасом.

Распластаться б минорным лапласом,

теорией совокупных превратностей.

Из матрицы – в платонову ту пещеру

(мысленно), где зашкаливает конденсат:

на стенах картины культурной эры,

на полу – до-цивильный мат.

 


ЧОКНЕМСЯ

 

Чокнемся, друг, звон стакана

заглушает рука,

так заглушается рана

сколь ни была б глубока

всяким «могло быть и хуже».

Внутри нас теснота и `уже –

пространство извне-

ориентированности, где наравне

тщится люд быть с человеком.

Мы обокрадены оклеветанным веком.

Крестиком на ладони – мемория.

Мы ползем по тоннелю истории.

Мы и сами как будто история.

По существу у нас только одна свобода:

не соваться, не зная брода.

Чокнемся, друг, вот и трактир!

Снимем горькой культурный недуг.

Мы пришли слишком старыми, друг,

в этот мир.

 

* * *

Кроны олив подернуты пеплом седым.

Шепот елейных ветров лампаду луны

мерно баюкает. Здесь просыпается память

косточками маслин в неудобь, –

умащенными, – чтобы не размыкаясь уснуть

навеки.

Черная вдова вышивает крестом

в небе, распятом на шероховатых пяльцах

мертвого языка... Ей вожделенна смерть:

видишь, отпрыски беспредельной страсти ее

заполоняют собой

окоем живущих.

 


НАРДЫ

 

Сефарды играют в нарды

 на веранде энного дома

(в колониальном стиле)

одноэтажного городка

 

приемного континента.

Клубы сигаретного дыма.

(Естественное же дело:

у обоих слезятся глаза.)

 

Сефарды играют в нарды.

Чешут бороды. Пьют. Тянут

 время каждые сорок...

В нардах нет «ничьей».

 

Доска из ливанского кедра,

игральные римские кости...

Два «домика»-храма. И...

Клубы сигаретного дыма.

Песочное длинное поле...

(Естественное же дело:

у обоих слезятся глаза.)

 

Два плачущих человека

играют бездомно в нарды...

 

Пять тысяч лет игре.

Пять тысяч лет игре.

 


ТАК ГОВОРИЛ ЭХНАТОН

 

И сказал Эхнатон: Срам там, где есть стыд. Стыд там, где есть грех. Грех там, где есть страх. Срам – страх своего стыда.

И сказал Эхнатон: горе тому, чей дух борется с плотью. Горе тому, чья плоть борется с духом.

И сказал Эхнатон: все, произрастающее в свете, дает плоды. Семя, посеянное во тьме, не даст плодов. Блаженны дети, зачатые Светом, ибо они суть плод любви.

И сказал Эхнатон: ободряйте врагов своих – имеющий слабого врага слаб.

И сказал Эхнатон: все, что согревает душу, не закаляет ее. Не возвышайся до бога: приблизившийся к Атону сгорит в Его лучах.

И сказал Эхнатон: любите жен своих. Любите детей своих, ибо нет у них иного отца.

И сказал Эхнатон: Бог есть свет. И нет другого Бога. Не познавший Истину, пребывает во тьме.

И сказал Эхнатон: я построю вам город. Город Солнца. Город Отца моего на земле.

И сказал Эхнатон: молитесь, обращая очи ваши к Свету, и да будут души ваши светлы.

И сказал Эхнатон: не ищите Бога темными помыслами. Не просите тьмы у Света.

И сказал Эхнатон: Небо порождает свет. Земля порождает тени на свет.

И кричал кто-то из толпы: зачем Ты украл наших богов? И смеялись.

И сказал Эхнатон: уйду я – вернутся ваши боги. И станете вновь поклоняться им. И разгневается Атон. И будет тьма в земле египетской. И рабы ваши...(текст потерян)

И сказал Эхнатон: странник, да не уподобляйся путнику, не зная конечного назначения.

И сказал Эхнатон: никто тебе не попутчик: сам не знаешь, куда ведет путь.

И сказал Эхнатон: можно забальзамировать тело. Нельзя забальзамировать дух.

И сказал Эхнатон: блаженны дети Солнца на закате дней своих, ибо воспрянут.

 

* * *

Путь «из себя» в греки,

путь из греков «в себя».

В небеса ушли реки

мыслей – простор углубя

до такого тумана,

что ни звука, ни зги –

чтоб низринуть сопрано

сохлым горлом брюзги.

 

Выпадает в осадок

разум, сорвавшись с небес,

без видимых неполадок:

сам по дрова, сам – в лес.

От мозглой отдачи свыше

выпускаешь немые пары, 

жадно вписавшись в нишу

круговорота хандры.

 

Путь «из себя» в греки,

путь из греков «в себя».

Из варвара в человеки,

в босоногое «я».

Сгорающее со стыда Солнце

с чертами земных богов.

Пастушья песнь льются 

из бараньих рогов.

 

Осязаемо слово

мертвого языка.

Приятное, как обнова

на ощупь... скользит рука

по допотопной скудели

молитвенно, не спеша, 

зная наверняка: на деле

это и есть душа.

 


«САНТА-МАРИЯ»

 

1

В лавке старьевщик продает тощий заморский хлам:

безделицы, вышедшие из употребления (там),

распыляются в воскресных лучах Нового Света.

В рыбных пятнах церковная старенькая газета.

Пасть разинувшая на неизвестной почве штиблета

испанского производства. Мулета.

Оперившийся перьями сиу глобус.

 

2

 (Цвета желтка) школьный автобус.

С криком выклевывается школота —

оюнелые древние народы.

У каждого — маленькая статуя свободы

и большая американская мечта.

 

3

Нездешний жгучий ветер солано

шелестит вечнозелеными купюрами крон,

впрочем, едва нанося материальный урон

почве. Засучив рукава, белозубые чикано

конопляное поле посыпают гуано.

Трубку (мира) курят доколумбовы боги,

экспатриированные всем кланом в ад.

Содрогаются бесы от самодельного «Санта Мария»,

как иной римлянин от «мама мия»

и янки от «OhmyGod».

 

Ананич Татьяна Анатольевна родилась 13 ноября 1985 года в г. Смоленске. В 2008 году окончила Всероссийский заочный финансово-экономический институт. В 2012 году эмигрировала в США. Окончила школу актерского мастерства имени Стеллы Адлер в Лос-Анджелесе. Автор сборника стихотвотворений «АнтиУтопия». Лауреат Всемирного поэтического фестиваля «Эмигрантская Лира-2017» (серебро). Член Пушкинского общества Америки. Публикации в журнале «СловоWord», в «Новом Журнале», в «Эмигрантской Лире».