Макс Неволошин

Конформистка. Рассказ

Foto 5

 

В далеком прошлом – учитель средней школы. После защиты кандидатской диссертации по психологии занимался преподавательской и научно-исследовательской деятельностью в России, Новой Зеландии и Австралии. Публиковался в журнале «Кольцо А», на портале «45-я параллель». Автор сборников рассказов «Шла шаша по соше» и «Срез». Живет в Сиднее (Австралия).

 

 

Металлический цилиндр передразнивал солнце. Из его отверстий лениво выползал дым. Сандра бросила окурок и направилась к машине, когда двери шопинг-центра плавно разошлись. И оттуда к ней беззвучно выехала детская коляска. Фирменная, не китайское барахло. Внутри спал младенец, похожий на дорогую куклу. Завернут во что-то лёгкое, бело-розовое, с кружевами. Девочка. Двери сомкнулись. Вокруг – никого. 

Так... – подумала Сандра Нест. (В прошлой жизни – Саша Нестерова. Ныне гражданка

Австралии, тридцать семь, замужем. Фигура обычная, рост средний. Лицо скрыто элегантной панамой. Глаза – солнцезащитными очками.) Так... Камер слежения за этой парковкой нет. Недавно какой-то дебил царапнул здесь её авто, и она ходила узнавать насчёт камер. Свидетелей – огляделась быстро – если только в машине кто... Ребёнка – в охапку и мигом свалить. И потом всё это объяснить как-нибудь. Взять неоплачиваемый отпуск, в крайнем случае, уволиться. Но что сказать Тёме? Я сумасшедшая. Даже за такие мысли надо...

 

Тут двери снова разъехались, и выбежала женщина. Судя по дикому, растерянному виду, – мамаша. В одной руке – пакеты, в другой – телефон.

– Ох, Господи, – схватила коляску, глянула внутрь, запричитала, – спасибо вам, дорогая! Спасибо! Позвонили не вовремя, я у кассы была... И её кто-то толкнул, наверное. Оглядываюсь – нет! Я чуть в обморок не грохнулась. А если бы выехала на парковку... Слава Богу, вы остановили! Есть же хорошие люди на свете...

– Я думала, это мне подарок к Рождеству, – Саша улыбнулась, – сколько ей?

– Два месяца. А у вас дети есть?

– Нет.

– Успеете, наслаждайтесь пока. У меня эта третья, двое – погодки. Измучилась реально, ноги подгибаются, голова в тумане. Ну ладно, мы поехали. Хорошего вам дня и... удачи.

– Вам тоже.

 

После тридцати вопрос о детях стал неуютным. Затем превратился в болезненный. За шесть лет эмиграции она сменила три работы. Бухгалтерия, администрация – коллектив в основном женский. Тема потомства возникала чуть ли не каждый день. И когда Саша говорила «нет», в беседе ощущалась едва уловимая пауза. Может быть, только Саша её замечала? Или не было вовсе этой паузы? И взглядов не было сочувственных, фальшиво ободряющих? Так воспитанные люди смотрят на калек. И шушуканье за спиной ей тоже мерещилось? Столько лет замужем и не рожает... Больная? С мужем что-то не так? Эгоистка, любит пожить для себя? А часики-то тикают. Саша знала, что преувеличивает, однако избавиться от этих галлюцинаций не могла.

 

Почти у всех сотрудниц дети были. У некоторых – двое-трое. Ими хвалились, демонстрировали фото, нередко младенцев приносили в офис. Разом начинались тошнотворные «ахи» и сюсюканье. Дети оправдывали толстую жопу, зачуханный вид, нескончаемые бюллетени, опоздания, ранние уходы. Некоторые тётки попроще спрашивали без церемоний: 

– Что тянешь с ребятишками?

– Так сложилось, – говорила Саша.

– Пойми, – учили её, – в твои годы этим надо заняться серьёзно. Для полноценной семьи ребёнок необходим. Я знаю хорошую клинику, сбросить тебе адрес?

– Дура!! – мысленно орала Саша. – Сбрось лучше по валику с каждого бока!

 

На самом деле ей очень хотелось ребёнка. У них с Тёмой получилась бы славная дочь. Ещё в России думала об этом. Но жили они тогда как-то скомканно, приблизительно. Мотались по съёмным квартирам, крутились, цены росли, денег не хватало. Потом готовились к эмиграции. Хмурые очереди в посольство. Ворох бумажек, перевод, деньги, нотариус, снова деньги...

 

Эмигрировали в Новую Зеландию. О, это парадоксальная страна, её толком мало кто знает. И меньше всех – те, кого угораздило там родиться. Веллингтон неприятно изумил Сашу утрированной, киношной провинциальностью. Шаг-другой от центра – и ты в колониальной фактории позапрошлого века. Облезлые двухэтажные здания. Сверху – жильё, занавески на бечёвках. Во дворах и на балконах сохнут труселя. Внизу – лавки, сэконд-хэнды, пивные с музыкальными автоматами. Фу-у... дохнуло горелым жиром – значит, рядом «CharcoalChicken» или «Fish&Chips». И опять старьёвки, комиссионки, развалы выцветших книг, изможденной мебели, грампластинок. Сильный ветер, переходящий в дождь. Мокрые автомобили неясных лет и окраса. Из каждой щели тянет сыростью, пылью, гнилью, нафталином... Сундуком дедушкиной одежды, который распахнули впервые за много лет. И нарядили в этот реквизит полгорода. А лица... Странные, перекошенные, дремучие. Диккенс, Брейгель и тест Сонди. Но главное, обратный билет уже не взять. Четыреста баксов на двоих.

 

Эмиграция – дело известное. Первые два-три года ты никто и звать никак. Общежитие Армии Спасения, пособие, курсы новозеландского английского. Пылесосы, швабры, ведра, очистители. Грязь чужих домов, растоптанный попкорн в кинотеатрах... На культурный шок Тёма отвечал решительным алкогольным протестом. Питейный магазин «The Mills» удобно находился в двух шагах. Дешёвую водку и бренди там продавали в розлив. Супруги разбегались и мирились дважды. Раз – официально, другой – просто так. Глупо тратиться на развод, всё одно потом сходиться. 

 

Мало-помалу жизнь устаканилась, перебрались в Сидней. Оперный театр напоминал глубокий вдох. Шум океана в панцире моллюска. Геометрия моста отрывалась от действительности. Мускулисто и уверенно гудели корабли. Даже небоскребы казались родными. Саша устроилась бизнес-аналитиком в «Energy Pacific». Тёма шоферил на автобусе, мечтал переучиться на водителя-дальнобойщика. Вечерами на студии у приятеля записывал третий диск. Халтурить в ресторанах по-прежнему брезговал, однако звали уже нечасто. Саша этого не понимала, лёгкие ведь деньги. Ну да, жрут, пьют, звенят бокалами. Можно потерпеть часок-другой. Но муж был твёрд: «Я своё в кабаках отыграл». Купили участок в ипотеку, начали строить дом. С госсубсидией выходило терпимо. И дом будет новый – отдельная радость. Свежий, не пропахший чужим.

 

Саша вновь заговорила о ребёнке. Муж реагировал кисло.

– У нас проблем что ли мало, Саш? Дом закончить, переехать, выплатить заём. Отдохнуть где-нибудь по-человечески. В круиз смотаться хоть разок. На острова. В Европу... 

– Проблемы будут всегда. А у меня возраст. 

– Да ладно, возраст! Нормальный юный возраст. Вообще я не понимаю. Нам плохо что ли вдвоём? Можно кошку завести.

– Без ребёнка семья какая-то не... Неполноценная.

– О, фак! Оставь этот замшелый, архаический бред. 

– При чём тут замшелый, Артём? Я просто хочу быть мамой, как все. Женщины так устроены. Для них в этом есть особый смысл. Представь, какая симпатичная у нас вышла бы дочь. На тебя похожая. И на меня. Мы бы её научили...

– Мы с тобой не как все. Мы – отдельные, другие. А во-вторых, ребенок – это огромная инвестиция с непредсказуемым финалом. Он забирает уйму времени, нервов, денег, сил. Бессонные ночи. Болезни... Ты знаешь расценки в детсадах? В хороших, не цветных? Пол моей зарплаты. Короче, двадцать лет мы горбатимся, отказываем себе в удовольствиях, путешествиях, хобби. Питаемся китайской лапшой. Ездим на консервной банке. А потом это существо вырастает и шлёт тебя на хер. Потому что ты – лузер, не купила ему новый смартфон, говоришь с акцентом... И это не самый плохой вариант. Через одного ведь жрут колёса. 

– Не преувеличивай. Миллионы семей воспитывают нормальных...

– Я преувеличиваю?? Ха! Покатайся на сто третьем вечерком. В пятницу или субботу. Полный автобус тинейджеров – на дискотеки едут или обратно. Все под кайфом, орут, глаза чёрные, стеклянные. И пивные банки летают по салону. Два раза полицию вызывал. 

 

Саша бросила предохраняться. Думала: если что, скажу, таблетку забыла принять. А родится дочь, Тёма её обязательно полюбит. Так часто бывает у мужчин, она слышала. Прошёл год – и ничего. Саша записалась на обследование. Детородные органы были в порядке. «Но, – улыбнулась врач, – тянуть не стоит. Вы не девочка, сами понимаете. И мужа надо бы посмотреть». 

 

– Это ещё зачем?! – возмутился Тёма. – С какого бодуна мне там позориться? Я здоров. И потом, ты же пьёшь эти... Таблетки...

Саша покачала головой. Совершила попытку заплакать.

– Ну, блин... – выдохнул муж, – и давно?

– Полгода.

– Да... Упряма ты, мать. И скрывала ведь... – он поморщился, махнул рукой, – ладно, делай, как хочешь. Только в больничку я не пойду. Со мной всё нормально. И полгода ещё не срок.

– Откуда ты знаешь, что нормально?

– Знаю. От меня по молодости залетела одна... Поклонница. Это до тебя было, при царе горохе.

– И?

– Аборт, кажется, сделала. Я особо не вникал.

 

Между тем ей стукнуло тридцать, и сразу, без всякого перерыва – тридцать пять. Или семь... Время летело, точно издеваясь. Саша тихо наблюдала, как исчезает её жизнь, обваливается по краям, будто льдина весной. Повсюду чёрный холод и вода, и нет спасения. А в центре трепыхается, как заяц, одинокая душа. Саша помнила истерику, которую закатила, увидев своё фото в выпускном альбоме. «Из-за губ не видно переносицы», чёлка кривая. Трагедия, катастрофа, впору самоубиться. Прошло двадцать лет. Вопрос губ, чёлок и фотографий давно слетел с повестки дня. Загадка, которая мучила её теперь, – где? Где, черт возьми, где эти годы между ней тогда и сейчас? Куда провалились, спрятались, исчезли? 

 

«Если данный момент – в числителе, а прошедшие – в знаменателе...» Эту песенку Тёма спел ей в день знакомства. Вряд ли его собственный инсайт, прочитал либо услышал, теория не новая. Субъективная длительность времени есть дробь, отношение условной единицы к прожитым годам. Год для пятилетнего человека – одна пятая его жизни. Двадцать процентов. А для пятидесятилетнего всего два. То есть. То есть. Чтобы притормозить время, надо либо уменьшить знаменатель (здравствуй, дедушка Альцгеймер). Либо увеличить числитель. Удлинить сегодняшний день, текущий месяц, год. У Тёмы для этого были его песни. Его стихи и музыка. У неё будет её ребёнок.

 

Когда Саша обретала цель, препятствия лишь добавляли азарта. Цель – главное, остального не существует. Пусть в «остальное» угодил твой муж. Удивительно, – думала она, запуская ноут, – даже стараясь быть как все, я иду маргинальным путём. Бороться, похоже, глупо. Когда это началось? Пальцы тем временем набирали «Как зачать ребёнка без...». «Мужчины», – подсказал Гугл. Затем «овуляции» и, наконец, «участия мужа». Чуть помедлив, она кликнула третью строку.

 

* * *

 

В детстве многим хочется скорее повзрослеть. Взрослость манит размахом жеста, соблазнами ошибок, прищуром света из-под двери, томительной иллюзией свободы. А когда за этой дверью надают по шее, люди просятся обратно. Однако многим – это значит – не всем. Саша рано догадалась, что она из «не всех». Взрослеть ей не хотелось совершенно. Когда твои годы измеряются однозначными числами, взросление – почти синоним насилия. Взять хотя бы детский садик. Там постоянно заставляли что-то делать, например, есть. Саша откусывала кусочек творожной запеканки и жевала его весь завтрак. Но ещё хуже – варёный лук в супе... бэээ. А главное, – масса шумных, тупых, посторонних детей.

 

Однажды, вернувшись с прогулки, она не смогла развязать шубку. Тесемка была сырая, а руки замёрзли. «Сама», – бросила воспитательница на ходу. Саша осталась в пустом коридоре. Хотелось плакать, но это означило бы – как все. Ах, так, – подумалось, – ну ладно... И она поехала домой.

 

Номер троллейбуса она помнила, и дорогу более-менее. Ехала долго. Какие-то люди обратили внимание на бесхозное дитя. Сашу отвели в милицию. Но пока там выясняли, что да как, ребёнок сделал ноги. Дом был почти рядом. Только у двери сообразила: мама с папой на работе! Постучала, вздохнула и... двинулась обратно в садик.

 

Тем временем зажглись огни автомобилей. Будто по их сигналу в улицы проникла темнота. Сашу окружил другой город. Здания превратились в силуэты. На сугробы легли цветные пятна реклам. В садике уже все разошлись, горело только окно заведующей. Знакомая «Волга» 2410 стояла у крыльца. Из приоткрытой двери кабинета Саша услышала голос папы. И сразу увидела его – в серо-голубой шинели с красными погонами. Заведующая, Лидия Сергеевна, шмыгала в платок. Незнакомец в пальто говорил по телефону. Он первым заметил Сашу. «Отбой, майор. Кажется, нашлась».

 

Дома Сашу не ругали. Есть люди, особенно женского пола, на которых трудно сердиться. Их, напротив, хочется утешить. Даже если они крепко накосячили. Извиниться, как ни странно, тянет перед ними. И возраст здесь ни при чём. 

 

– Я знаю, тебе надоело в садике, – успокаивала мама, – потерпи ещё годик, это совсем недолго. Пойдёшь в школу, и всё будет хорошо. 

Мамины слова казались дочери наивными. Во-первых, год – это очень долго. А во-вторых, чего там хорошего в школе-то? 

– Больше так не делай, Александра, – говорил папа, – обиделась на кого-то, а расстраиваешь нас. У меня на работе беспокоились... важные люди. Которых, знаешь ли, не стоит беспокоить. 

 

Да, Саша знала – работа у папы особенная. Там хранятся большие секреты и командуют важные люди. Атмосфера многозначительных намёков окружала её с пелёнок. Посёлок, где она родилась, назывался комбинацией из букв и цифр. На улице всегда было холодно, мало солнца. И ракеты исчезали в чёрном небе, сверкая, как бенгальские огни.

 

Затем они переехали в Сирию. После – в Германию. В Сирии ей запомнилась одна ночь. Праздник в саду, ароматы вечерних цветов, духов и кухни. Медленные бабочки величиною с птиц. Её поставили на стол и фотографировали. И ещё – многие хотели потрогать её русую голову. Потом фотограф взял Сашу за руку и кланялся. Саше казалось, что она фея или принцесса. Или одна из этих бабочек. Чувство сохранилось в ней и включалось, будто аварийный источник света, много лет. О Германии воспоминаний не осталось. 

 

Дальше – город Ярославль, папе дали новую работу. Называлась она «институт». Сашу отдали в детсад, где вышла та история с побегом. Наутро в группу явилась заведующая. Детей рассадили по стульчикам, что-то говорили... Прозвучала её фамилия.  – «А теперь послушаем, как Саша Нестерова извинится за вчерашнее» – «Не буду, – Саша кивнула на воспитательницу, – или пусть она тоже извиняется». Через неделю воспитательница исчезла.

 

В школе Саша училась на четвёрки, плюс-минус балл. Но по математике всегда было «отлично». Решения уравнений и задач как будто сами получались верными. Поначалу она даже удивлялась, что у многих выходит иначе. Саша могла бы стать круглой отличницей. Но зачем? Ботаники есть в любом классе. Бимбы, мажоры и клоуны – тоже. Хулиганов вообще как грязи. А председатель совета дружины – один. Она стала председателем, затем комсоргом школы.

 

И когда в актовом зале объявляли: бла-бла-бла... предоставляется Александре Нестеровой, она – стремительная, легкая – взлетала на трибуну... Стрижка пикси-боб – порезаться можно, фартук с кружевами – ослепнуть. «Школьной форма» сшита на заказ в спецателье... Это был её момент. Саша окидывала аудиторию дерзким взглядом. Сейчас все они – отличники, красавцы, фавориты и лузеры, мелкие дельцы, начинающие шлюхи и бандиты – все! – будут слушать заготовленную ею чепуху. Она была вне групп и категорий. Исключительная Александра Нестерова. Вот так.

 

Школьных активистов часто презирают, иногда не замечают, временами бьют. Саша была популярна. Она играла слишком хорошо. В образе элегантного комсорга чувствовался смутный подвох. Даже педагоги ощущали стилизацию на грани фарса. Саша особо не маскировалась. Усмехалась анекдотам про вождей на батарейках или чучело в машине. Могла и сама пошутить о здоровье, например, товарища Черненко. Который в шесть утра справляет малую нужду, в восемь – большую, а в десять – просыпается и встает с кровати.

 

Списать алгебру? Да на здоровье. Решить чужой вариант контрольной после своего? Легко. Но могла и отказать для профилактики. Чтобы не слишком привыкали. Не забывали чтобы два волшебных слова. Случалось, и одежку модную давала поносить, но это уже близкому кругу, фрейлинам. 

 

Импортные шмотки привозил отец из военных лагерей. Саша ездила с ним пару раз. Лето, нахальные взгляды курсантов, уроки стрельбы... Магазин для высших офицеров. Невзрачный, без витрины, а зайдёшь – пещера Монте-Кристо. Икра, пепси-кола, сервелат... Джинсы Levis и Montana, батники Wrangler, кроссовки Adidas. Одуряющий запах мягкой кожи. Австрийские сапоги, курточки от SergioTacchini! Японская техника... И всё это на полках, за смешные деньги. Саша никогда от «фирмы» в обморок не падала. Но в этом магазине хотелось жить. Как минимум, унести большую часть его с собой. «Выбери что-нибудь одно, – сказал папа, – нам лишняя зависть и вопросы ни к чему. Ну, ты понимаешь...»

 

Саша выбрала двухкассетник Sharp. Понимала, не тупая: у отца вторая степень допуска. Поэтому и в школу – на автобусе, хотя дома есть машина. 

– А что такое «вторая степень допуска»? – спросила она как-то.

– А, это... – папа усмехнулся, – это, как говорится, он слишком много знал. Раньше за границу нельзя было десять лет. А теперь – пожизненно.

– Почему?

– Потому что моя голова стоит очень дорого. И если меня там, например, похитят...

– Павел, что ты несёшь?! – возмутилась мама. – При ребёнке!

– Она взрослая, болтать не станет. Правда, Сашк? 

– Болтать о чём?

– Вот. Нас и здесь неплохо кормят.

 

В девятом из пяти классов сделали два. Саша очутилась за партой с малознакомым балбесом Толиком Иньковым. Она не возражала, ей стало любопытно. Например, зачем Толик вообще остался в школе? Понять это так и не удалось. Сосед, впрочем, оказался небездарным человеком. Целыми уроками рисовал шаржи на классиков марксизма и словесности. Однажды, пользуясь сине-зеленой авторучкой, изобразил с натуры три рубля. Купюра вышла – хоть в магазин иди, только на обратной стороне чистая бумага. «Это тебе, – чуть напрягшись, сказал Толик, – типа сувенир. Хочешь на байке покататься? У меня «Ява» шесть-три-восемь если что».

 

«Ява» Саше понравилась. А Толик в роли ухажера – не очень. Не её уровень. Высокий, симпатичный, да, и упакован неслабо: правильные лейблы там и сям. Но... простоват, как говорится, без затей. Хотя знать ему об этом пока не обязательно. В школе и байк-клубе она стала как бы девушкой Толика, что на время устроило обоих. Это напоминало гламурный брак по расчету. Без постели, разумеется. Толик быстро просёк тему: обнялись-поцеловались-разбежались. А что он там друзьям говорил, и какие были сплетни – начихать. Главное – они классно смотрелись вместе – эффектно, интригующе. Почти официальное лицо школы и почти диссидент в заклёпанной косухе. И рядом сверкающий, как ёлочная игрушка, пафосно-вишневый мотоцикл.

 

Вот только место позади водителя Сашу напрягало. Девушек-пассажирок байкеры называли зажопницами или жопогрейками. Нет, она должна быть за штурвалом. Толик дал ей поводить, освоила легко, не ядерная физика. Месяц прессинга на родителей, и ей купили новенький «Чизет». «О, чиза, – сказал Толик, – знакомая железяка. Щас настроим, снимем всё лишнее, и выйдет классный чоппер».

 

Она стала единственной в городе девушкой-байкером. Гоняли в основном ночами, когда улицы пустели. Человек по семь-десять. Так веселее, и можно навалять кому следует, если что. Отсутствие глушителей раздражало спящих граждан и бесило ДПСников. В лабиринте дворов и переулков ночные райдеры шутя уходили от гайцов.

 

Однако всё это: байк-клуб, Толик, комсомол – Саша воспринимала как пустячные хобби. Главной страстью её отрочества был лёд. Фигурное катание. На коньки её поставили в семь лет. Тренер, хмурая женщина с лицом арктической волчицы, попросила Сашу изогнуться так и эдак. Постоять на одной ноге, вытянув другую. Сесть на шпагат (почти удалось!). Прохлопать вслед за ней длинные, сложные ритмы.

 

– Фактура подходящая, – сказала она наконец, – но о медалях забудьте. Опоздали года на два. А так, для себя покататься – не вопрос, тренировки четыре раза в неделю. Расписание в офисе. Но удовольствие дорогое.

– Я в курсе, – холодно кивнула Сашина мама, – будем заниматься.

– Мам, а что такое фактура? – полюбопытствовала Саша на улице.

– Это... значит, что ты красивая. И гибкая. И всё у тебя получится.

– А почему о медалях забыть?

– Просто тётя немножко глупая. Вернее, не знает тебя пока.

 

Тренировалась Саша как ненормальная. И не четыре, а пять, иногда шесть дней в неделю. После школы – сразу на каток, и две тренировки с перерывом. В субботу – три. Плюс растяжка, хореография и ОФП. Не затем, чтобы уесть тренершу. Звали её по курьезному совпадению Татьяна Михайловна Волчарская. Фразочку о медалях Саша, конечно, запомнила, но доказывать что-то кому-то? Обойдутся. Она просто знала, что станет лучшей, и ради этого готова пахать круглосуточно. 

 

Хотя на самом деле «пахать» было для Саши нереальным кайфом. Круче, чем байк. Мотоцикл – штука быстрая, но тяжёлая. К земле тянет. А ей хотелось полёта, невесомости. Лёд стал её наркотиком. Однажды сломала руку и даже не заметила. Отработала прыжок на резине – покрытие мягкое, сантиметров десять толщиной. И коньки без скольжения, понятно. Падай, сколько хочешь. А потом – на лёд. Упал, встал, повтор. Упал, встал, повтор. Дома видит – рука опухла. Рентген, перелом лучевой кости. Тугая повязка и опять на лёд. 

 

Через год получила разряд «юный фигурист». Через два Волчарская стала заниматься с ней индивидуально. Хвалила редко. Чаще критиковала, иногда орала. Саша огрызалась вслух и про себя. Но каталась уже лучше всех. И подлянки мелкие начались от «товарищей» по команде. То шарф завяжут на семь узлов. То у куртки вывернут рукав или в карман подложат яблочный огрызок. Коньки она всегда держала рядом, на виду. А то бы и с ними чего-нибудь учудили. Кое-кто из девчонок перестал здороваться.

 

«Запомни, – сказала однажды Волчарская, – фигурное катание – это большой гадюшник. На людях все обнимаются и целуются. А внутри завидуют и ненавидят. Особенно лидеров. Тебе это должно быть пофигу. Скандалов избегать, но жёстко. Себя в обиду не давать. И сразу забыла. Главное – цель, остального не существует. Хотя я, может, зря тебе всё это говорю. Ошиблась я в тебе. Характер тот ещё».

 

К пятнадцати годам она докаталась до кандидата в мастера. На областных соревнованиях была главной претенденткой на «золото». Будущее представлялось гладким, как свежий лёд. Чемпионаты страны, олимпийские медали, институт спорта, а там... Партийная либо тренерская карьера.

 

Но вышло по-другому.

 

Завтра соревнования – ехать на сборы. За день, как обычно, – финальный прогон. Все программы откатала по нескольку раз. Сумасшедшая нагрузка, шесть часов почти без отдыха. Устала как собака. Зал был на третьем этаже. И широкая, крутая, винтовая лестница – до первого. Эта лестница – последнее, что Саша отчётливо запомнила из того грёбаного дня. Потому что оступилась и долго летела кувырком, пока не тормознула головой об стену. Кое-как встала, умылась. Непонятным образом приехала домой. Дальше – темнота.

 

Дальше команда отбыла на сборы. А  Саша – на полтора месяца в больницу. Перелом руки, ноги и черепно-мозговая травма. Именно этого боялись родители, когда она просила мотоцикл. А байк оказался ни при чем. Обычная лестница... 

 

Первые дни были самыми лёгкими. Ей кололи что-то седативное или обезболивающее. Видимо, какую-то наркоту. Лекарства начисто стирали мысли о плохом. Дарили лёгкость, покой и блаженство. Цветные, чудесные сны без конца. Порой она видела себя извне, зависая над кроватью. Иногда не могла понять, грезит или нет. Приходили и уходили люди: врачи, родители, Толик... Волчарская, кажется, рассказывала о соревнованиях. Или она Саше приснилась? Саша говорила с ними и почти сразу забывала, о чём.

 

Затем кости начали срастаться. Боль превратилась в ноющий зуд. Сильные внутривенные препараты заменили бестолковыми таблетками. И сразу вернулись неприятные мысли. О том, что все планы – сгинули к чёрту! Девять лет... Девять лет жизни свёрнуты в трубочку и засунуты коту под хвост. Большой спорт накрылся – это ясно. Не будет медалей, аплодисментов, интервью... Да что там спорт, хромой бы не остаться. Ей объяснили – такой вариант не исключён. 

 

И ещё одна поганая идейка крутилась в голове, мешала спать. Мерещилось, что там, на лестнице кто-то её тихонько подтолкнул. Так легко и походя, как может только судьба. Людей сзади вроде не было. Она уходила с катка последней. Или нет? Или это карма действительно? Знак. Расплата за гордыню и снобизм... Но что и кому я сделала плохого?

 

Из больницы Саша вышла другим человеком. Обычной девчонкой, которая хотела жить, любить, пить, курить... Забыть о режиме и диетах. Лопать всё, что душа пожелает. Макароны по-флотски – отварить сегодня же. Жареную картошку с грибами, в сметане. Нет, к чёрту грибы! Просто жареную картошку на сале, хрустящую. Мм... зверски соскучилась! Пирожки в любое время дня, а не три раза в год после соревнований. Переспать с Толиком, наконец. В общем, попробовать быть как все.

 

* * *

 

С Толиком она переспала. Но до того случилась любовь с Аркадием, инструктором райкома ВЛКСМ. Последний школьный год Саша усердно занималась будущей карьерой. Старалась почаще бывать в райкоме. Светилась перед нужными людьми. Аркадий Луценко был из комсомольских вожаков новейшего призыва. Деловые физиономии, глянцевые ухмылки, только бизнес и ничего личного. Тогда уже появились «молодежные центры по организации свободного времени юношества». И уже сообразительное юношество влезло на долевых началах в госпредприятия и кооперативы. Быстренько организовало себе договорные цены, налоговые и таможенные льготы. И гребло бабло по способностям. Человек пять намекали Саше на аккуратный интим. Выбрала Аркадия – он меньше других походил на свинью у кормушки. То есть, был симпатичен, весел и относительно щедр.

 

Закончив школу, она легко поступила в институт советской торговли. Предварительно новый бойфренд устроил звонок кому следует. Товарищи из институтского парткома встретили Сашу как родную. Говорили о кандидатстве в партию. Упомянули вскользь, что свои люди идут у нас отдельной дорогой. Ей хватило семестра, чтобы понять все тонкости образования левых денег. На сахаре с водой. На дефиците. На замороженных товарах: мясе, рыбе... Кафетерий – золотое дно. На одном мороженом люди за год делали новую тачку. Саша поучаствовала в некоторых темах, но копеечно. Привезти-занести, сосчитать чужие бабки. Не её уровень, ладно хоть связями маленько обросла.

 

На третьем курсе Саша ушла в заочники. Дневная учеба отвлекала. Её устроили в гастроном заведующей бакалейной секцией. Так что лысые полки конца восьмидесятых она наблюдала исключительно с обратной стороны. Передвигаться по городу стала на такси. Через день ужинала в ресторанах. Появились свои официанты, маникюрша, визажист. Впереди – должность завторга, машина и чуть позже квартира. В двадцать с небольшим!

 

Но впереди ждала засада. Пришел новый, молодой директор, сынок кого-то наверху. И весело заявил ей, что отрабатывать грядущие блага придётся известным способом. Можно прямо сейчас. От растерянности Саша показала боссу фак. Ещё на словах прибавила для ясности. И вылетела из торговли навсегда. «Зря, – сказал Аркадий, – можно было договориться, найти варианты. Ладно, ничего, с трудоустройством мы решим. Есть одно непыльное местечко». 

 

Непыльным местечком оказалось кабельное телевидение. Сашу взяли бухгалтером. Работали с трёх допоздна. Иногда приходилось обходить задолжников, собирать деньги. Обычно видеокассета ставилась в аппарат, и микрорайон наслаждался «Греческой смоковницей» или концертом «Битлз». А сотрудники под это дело выпивали, закусывали, играли в преферанс. Отчетность была смешная, работа не утомляла. Через год Саша заскучала по яркой жизни и большим деньгам.

 

Пообщалась с людьми. Познакомилась с человеком, который гонял машины из Тольятти. Звали коммерса Виталик. Он как раз искал специалиста по косметической бухгалтерии. Схема простая. Закупаются якобы некондиционные «Жигули». Дорогой им что-то подвинчивают и на месте толкают задорого. На случай проверки в бумагах должна быть аптека – это Сашины дела. Зарплата – сказка. Бонус – новая машина через год. Бонуса она не дождалась, застрелили Виталика менты. Взяли за ресторанную драку, увезли. А оттуда уже вынесли с лишней дыркой в голове. Что там случилось, Бог его знает. Был слух, менты хотели долю, а Виталик отказал. 

 

Решила действовать сама. И начались серьёзные проекты: компьютеры, авизы, обналичка. Но сперва открыли с Аркашей ТОО. Он – соучредитель с двумя процентами. Остальное Сашино. Уставной капитал – пять тысяч. Юрист оформил бумаги, а что дальше? Правильно, деньги. С первым кредитом намаялись. Постучали в один банк, в другой – ничего. Зачем, почему, куча вопросов – и отказ. Аркаша включил райкомовские связи – бесполезно. Комсомол уже загнулся, а без льгот от государства там мало кто не скис – халява расслабляет. Помог двоюродный брат. У него с Афгана остались друзья в Москве, фонд бывших интернационалистов. Позвонили – дали. И понеслось. 

 

Начали по мелочи: икра, лосось, форель. Потом недвижимость, расселение коммуналок, шинный завод. Добавилась компьютерная тема. Бюджетники вовсю обзаводились новой техникой. Саша была посредником между их фондами и дешёвым товаром. Разница – двадцать процентов, треть – ей, остальное – в карманы госслужащих. Нашла концы Виталика в Тольятти, снова двинулись оттуда «Жигули». Сама уже водила «Опель». С авизами схема известная: взяли в одном банке, едем в другой, получаем наличку, а безнал синхронно отменяем. Трижды прокрутили и отбой. Как верно заметил классик: сумей аккуратно сделать, не психуй, не жадничай, не будь идиотом. Саша не была. Чувствовала рынок, как некогда – лёд. Обе бухгалтерии по всем проектам легко держала в голове.

 

Проблемы навалились, откуда не ждала. Внезапно от инфаркта умер папа. Мама потеряла работу. Отношения с ней, и без того прохладные, совсем заледенели. Жить на деньги Саши казалось матери неправильным. И сами эти деньги... Зачем их столько? Какая, собственно, у дочери профессия? Коммерсантка? Бизнесвумен? И этот образ жизни: распутство, кабаки... Забыла ведь, когда ночевала дома. Забежит, оставит пачку, не считая, и – фьюить! – умчалась по своим махинациям.

 

Одновременно нагадил Аркаша, выбрал же момент, кобель. Чего ему, спросите, не хватало? Любовницы, ага. И вот пока Саша бегала-решала-зарабатывала, дружок «чинил машину в гараже». Саша гнала подозрения, да и некогда было вникать. Потом застала их с какой-то девкой. Сцена «это не то, что ты подумала». Смазала ему разок по фейсу и тёлке этой дважды. Выслушала лепет, простила – бизнес требовал, но ключ отдала. 

 

Затем арендовала «двушку» в центре под спальню и офис. Вызвонила Толика поплакаться. Бывший одноклассник в эти годы приподнялся. Держал с приятелем байк-шоп и автомастерскую. Жил с танцоркой варьете (или певицей, а может, стриптизёршей, у них там широкий профиль). Но к Саше устремился без вопросов и что надо захватил. Вино, коньяк, цветы, деликатесы. 

– Хочешь, проведу с ним воспитательную работу? – сказал об Аркадии.

– Не, пусть живет. Он мне нужен пока.

 

В общем, осчастливила Толика, а сама немного потерялась. После шестилетнего знакомства, дружбы... Всё равно как с братом переспать. Однако ничего, привыкла. И началась почти семейная идиллия. Утренний кофе, поцелуи наспех. Вечером – кино, ресторан и даже чай у телевизора. Романтические выезды на Плещеево озеро. Однажды ехали по трассе через мост, и вдруг передние колёса отвалились. Вернее, отскочили в стороны, напомнив фильм «Большие гонки». «Опель» – мордой об асфальт, искры, гарь... Это только в кино смотрится забавно. Вылезли белые, потные, конечности трясутся, но, слава Богу, целые. И колёса не задели никого.

 

Главный вопрос был: кто? По бизнесу у обоих ровно. У Толика железная байкерская крыша. Сашу на тему поделиться вообще не беспокоили. Менты, чиновники, братва существовали как бы параллельно. Это хорошо, но и тревожно: с чего такая благодать? Недавно ей шепнули, мол, прошёл слух, что она – дочь генерала ФСБ. Лучше не трогать, мало ли... Допустим. Но кто тогда подсуетился с гаечным ключом? Завистники-соседи? Аркадий? Ему-то какой резон? Так и не узнали. Арендовали гараж, повесили стальную дверь в квартиру. Толик отремонтировал машину и проверял каждый день. 

 

До января всё было тутти-фрутти. Бизнес цвёл. Толя подарил кольцо и шубу. А также отдых на Канарах и мобильник, стоивший и весивший, как парабеллум. В сумочку не помещался, но в бардачок машины – самый раз. Невезучий «Опель» заменили «Мерседесом». В планах – свадьба, новая жилплощадь и открытие ресторана. Нет, в другом порядке: жилплощадь, ресторан, и в нем гуляем свадьбу. Уже приметили квартиру в новом доме – сто метров, окна на Волгу, гараж, евроремонт. Хозяин спешно отбывал на Альбион и уступил по-божески. Не квартира, мечта! Саша мысленно там поселилась и занялась дизайном. Свободных денег, правда, не хватало, тридцать штук. Вынимать из дела неохота. Договор с отсрочкой платежа? Тогда нужна простая одноразовая сделка. 

 

В мышеловке тоже всё просто и быстро, да. Но. Но... И тут как раз Аркадий подкинул вариант.

– Один приятель срочно ищет деньги. На пару месяцев. Процент – пятнашка в месяц. И вперёд.

– Сколько?

– Двести. Штук баксов.

– Ого... То есть, мы даём сто сорок, получаем двести. Что за приятель?

– Данильченко. Бывший второй секретарь, ты его не знаешь.

– А чего его знать? – усмехнулась Саша. – И так ясно, мошенник. У вас там честных не держали. Чем по жизни занимается? Почему не идёт в банк?

– Лекарствами.

– Наркотой?

– Упаси Бог. Да нам какая разница?

– Большая. А если он нас кинет? Или его кинут?

– Вряд ли, давно его знаю. Умный, как мавродий.

– Это меня и беспокоит. Ладно, юристы посмотрят. Если впишемся, сколько инвестируешь?

– Десятку. Максимум пятнадцать. Ты?

– Ну... скажем... двадцать пять. Итого сорок.

– Я знаю, где быстро взять сто штук. Семь процентов в месяц.

– Восемь. Но они тебе не дадут.

– Если ты позвонишь, дадут. Под мою гарантию.

 

В голове у Саши заработал калькулятор. Шестьдесят минус два по восемь. Общий плюс – сорок четыре. Ей – не меньше тридцати. Доля Аркадия от первых сорока – тридцать семь и полпроцента. С них мы имеем двенадцать штук. Ему – четыре с половиной. В остатке тридцать девять с половиной. Интересно, сколько вообще он хочет? 

– Сколько всего ты хочешь?

– Всего? Двадцать.

– Не треснет?

– Саш, моя идея. И я башкой рискую.

– А я – репутацией, что намного ценнее. Десять.

– Пятнадцать.

– Тринадцать.

– Несчастливое число. Четырнадцать, и я звоню.

– Звони.

 

Толика решила не грузить, сказала просто: «Деньги будут в марте». Лучший способ развалить семью и бизнес – это мешать одно с другим. Однажды только вышел разговор.

– Саш, если надо помочь, ты не молчи, – потребовал бойфренд, – а то я тебя знаю. Хорошо?

Саша кивнула.

– И ещё. Нужна кодовая фраза для экстренного случая. Когда полный трындец и вилы. И сказать в открытую нельзя.

– Картошка с грибами.

– Что?

– Кодовая фраза. Картошка с грибами.

– Почему картошка?

– Чтобы никто не догадался.

 

Должник исчез в начале марта. Саша в энергичных выражениях объяснила Аркадию, кто виноват и что делать. «Найдём», – вздохнул партнёр. А через день и сам пропал. Обзвонила кого можно и нельзя, включая его баб. Результат нулевой. Только мать бессвязным шёпотом ответила, мол, срочно вылетел куда-то по делам. На Урал или в Сибирь, толком не сказал, и когда будет, неизвестно. (Сука, тварь дрожащая!) Ищут его многие по телефону и так. Заходили два мордоворота, говорили, большой долг на Аркаше. И, если не отыщут, заберут квартиру – по-хорошему либо с утюгом. Отец в предынфарктном состоянии. Помогите как-нибудь, Сашенька, чтобы они нас больше не терзали. 

 

Эх... самой бы кто помог.

 

Звонки от кредиторов сперва звучали вежливо. «Будьте добры, передайте господину Луценко, чтобы он немедленно связался...» Затем голоса изменились. «Ты, чмошница, завтра не вернёшь деньги, обольём кислотой. Адрес твой есть. Жди!». Во дворе обосновалась незнакомая «Тойота» с дымчатыми стёклами. Настало время признаваться Толе. 

 

– ИСТ-банк это плохо, – Толик поморщился, – Тарханова крышуют бывшие менты, а они хуже бандитов. Ничего, разрулим как-нибудь. Пообщаюсь с одним фиксером... Главное, подписи твоей нет... А ты сиди дома. У окон не светись, – он встал, задёрнул шторы, – дверь не открывай, трубку не бери, автоответчик запишет, а мы послушаем. Только мне звони – раз в час. 

– А дела, встречи?

– Отмени, перенеси. Придумай что-нибудь. Двоюродная тётя выходит замуж. Дедушка скончался где-нибудь... в Австралии. Лучше тебе вообще уехать.

– Это ты меня с кем-то перепутал.

– Саш, давай без героизма, а?

 

Какой там героизм. Сидела и тряслась, как мышь в подполье. Кофе, бренди, сигареты... Телевизор раздражал, чтение не шло. Телефон не отключала: лучше знать, что происходит. Перезванивать и врать не было сил.

– Саш, это Виктор. Где тебя черти носят? Срочно перезвони!

– Завтра в одиннадцать чтобы ты стояла у нашего офиса...

– Саша! Я четыре сообщения оставил! Похоже, мы в глубокой жопе...

– Солнце моё, я затрахалась тебя вычислять. Найдешь меня сама...

– Саша, ты вменяема? Где товар? Все сроки, блин, прошли! Выйди на связь...

 

И вдруг спокойный баритон, почти что ласковый:

– Александра Павловна, здравствуйте. Игорь Тарханов беспокоит. Если вы меня слышите, возьмите трубочку, пожалуйста... кхм-кхм... ну, жаль. Зря вы от нас скрываетесь. Мы вам не желаем зла. Напротив, ваше благополучие строго в наших интересах. Цивилизованные люди всегда могут договориться. Сделаем так. Подъезжайте в филиал на Рыбинской сегодня до обеда. Лучше прямо сейчас. Наш консультант, Женя, объяснит, что можно сделать в плане реструктуризации...

 

Она сняла трубку.

– Здравствуйте, Игорь мм...

– Сергеевич. Славно, что вы отозвались, правильное решение...

– Что вы имеете в виду под реструктуризацией?

– Отсрочка, рассрочка и так далее. Вы же не первый год в теме.

– Я приеду. Какой номер дома?

 

Мигом оделась, набрала Толика. Оставьте сообщение… чёрт!

– Толь, классная новость! Твои контакты заработали. Мне звонил Тарханов – лично, прикинь! Хочет договориться. Я сейчас еду к ним, буду требовать отсрочку, пока не вычислим этих козлов. Потом сразу отзвонюсь. Ну всё, убегаю, целую, пока!

 

За долгие часы в подвале она исследует ошибки этого утра. Развели, как малолетку. Ну с какого перепугу владелец банка, даже небольшого, станет звонить рядовому клиенту? Почему не главный офис, а неясный филиал? Почему не дозвонилась Толику? Не оставила хотя бы адрес, идиотка?! И здание должно было её насторожить. Задвинутое вглубь квартала, похожее на бывший детский сад. Никаких признаков банка ИСТ. Хотя другие вывески там были... Охранное агентство «Цитадель», кажется... или «Бастион»... Юридическая фирма «Confidence»... Юридическая фирма усыпила осторожность. 

 

Мозги включились только на лестнице. Когда провожатый, офисный мальчик при галстуке, указал направление вниз. 

– Сюда, пожалуйста. 

И откуда-то сбоку возник другой – в чёрной униформе, на поясе гаджеты. Нелепо укорочённый пистолет в кобуре. Обернулась, рука нырнула в сумочку за газовым баллоном. 

– Извините. Мне сначала надо в туалет. 

Чёрный успел, тренированный, гад. Вывернул руку, аж хрустнуло, боль ударила током. 

– Ай!!

Отпустил слегка.

– Спускайся, живо! Дёрнешься – сломаю.

 

В подвале – душный, складской запах картона. Ящики, коробки, трубы с изоляцией и без. К одной Сашу умело пристегнули. Рядом – пластиковое ведро и бутылка «Evian». Готовились. Или у них это рабочий комплект?

– Посидишь тут до завтра. Подумаешь, – сказал офисный планктон. – Утром дадим тебе сделать звонок. Сто штук и пятьдесят за хлопоты. 

– Ребят, ну что вы творите?! – всхлипнула Саша. И вмиг оборвала плаксивый тон. – Я сейчас могу решить! Отпишу вам фирму, имущество...

– Сто пятьдесят штук налом, – юноша потянулся к выключателю.

– Свет хоть оставьте, уроды!! – крикнула в отчаянии. – Позвоните Тарханову! Я с ним договорилась...

– Угум. А я – с Анджелиной Джоли.

 

Темнота. Главное, чтобы не было крыс. Зажигалка в сумочке. А сумочка где? Швырнули куда-то, не дотянуться. И сигареты там же, чёрт! Чёрт!! Не психовать. Думать позитивно. Живая – это раз. Более-менее тепло, плюс шуба – два. Бутылка... вот она. Воду экономить – четыре. А вдруг там отрава? А смысл? Рука болит, но терпимо, вот же сука мордатая... Позитив. Конструктив. Злоба, паника – всё мимо. Реветь – потом, сейчас – думать. Кто они? И кто санкционировал?.. Нет, вряд ли. Это шестёрки, им сказали вытащить бабло, они действуют, как могут. Значит, мучить и насиловать не будут. Не факт. Ох, не факт... Что завтра сказать Толе? Адрес, так. Кодовая фраза. Сколько их. Деньги. Ещё раз: адрес – кодовая фраза – сколько их – деньги. Толик вытащит, если без горячки. С ума там сходит, бедный... Как она могла ему не дозвониться?! Обрадовалась, дура... Выбраться отсюда и бросить всё к чертям. Выбраться. Виталик тоже думал позитивно, а его закопали... Спокойно. Спокойно. Живая – это раз. Курить хочется, сил нет...

 

Бывают ночи, похожие на вечность.

 

Голоса, щелчок замка, и свет ударил по глазам. Те же – костюм и униформа.

– Ну что, берём помощь друга? Кому будем звонить?

– Мужу. Гражданскому.

– Кто у нас муж?

– Бизнесмен. 

– Конкретнее.

– Магазин держит. «Байкс энд Битс» на Московском проспекте.

– Окей, вперёд, – юноша протянул мобильник, – учти, мы на громкой связи.

 

– Толь, это я...

– Саша?! Ты где??

– На Рыбинской двадцать «а», в заложниках... Я тебе картошечки нажарила с грибами. В холодильнике. Нашёл?

– Какие ещё грибы?! А! Нашёл. Что от тебя хотят?

– Какие, блядь, грибы? – тявкнул костюм. – Дай сюда трубку!

– Полтораста штук. Аркашин косяк и...

– Сколько их?

– Двое...

 

Юноша вырвал телефон, отключил громкость.

– Ты всё слышал?.. Ну да, ага, уже боюсь... Короче вези наличку, у тебя два часа... Ладно, три. Придёшь один, на входе спросишь Женю. И без фокусов, Толя, понял? У нас полно охраны и рамочка стоит. И мы знаем, кто ты есть. К ментам или крыше своей лучше не ходи. У нас везде друзья. Нам бабки, вам расписку, забираешь свою тёлку и гудбай... Да понял я, остынь... 

– Может трахнем её, пока он едет? – сказал охранник. Громко сказал, чтобы Толя услышал.

– Время покажет. Мы ждём, бизнесмен.

 

Сцена третья. Те же плюс Анатолий Иньков.

– Привет, ты как? – спросил Толик.

– Как в Австралии, – ответила Саша, – давай уже валить отсюда.

– Деньги принёс? Выкладывай, – офисный мальчик Женя указал на коробку с логотипом «Samsung», – только медленно. 

– Сначала отстегни её.

– Нет. Сначала деньги.

Охранник в чёрном встал у Толи за спиной. Ладонь на кобуре. Толик оглянулся.

– Уйди оттуда. А то я нервничаю.

– Потерпишь.

Вззззык – расстегнулась молния на сумке. Последовал мягкий шелест целлофана.

– Считать будешь?

– А то.

– Э! Да у вас тут крысы! – испуганно вскрикнул Толик. – Вон, смотри, побежала!

 

И тут же – резкое движение с поворотом. Воздух что-то рассекло. Мерзкий, хрюкающий звук, стон. Чёрный неуверенно попятился, закрыв лицо руками. Саша увидела кровь. 

– Трахнуть хотел? На!!

Толик что есть силы пнул охранника по яйцам. Болезненный вопль. Парень, согнувшись, заваливался на бок. Толик рывком вынул пистолет из кобуры.

– Стоять! От двери шаг назад! Освободил её, бегом!

Женя быстро сделал шаг назад. В глазах его скакало удивление. Роли поменялись слишком быстро.

– Аэ-т... Ключ у него. 

– Так достань! Отстёгивай...Саш, иди ко мне... Ключ сюда бросил. Теперь его волоки! К трубе, дебил!

– Я не смогу.

– Женя, – мечтательно сказал Толик, – знаешь, что бывает, если из травмата попасть в колено? Мне очень интересно, а тебе?

– Нет! Сейчас...

Женя схватил напарника за кисть, потянул. Показалось окровавленное лицо.

– Я сам... – охранник с трудом поднялся, доковылял к трубе, медленно сел, – Жень... ох, сука, больно... позвони в скорую. Он мне нос сломал...

– Потерпишь, – сказал Толик, – мобилы бросайте сюда. И рацию. Цепочку за трубу и оба пристегнулись. Молодцы. Что они тебе сделали?

– Я в порядке, – Саша ощупала локоть, плечо, – побыстрее не мог?

– Это типа спасибо?

– Спасибо. Чем ты ему вмазал?

– Ха! Массажёром для спины. Не забыть его... а, вот! – Толик поднял ленточный массажёр с тяжёлыми деревянными колёсиками. – Хотел цепь взять, но этот вовремя предупредил. Надо сваливать. Где твоя сумочка? Платок есть?

 

Толик обтёр рукоять пистолета, швырнул его за ящики.

– Значится так, граждане бандиты... То, что вы сделали, называется похищение человека. Очень нехорошая статья. Беспредел по любым законам. Наш телефонный разговор я, кстати, записал. Но мы готовы это всё забыть. Соответственно вы забываете Александру Павловну и её родственников. Тем более, она сегодня улетает за границу. Я выкупаю долг Луценко, с реструктуризацией, естественно. Все переговоры через адвокатов. И давайте разойдёмся тихо. Крышу мою беспокоить не стоит: их потом хрен остановишь –  байкеры, зверьё реальное. Оно вам надо? Всё, отдыхайте, пацаны.

 

– За какую границу я улетаю? – нервно усмехнулась Саша в машине.

– Без шуток. Тебе есть куда уехать? Месяца на... два-три... пять?

– А ты? А бизнес, квартира и... 

– Саша, очнись! Мы не знаем, что у этих тварей в головах. Ты мне нужна здоровая и целая. Это главное, остальное –моя забота. Без тебя мне здесь спокойней разрулить. Устаканится – вернёшься.

– Подруга есть в Самаре. Восемь лет за одной партой сидели. В гости звала.

– Звони ей. 

 

* * *

 

Подруге Ане Саша рассказала о хронической усталости, неврозе и желании сменить обстановку. Отчасти это было правдой. Наобнимались, наговорились. Открыли бутылочку, вспомнили школу, перелистали фотоальбом... Вечером приехала Анина семья: муж-риэлтор, дочь. Ужинали в зале.

– Вы надолго в Самару? – осведомился муж, Геннадий.  

– Месяца на три.

– Чем думаете заняться?

– Не знаю... – честно ответила Саша. И, поймав озадаченный взгляд, соврала: – Финансами, наверное. 

– Ген, ну что ты докопался к человеку.

– Нет, я в смысле... Если квартиру снять... Есть хорошие варианты.

 

Сняла однушку на Ленинском проспекте. «Не усталую», – как выразился Гена. Приличная мебель, телевизор, домофон. Денег хватит где-то на полгода. Рядом остановка двадцатого трамвая, на линии – самарские красоты. Площадь Куйбышева, драмтеатр, цирк... В цирк сходить, что ли? Широкие лестницы спускаются к загипсованной в лёд туманной Волге. Старый город, улица Ленинградская, витрины, рестораны. Зайти в универмаг погреться? В трамвае жесткие холодные сиденья. В белом ворсе замёрзших стёкол продышаны окошки. Сто лет не ездила в трамваях... И книг не читала примерно столько же. Возле книжных развальчиков людно. Народ берёт Маринину, Чейза, Кинга, Тополя. Пистолеты, кровь на обложках... Нет, плохая идея. Своя жизнь как триллер. Просто лечиться толпой, новым городом, чужой обыкновенностью. Бродить до ломоты в ногах, вернуться и упасть. Избежать ещё одной бессонной ночи. Спалось ей худо всё равно. А если засыпала – мучили кошмары: подвал, бандиты, крысы...

 

Толик успокаивал её по телефону. Сказал, что банк сквозь зубы дал отсрочку. Что Аркадия нашли в глухом селе, доставили на место, возбудили дело. «Мавродий» пока бегает, но осталось ему чуть. ТОО, возможно, объявят банкротом, ничего страшного, всё под контролем. Сиди на попе ровно ещё месяц или два.

 

Иногда забегала Аня. Попивали амаретку, реже ехали куда-нибудь встряхнуться. Саша – в основном ради подруги. К ресторанам она напрочь потеряла интерес. Как-то Аня появилась возбуждённая.

– Сенсация! Знаешь, кто под тобой живёт?

– Панки какие-то. Каждый вечер музыка и ор. 

– Ошибаетесь, девушка. Там живёт Артём Самарцев. Я сейчас его увидела в подъезде, думала, галлюцинация, и он...

– А кто это?

– У! Наша городская знаменитость. Местный типа Александр Новиков. Музыкант, поэт, звезда шансона. И вообще красавец, сама увидишь! Я реально обалдела! Короче, собирайся, полная боеготовность. Он пригласил нас в гости!

– Погоди, ты вроде как бы замужем.

– Муж не стенка, подвинем. Они альбом недавно записали, на всех тусовнях крутят. И в такси через одно. Мальчики и девочки, соседи и друзья, – Аня сымитировала гнусавый конферанс, – для вас исполняют свои песни... Артём Самарцев и команда «Волга-арт»! Давай, наряжайся мухой. Я как раз ликёрчик захватила... Раздали по кассете всем таксистам. Такой маркетинговый ход, прикинь, клиенты слушают, народ интересуется. По кабакам ещё играют, где покруче. В «Центральном», в «Жигулях»... Ну, ты готова наконец? 

 

Спустились, надавили кнопку. В квартире булькнул звонок, музыка стихла. Открылась неухоженная дверь... Высокий, светловолосый юноша был оскорбительно красив. Молодой Крис Норман или его двойник. Те же почти ангельские черты, стрижка «длинный каскад», элегантные скулы. Улыбка одновременно покоряющая, детская, стеснительная, магнетическая, вообще, чёрт знает какая. Выцветшие джинсы, батник навыпуск. На тонких запястьях – фенечки. На шее – медальон.

 

Долгое время фронтмен группы Smokie был её идеалом мужского шарма. Недостижимым, разумеется, как всякий идеал. Затем отредактированным жизнью, как вирши юной поэтессы садистами в ЛИТО. Мы все влюблялись понемногу. Вздыхали над портретом Брэда Питта. Беседовали ночью с Майклом Дугласом. А замуж выскочим за Толика Инькова. Много ли волшебных принцев скачут по земле? С таким же успехом они могли бы скакать по Луне. Но ведь бывают чудеса... Пусть где-нибудь, не с нами... Бывает, принца занесёт к трактирной стойке. Или принцессу, например, – на скотный двор...

 

«Крис» одарил их нетрезвой улыбкой. Зафиксировал взгляд на Саше. И вдруг меланхолично произнёс: «Так это вы живёте сверху, незнакомка? И мы тревожим серенадами ваш сон... Отныне буду петь для вас... не слишком громко. Иначе – горе мне! Синдром, похмелье, ломка... Артём Самарцев – наихудший из персон». И театрально склонил голову. Тут Сашу посетило несколько догадок. Я произвела впечатление. Он стесняется, что ему непривычно. И дикая, неведомо откуда влетевшая мысль: скоро я буду женой этого красавца. Только надо его малость подкормить.

 

Вечер запомнился Саше фрагментами. Не потому что от волнения слегка перебрала. Последняя идея как-то выбила её из равновесия. Уж замуж невтерпёж... – досадливо крутилось в голове. Чушь, бред... Смазливый шалопай, богема, девчонки явно виснут, как мартышки... Оно мне точно надо? 

 

От сигаретного дыма комната покачивалась, будто трюм. Внутри нашлись ещё двое ребят плюс тесный мир бутылок и стаканов. Минус закуска и кислород. Открыли форточку пошире, реанимировали стол. Подняли – за нечаянную встречу. И сразу – встали – за присутствующих дам. И, не садясь, – за каждую в отдельности. Закусили непонятно чем. Щёлкнули зажигалки. Беседа понемногу распустилась. Зацепились имена, примелькались лица, всем стало хорошо. Заговорили о музыке. Родился тост «за настоящих музыкантов».

– А кто такие настоящие? – спросила Аня.

– Настоящий – значит честный, – ответил кто-то из парней, – ему под фанеру и выключенные инструменты понты колотить стыдно. Лучше уж под минус петь, но с душой.

– Настоящих почти не осталось. Одни, бля, караокеры! 

– Антон, здесь девушки вообще-то...

– Я им и объясняю. Эпоха профи кончилась, девчонки. Компьютеры убили живой звук. Сначала – музыкантов, потом – аудиторию. Сейчас всем пофигу – живьё или фанера. Лишь бы побыстрее да погромче. Им надо жрать и прыгать, а не мозги включать и слушать. 

– Точно. Чувствуешь себя, как проститутка на шесте среди жующего пьяного быдла...

– По мне так лучше раз в неделю – банкет за хорошую ставку, чем каждый день на их рожи глазеть.

– Давай, – за банкеты и свадьбы! За нормальный бабос!

– Нет, – сказал Артём, – хватит. Не желаю больше петь всякую хрень. Я лучше на озвучке поработаю. А известность среди полоумных самок мне не нужна. 

 

Ой ли, – подумала Саша. И сказала:

– А для меня споёшь? 

– По заказу – нет.

– Жаль. Я как раз хотела Smokie попросить. Слабо?

– Мне?? Да я Блэкмора сыграю, если надо!

– Ладно, забудь.

– Лёх, выключи музыку.

 

Артём нежно вынул из стойки полуакустическую гитару. «Takamine», – прочла Саша над колками. Инструмент поймал свет люстры, блеснул тёмно-красным. Как Толина «Ява», – подумалось некстати. Несколько аккордов, затем что-то вроде гаммы. Виртуозное скольжение пальцев... Гитара отзывалась, будто ласковая кошка. Незаметно появился медиатор. И вот уже знакомое вступление, концертный, чистый звук и хрипловатый тенор, обожаемый фанатами глэм-рока.

 

Breathless drive on a downtown street,

Motorbike ride in the mid-day heat.

Dust that hung from the desert skies –

Run though we d run, 

It still burned our eyes...

 

Играл он, как дышал, напомнил Саше её отрочество, лёд... Она каталась так же. И попадание в голос было абсолютное. Отодвигающее время и реальность. И Толика, и уж Аркадия подавно. Нет, я хочу эту игрушку, а там... как Бог даст. 

 

Артём оборвал песню.

– Извини. Достало петь чужое, – он взял недопитую рюмку, глотнул, – экх... Надо свою тему делать.

– Сделали раз, а толку? – откликнулся Антон. 

– Придумать нестандартный ход...

– Умереть красиво.

– Или сесть в тюрьму, – добавил Лёха.

– Типун вам на язык! Свалить, как Вилли Токарев, – сказал Артём, – смотри: чувак уехал вовремя, окучил тему. И вернулся к стадионам. А что он пел? Пустые стилизации. У нас в разы сильнее материал. Вот зацени, – он повернулся к Саше, – недавно сочинил. 

 

Гитара снова ожила. Мелодия слегка напоминала бардовские экзерсисы Макаревича. Но текст был совершенно не похож.

 

Если данный момент – в числителе,

А прошедшие – в знаменателе,

Значит, всё, что мы знали-видели,

Позабыть бы к едрене матери.

Чтобы дни не летели, как Евростар,

А напомнили пазлы и буквари,

Чтобы мир непонятным и мягким стал,

И тянулся бы год, как три.

 

Или дня текущего тесный кадр

Растянуть картинкой на весь экран?

Но ушли и лайнер, и Евростар,

И тяжёл, как якорь, пустой карман...

 

И тяжёл, как якорь, пустой карман, – мысленно повторила Саша. А на самом деле хорошо. Дамся проводить до квартиры. И один короткий поцелуй. Ладно, длинный... С Толиком будет очень неприятный разговор. И с матерью... Да гори оно! Саша уже не трепыхалась – её человек, ясно. И какое-то совместное будущее им предстоит. А это оказался билет в эмиграцию. В новую, иную, третью жизнь.

 

* * *

 

Итак, ребёнок без участия мужа: варианты. Можно попросту сбегать налево. Охмурить самца, похожего на Тёму. Выбрать заведение поприличней на Кингс-Кросс, и – в номера... Нет, опасно: ещё подцепишь что-нибудь. Результат не гарантирован. И наследственность, хм... А главное – пакостно. Тёма – далеко не ангел, однако в смысле кобелизма безупречен. Умная жена всегда знает, особенно при таких соблазнах. Девчонки до сих пор глазеют, задолбали. Кассирши в супермаркетах улыбки примеряют. И взгляды у них делаются: только свистни. А для Тёмы их не существует... Нельзя так. 

 

Или – то же самое за деньги. Договориться с кем-то... С кем?? Ещё гнуснее. Остаётся медицина, ребёнок из пробирки. Саша обзвонила несколько клиник. Цены кусались, придётся брать заём. Бухгалтерией в доме заведовала она. Потихоньку расплатиться, чтобы Тёма не узнал. Решаемо.

 

Записалась на приём, взяла отгул. За день прошла всю канитель: анализы, опросники, беседу. Зачем?.. Подумайте... А может, всё-таки?.. Не может. Значит, подбираем донора. Европейская, от ста семидесяти пяти, не более восьмидесяти, голубые или серые, прямой, светло-русый. Зодиакальный знак? Любой. Айкью? Повыше бы... Сильно уменьшает выбор, но как знаете. Размер обуви? Это шутка? Любой. Без вредных, разумеется, у нас тут строго. В космонавты легче попасть. 

 

Запрашиваем базу данных. Так... Двенадцать человек. Пять австралийцев, три новозеландца, украинец, двое русских и еврей. А фото посмотреть нельзя? Только детские. И знаете, миссис Нест, выбирайте похожего на себя. Это увеличивает шансы на сходство ребёнка с вами. Если искать донора похожего на мужа, то ребенок может быть вообще ни на кого не похож. Мальчишеские лица на экране. Одно смутно напомнило ей... Толика Инькова. Нет, чепуха, мелодрама какая-то. Предпоследний ребёнок вполне мог сойти за её брата. Или сына. Вот этот, – решила Саша. Донор оказался русским. 

 

Когда поняла, что задержка, сделала тест. Спокойно. Ещё один. Две полоски упорствовали. И внизу живота стало тянуть. Побежала на УЗИ. Беременность – пять недель, и всё там хорошо! Пора осчастливить Тёму.

 

Конечно, Саша не надеялась, что муж запрыгает от радости. Однако и того, что вышло, не ждала. Артём молча отодвинул тарелку. Одним глотком допил коньяк. Покрутил рюмку на столе. И тихо произнёс:

– Шлюха. 

И, покачав головой, добавил:

– Проститутка, дрянь.

– Что?? – обалдела Саша. Хотя догадка замаячила уже.

– От кого ребёнок?

– От тебя, конечно. От кого ещё?

– Тебе лучше знать. Или ты нескольким дала?

Саша с разворота влепила ему пощёчину. Замахнулась ещё, но муж перехватил руку. Брезгливо оттолкнул.

– Не трогай меня! Грязная шалава. Кто у тебя есть? Хотя... какая теперь разница.

– Никого, придурок! Никого. У меня. Нет.

– Врёшь. Врёшь и сама это знаешь.

– Почему – вру?

– Потому! Я не могу иметь детей. Ты поняла? Я не могу иметь детей! Совсем. Исключено.

– Но ты же говорил, что... Ты сам мне врал, подонок! Так? Зачем ты мне врал?

– Зачем? – Тёма едко, с болью усмехнулся. – За этим самым. Чтоб ты не принесла мне левого ребёнка. Типа он мой, да? А я-то идиот слепой... Поверить не могу. И давно ты мне приделала рога?

 

Саша метнулась к шкафу. Швырнула ему бумаги из клиники, счета.

– На, читай! Никого у меня нет!

Тёма через силу пролистал.

– И что? Это ещё хуже. В тебя засунули сперму какого-то... б... чужого мужика. Бог знает кого! О, факингшит... – он застонал, прикрыв глаза ладонью. – Мне даже говорить об этом стыдно! Хотела родить любой ценой? Довольна? Деньги бешеные ухнула... Ох, дура...

– Я – дура?! – Сашу затрясло. – Мне стыдно?! Тебя по-человечески спросили. Ты же врал мне всю дорогу, импотент! Если бы я знала, то...

– То что?? – заорал Тёма. – Не вышла бы за меня?! Развелась? А я тебя и не держу. И чужих ублюдков здесь не будет, ясно? Вали отсюда на хер!

– Сам вали!

– И свалю. Видеть тебя больше не могу!

 

Окончательный, третий в их жизни развод выдался самым тяжёлым. У супругов было что делить и терять. Недостроенный дом, земля (а там ипотека, и денежки капают), машина... Дом и участок решили продать, но кто будет этим заниматься? Саша? Это, извините, отдельная морока, и она дорогого стоит. Внутреннюю отделку дома Артём начал сам, горбатился по выходным. Как оценить его вклад? Куда девать закупленные материалы? И машина обоим нужна. Хоть судись, но это снова деньги. И время. А «недострой» с каждым месяцем дешевеет, покупателей найти труднее. Договорились кое-как, продали с убытком. За досрочное погашение ипотеки – штраф.

 

В общем, будто снова навернулась с лестницы. Дыдымс!– и ты в убогой арендованной квартирке. Душ течёт, кондиционер ревёт, соседи – эмигранты из Малайзии. Постоянно варят что-то жирное или тухлое. А Сашу и без национальной кухни тошнит. Бывший супруг названивает пьяный. И всё одна пластинка: сука, дрянь, как ты могла?! Заменила симку – отстал ненадолго. Потом узнал как-то номер и опять. Порой сама бы напилась от жалости к себе. Но уже шестой месяц, какое тут питьё? Вечерами размышляла: где она была, к чему пришла? Может, зря всё это? Токсикоз, депрессия, вечная усталость... Долг за операцию. Нет. Не зря.

 

Дочка получилась – супер. Рост, вес и остальное в норме. Сон, аппетит, туалет – как в учебнике. И рожала Саша легко. Назвала малышку Violet, по цвету глаз. Лета почти не болела, рано заговорила и пошла, в общем, медовый декрет. Это Саша думала шёпотом, чтобы не сглазить. Глазки вскоре посветлели, сделались прозрачно-голубыми, как у мамы. «Ты себя клонировала, что ли?» – шутили в офисе, когда Леточку хвалиться принесла.

 

Ещё до года пошли в ясли на три дня. И два – Саша работала из дома. Воспитателей Лета очаровала. Идеальный ребёнок: любознательный, добрый, спокойный. Вскоре Саша отдала её на полную неделю. Обстоятельства на службе изменились. Компания приобрела аналитические софты IBM: SPSSModeler и DecisionManagement. Саша тогда в декрете была. Заплатили бешеные деньги, выучили людей, а программы не работают. Вызывают консультантов IBM. Приезжают снобы-мальчики в костюмах, что-то якобы налаживают. Уезжают – не работает. Или работает не так. Лимит на бесплатную помощь исчерпан. Крайних не сыскать. Софты мудрёные насмерть, там у всех своя правда. Штат тихо ненавидит консультантов. Те почти в открытую хамят. Начальство, как обычно, ни черта не понимает. Но по определению, виноватым быть не может. Или оно перестаёт быть начальством.

 

Саше говорят: брось всё и занимайся только этим. Будет твой проект. Упёрлась, поняла, в чём фокус – и заработали программы. А фокус в том, что умники-дизайнеры опять перемудрили. Они ж не для людей изобретают, а развлечься. И пару заморочек можно ловко обойти. Не по инструкции, да. Без лишнего шума, ноу-хау не терпит суеты. Главное – работает? Работает. Вот бонус не последовал, а жаль.

 

Существовалось в эти годы хуже некуда. Копеечки считала, то есть центы. Дочь растёт быстрее, чем зарплата, пособие – слёзы. Игрушку лишнюю купить – задумаешься. Да и самой куда-то выйти, оттянуться... Тётки из офиса в пятницу звали... Но с кем оставить Лету? У других вон мамы, бабушки. Своей, что ли, позвонить? Часто вспоминала Ярославль, девяностые. Какие деньги улетали в никуда! Кабаки, халдеи, визажисты-массажисты... Может, бросить всё к едрене фене и – назад? Реанимировать отношения с матерью. Внучку показать. Мать одна в трёх комнатах, поместимся. Там друзья и связи, настоящие дела... Толик любит до сих пор. Там я лучшая была, а здесь?..

 

Чуть поденежней вакансия – отказ. На тёплые места всегда есть кто-то свой. Пятнадцать собеседований вынесла. Заходишь, видишь их кислые морды, и сразу хочется в них плюнуть. Показуху отбывают. Ситуация бесперспективная, как вечный двигатель. Серьёзно, почему бы не вернуться? Чемодан – вокзал – Россия. Долг за операцию погашен, гражданство вроде бы не истекло. Открыла сайт «Дешёвые авиабилеты». From: SYDNEY, To: MOSCOW, Number of passengers: 2, ONE WAY. Впечатала завтрашнюю дату. И задумалась, глядя в экран: денег почти хватало.

 

Звякнул новый e-mail: «Собеседование. Замначальника отдела информации и анализа данных». Вакансия была в её конторе. Бывший замначальника, редкостный осёл, двинулся куда-то с повышением. Резюме Саша отослала для забавы. По делу она бы справилась, реально занять место – шансов ноль. И сразу же забыла, однако угодила в шорт. Удачный случай хлопнуть дверью перед вылетом на родину. 

 

Явилась, не готовясь, окинула взором силы неприятеля. Её босс, карьерист, приспособленец и трепач. Полусонное лицо из высшей администрации. И – хорошая новость – Линда Уотсон из кадров, в прошлом статистик или аналитик. Хоть один толковый человек. Вопросы по тошнотворной схеме: лидерские навыки, командная работа, инициативность... Кто придумал эту ахинею? Ладно, будет вам инициативность. И Саша рассказала о программах IBM. О том, как срезала углы. Не доходит. Встала и на белой доске поскрипела фломастером. 

– Интересное решение, – вдруг сказала Линда, – вас не переманит IBM?

– Это зависит, – Саша улыбнулась.

– От чего?

– От вас.

 

В конце дня ей позвонили.

 

Говорят, удача любит дураков. Но ещё она тайно обожает скептиков. Чудеса должны удивлять, обращать в иную веру. Иначе какой в них смысл? Прошла неделя, а Саша всё удивлялась. Она – замначальника, и это не сон. Это её отдельный кабинет с табличкой на двери. Это она посещает семинар для топ-менеджеров. Можно снять приличную квартиру. Поменять машину, гардероб. Но сначала купить Лете электромобиль, давно просит.

 

Суббота. Тест драйв на Бондай-Бич. Детская площадка на холме, созвучный настроению вид на пляж и эспланаду. Искрится замкнутая скалами дуга песка и волн. Шевелится гигантская тусовка бездельников со всего мегаполиса. Масса голых тел, расслабленных улыбок, осветлённых волос – на их фоне лучше смотрится загар. Здесь купаются в любое время дня, недели, года. Вечные каникулы, одни и те же лица... Трепещут красно-жёлтые флаги спасателей. В обоих направлениях – движение юных сёрферов, гламурных бегунов, изысканных собак с людьми на поводках. Мама нажимает кнопочки на пульте, дочь с восторгом крутит руль. Так и мы, – философски думает Саша, – кажется, рулим, управляем чем-то. А где-то сверху давят кнопки...

 

Вдруг общее движение сбилось с ритма. На лавочку упала и задержалась тень. 

– О! – сказали. – Здравствуйте, Александра. Ведь я не обознался?

Саша надавила кнопку «Стоп». Посмотрела вверх. Ей улыбался незнакомый джентльмен в тёмных очках и соломенной шляпе. Рядом на шлейке – лохматый двухцветный терьер.

– Мама, она не едет! – крикнула Лета. – Ой! Ко мне собачка пришла!

Терьер уже поцеловался с дочерью и лез в кабриолет. Лета заключила его в объятия. Саша привстала.

– Не волнуйтесь, он добрый, – успокоил господин в шляпе. – Маффин! Иди сюда!

Собака неохотно подчинилась. Хвост заявил энергичный протест.

– Я вас знаю? – осведомилась Саша.

– Конечно. Яков, помните? Яков Ильич. Нас знакомил Артём. В «Рашен Коучмене», на презентации...

 

Саша вспомнила псевдорусский ресторан в Сарри Хиллз. Артём презентовал четвёртый диск. Между варьете и танцами что-то спел под минус. Собралось человек тридцать, знакомых и не очень. Заливная рыба, пафосные тосты, оливье... Напитки принесли свои. И каждый хотел чокнуться с надеждой русского шансона. Понятно, напоили Тёму в хлам. Да, этот Яков Ильич там мелькал. Звукоинженер на «Радио Австралии». Или звукооператор, что-то в этом роде.

 

– А я и не знал, что у вас дочь, – говорил между тем Яков Ильич, – как тебя зовут, барышня?

– Вайолет. И я не барышня.

– Понял. Виолетта, значит... Шикарный автомобиль.

– Your dog is cool too.

– Лета, говори по-русски, – вмешалась Саша.

– Твоя собака тоже классная.

– Согласен. Как там Артём? Творит?

– Не знаю, – ответила Саша, – мы развелись.

– Хм... – Яков Ильич покачал головой, – так это меняет дело.

– В смысле?

– В смысле чашки кофе. Или бокала шампанского. Что вы предпочитаете в это время суток?

– Мороженое, – сказала Лета, – только оно вредное.

 

Через неделю они встретились снова, потом – ещё раз. А в третий раз он сделал предложение. Сашу удивил не факт, а быстрота. Вообще-то статус одинокой мамы ей изрядно надоел. Есть в нём двусмысленность какая-то, невнятность. И варианты были в плане комплектации семьи. Пока что выбирала она. Вопрос – надолго ли? Выжидать – рискованно, ошибаться – поздно.

 

Яков Ильич. Яша... – она прислушалась к вельветовому имени. Яша. Что мы знаем о нём? Вдовец. Есть сын в Израиле, но отношения там, похоже, без горячки. Свой дом на Милитари Роуд. Непростая улица: Бондай в пяти шагах. Вид на океан и панораму города, любая недвижимость – от миллиона. Внешность, если честно...Из категории: зато непьющий. Или: зато дочь любит, как свою. Под вопросом, хотя мелкой он нравится. Не лезет, не сюсюкает, говорит по-взрослому, она это ценит. В тени – больше полтинника не дашь. А солнце в его возрасте противопоказано. 

 

– Я понимаю, это выглядит, как спешка, – говорил Яков Ильич, – но... Мы не подростки, и... я считаю, – лучше объясниться, чем ходить кругами. В общем, есть такое предложение. Приезжайте ко мне как бы в гости. Поживёте неделю, месяц, сколько захотите. Три спальни, дом огромный, я уже рассказывал. Мне там неуютно одному...

 

Саша молчала. Её дочь, не отнимая рук от Маффина, спросила:

– Ты будешь моим папой или дедушкой?

– Хм... А можно и тем, и другим? – усмехнулся Яков Ильич.

– И будешь забирать меня из садика?

– А надо?

– Ну конечно! Вот смотри, – Лета показала собеседнику ладошку, она так делала, когда хотела что-то объяснить, – в садике у всех есть дедушки и папы. У Мэтью целых два папы или три. Они... they come round different each time. And I... well, I don t have a dad. But now I do! And I ll have a dog too...

– Лета, – перебила Саша, – на каком языке мы сейчас говорим?

Дочь состроила капризную гримасу.

– Но, мам, я плохо говорю по-русски! В садике никто не говорит по-русски. А я хочу, как все!

 

– Как все?

Собственный голос доносился будто издали. В кронах пальм шумел солоноватый ветер. Над океаном точно по линейке выстроились облака. Саша оказалась как бы в трёх временах разом. Где одно изображение проступает сквозь другое. Где прошлое мнит себя настоящим, а завтра, обрастая корешками из сегодня, перестаёт быть вымыслом. Она увидела типичную рекламную семью. Муж, жена, ребёнок, две собаки. Дом с австралийским флагом, постриженным газоном и качелями. Рождество, именины, счастливые лица в фейсбуке...

– Как все... – повторила она, глядя в своё мини-отражение. – А хочешь, полетим в Россию – на лето, к бабушке? Я отвезу тебя и привезу. А ты поживёшь с ней. На даче.

– К бабушке? – Лета сделала огромные глаза. – But... sure, Ido! – и тотчас же поправилась. – Хочу.