Имена четырёх земель

1

Живём мы с бабкой, а мама моя умерла,
Отец уехал в Литву и пропал в Литве.
Близ нашего дома овраг, и шуршит листва,
И на огороде цикады трещат в ботве.
Мне рав сказал – захочешь у Бога спросить,
Спроси одно, лишь то, что важней всего,
А наша страна – две Польши и две Руси,
И среди них еврейское наше село.
(Четыре земли, где жил мой народ, четыре земли,
Мой сахарный мир, где вишни цвели и мальвы цвели,
Где кантор один, один меламед и одна река,
Один сапожник, но целых три скорняка,
Где резник один, где сойфер один, и один портной,
И два раввина, старый и молодой.)
И как-то раз, на луг выгоняя гусей,
Подумал я о грядущем, укрытом мглой,
И попросил Всевышнего – мглу рассей
Открой грядущее мне, Господь, открой.
Тут мир мой забылся великим страхом, и там
Его светила и тверди размякли в слизь,
А над грядущим рассыпалась темнота,
Как будто вечные тучи его разошлись…
(Четыре земли, где жил мой народ, четыре земли,
Мой сахарный мир, где вишни цвели и мальвы цвели,
И нам не сыскать иной подобной страны,
Где добрые овны тучны, и гуси жирны,
И курочек полные клети, творог, что твои облака,
И вымя козы исполнено молока.)
Ой, бабушка, я увидел грядущий век,
Где мы погибаем, где больше мы не живём,
Где наших потомков дотла сожжёт Амалек
И пепел рассыплет ветрам по всем четырём.

А бабушка гладит меня, говорит: «Молчок,
Наслушался ты историй о древних годах.
Возьми карамельку, Лейбеле-дурачок,
И точно рукою снятый, уйдёт твой страх!»
(Четыре земли, где жил мой народ, четыре земли,
Мой сахарный мир, где вишни цвели и мальвы цвели,
Где кантор один, один меламед и одна река,
Один сапожник, но целых три скорняка,
Где резник один, где сойфер один, и один портной,
И два раввина, старый и молодой.)
Побелены стены у хаты, и пол дощат,
Подсолнухи у забора, менора в окне,
А я всё слышу, как в пламени кости трещат
И бедные мои внуки плачут в огне.
Ой, бабушка, наша хата полна добра,
Но что-то стала горька твоя карамель…
И Божьи звёзды снова встают от Днепра,
Холодные, как имена четырёх земель.
(Четыре земли, где жил мой народ, четыре земли,
Мой сахарный мир, где вишни цвели и мальвы цвели,
И нам не сыскать иной подобной страны,
Где добрые овны тучны и гуси жирны,
И курочек полные клети, творог, что твои облака,
И вымя козы исполнено молока.)

2
Когда я уехал, давным-давно, из нашего городишка,
Где дождь прошёл, привезли кино, задумали радиовышку,
И место, откуда пойдёт сигнал, уже отмечали вехой,
Мой маленький сын во дворе играл, цвёл вереск, а я уехал.
Мой первенец, мэнчелэ, сахарный мальчик, ты где,
Как мать моя, добрый, курчавый и тёмный, как дед,
Смотри, мой цыплёнок, луна над местечком встаёт,
Покажешь ей деньги, и будет хорошим весь год.
А время было – вспомнить не жаль, и помню, и не жалею –
Над улицей Радио дирижабль и Сталин на мавзолее,
А что перегибы, и что война? Как только оставишь ясли,
Поднимется и расцветёт страна, в которой ты будешь счастлив.
Мой первенец, мэнчелэ, сахарный мальчик, ты где,
Как мать моя, добрый, курчавый и тёмный, как дед,
Смотри, мой цыплёнок, луна над местечком встаёт,
Покажешь ей деньги, и будет хорошим весь год.
Потом я увидел, спустя года, как радиовышка тлеет,
Летит ковыль и бежит вода, и ни одного еврея,
А дом мой цел, и лишь прежний свет течёт через крышу в осень,
А маленького моего там нет, как будто не было вовсе.
Мой первенец, мэнчелэ, сахарный мальчик, ты где,
Как мать моя, добрый, курчавый и тёмный, как дед,
Смотри, мой цыплёнок, луна над местечком встаёт,
Покажешь ей деньги, и будет хорошим весь год.
И снится мне иногда-иногда, в краю, где витают души,
Горит местечковая наша звезда, и вижу я, оглянувшись,
С печалью, что не познать иным: ты машешь и машешь снова
Мне вслед, как будто сбиваешь дым или гладишь корову.
Мой первенец, мэнчелэ, сахарный мальчик, ты где,
Как мать моя, добрый, курчавый и тёмный, как дед,
Смотри, мой цыплёнок, луна над местечком встаёт,
Покажешь ей деньги, и будет хорошим весь год.

РОДНАЯ МОЯ ИМПЕРИЯ

                                                                  Д. Артису

Когда-никогда, на первой твоей доске,
У первой лунки, на своде, где звёзд немеряно,
Ты не понимаешь, уходишь куда и с кем
В такую темень, родная моя империя.
Как в стадном загуле, недоброй толпы среди,
Стесняясь глупости мамы, отца нетрезвого,
Махнёшь рюмашку и скажешь себе – иди,
И не завоешь, не помнишь, будто отрезало.
Не всё то вера слепая, не всё то ложь,
Когда – награды деда, награды прадеда.
Потом услышишь «пойдём домой» и пойдёшь,
Как радиоволны идут над улицей Радио.

ГДЕ-ТО В МАРТЕ

                                           Жанне Свет

Где-то в марте, в первой половине,
Там, где белизна ещё густа,
Столько сновидений наловили
Рыбаки с Кузнецкого моста.
Оплывали поздние сугробы,
И весна, захватывая власть,
На московский двигалась акрополь.
Умер Сталин, мама родилась.
Только за Даниловской заставой,
Дескать, погибай мой душа,
Облака бежали за составом,
Лопастями ватными маша.
Что осталось? Трикотаж озимый,
Керогаз, тарелки и ножи,
Чемодан с игрушками, корзины
И звезда над городом чужим,
Над землёй размашистой, сонливой,
Сеяла бесцветную крупу,
Там, где Русь мечтает о проливах,
Закусив печорскую губу.

МОЙ СТАРЫЙ ДРУГ

Мой старый друг не желал стареть, и всё твердил за любовь.
И где же его шевелюры треть, четвёртая часть зубов?
Блестели глаза его без ресниц, подобьем больших  маслин.
Какие книги остались с ним, какие ветра унесли
Его вместе с рифменной болтовнёй, с пустыми его ля-ля,
Как ночь завершается над землёй, и тянет травой земля.
И скажешь, какие его лета, безгрешных стихов петит.
При жизни он боялся летать, при смерти летит, летит.