Ольга Гессен

Ветер вернёт назад

*  *  *


Ветер вернёт назад


комья сырой земли.


Не открывай глаза,


это за мной пришли.


 


В сладком пределе снов


чёрные воды дня


вышли из берегов,


встали и ждут меня.


 


Я узнаю их зуд,


теплый и жадный рот,


это они грызут


ночью мое нутро.


 


Мёртвые корабли


светятся и манят.


Это за мной пришли,


не отпускай меня.


 


*  *  *


В этом городе осень не предвещает


Ни привычной хандры, ни привычной лени,


Среди ночи сидишь перед чашкой чая,


Обхватив руками колени,


 


Наблюдая, как птица слетает с ветки,


Наблюдая рассвет, растворённый в небе,


Солнце всходит и ставит слепые метки


На обои, подушку, мебель.


 


В русской лавке по осени распродажа,


Будет время и нам согреваться водкой,


А сегодня в пустыне дожди и даже


Град, сказала метеосводка.


 


Мир сужается, мы конопатим щели,


К середине зимы разопреют рамы,


Новый год проведем, как всегда, в постели,


Перещёлкивая программы.


 


 


 


ПРОСТОЕ ОЧЕНЬ


 


Приборы настроишь и видишь, что жизнь проста.


Что каждый разумный предмет состоит из молекул:


Собака, крутящая веретено хвоста,


Влюбленный старик, выбегающий ночью в аптеку.


 


Он хочет купить валидол и таблетки для сна,


Он третий у кассы: щетина, покатые плечи.


А дома на кухне играет с собакой жена,


Смеется и просит у бога еще один вечер.


 


Облатка, сжигая его пересохший язык,


Растает во рту, распадется на микрочастицы,


Собака услышит шаги и к двери побежит.


Жена поцелует. Сегодня уже не случится.


 


 


*  *  *


Там было так: был сад, в саду – рояль,


Миниатюрный, черный, безголосый,


За кадкой с фикусом – забавная деталь –


Жил попугай с большим семитским носом,


 


Который (попугай) писал круги


Под потолком, для воли непригоден,


Священника неслышные шаги


По коридору – означали полдень,


 


Смех в сестринской обозначал обед,


Всегда пюре, печенье по субботам,


Поставьте здесь, сейчас придет сосед,


Ему двойную порцию компота,


 


Там вечером включали фонари


И телевизор старенький, пузатый,


Телепрограммы заглушали крик


Больного из шестнадцатой палаты,


 


Там было жарко, мухи, комары,


Открыть окно, сквозняк, уже не душно,


Последнее желанье – покурить,


Не отрывая темя от подушки,


 


Смех в сестринской, смотрели «Мимино»,


Дежурные легли часу в четвёртом,


И ангелы в открытое окно


Влетели и закрыли веки мёртвым.


 


*  *  *


Я подхожу к разомкнутой черте


Непризрачной, чернильной летней даты.


Ни точки, ни излома в темноте,


Ни легкости размытого «когда-то»,


Всё было – до. И после стало – всё.


Белесый свет на отвороте шторы,


Прочитанный в бессоннице Басё,


Звонок, поспешность сборов в коридоре,


Таксист-узбек, окурок из окна,


Спортсмен, усердно давящий педали.


Несовершенство памяти: она –


Нагроможденье крохотных деталей.


 


Стакан компота, зайчик на стене,


Раздавленные персики в пакете.


Врач повторяет: он ушёл во сне.


А я слежу за мухой на паркете.


 


 


*  *  *


Вот он выходит за дверь, не спросясь трюмо,


В мятой рубашке, в мягких домашних туфлях,


Солнце над деревом, облачное бельмо


Так же встаёт ежедневно и так же тухнет,


Вот он идёт, вот солнце слепит глаза,


Неразличимый ад, этот свет кромешный,


Вот он бежит, автобус не опоздал,


Вот достаёт портмоне, проездной, конечно,


Вот он на службе, вот он идет в буфет,


Очередь из друзей (применить кавычки),


Вот бутерброд, который на вкус и цвет


Напоминает пончик из электрички,


Вот его место, компьютер и телефон,


Вот уже пять, а недавно было двенадцать,


После обеда немыслимо клонит в сон,


Надо держаться час, еще час держаться,


Вот он в автобусе, в третьем ряду у окна,


Вот он закрыл глаза, но теперь не спится,


Слева за рёбрами мелко дрожит струна,


Ржут декольтированные девицы,


День забирает последний крутой виток,


Сто восемнадцать шагов, двадцать две ступени,


Вот и замочная скважина, ключ, звонок.


 


Сейчас он войдёт и уткнётся в её колени.


 


*  *  *


И день пробит, и час произнесён.


Кто пережил сомненье, тот спасён.


Но рвет тетрадь верзила-ученик:


Прожил вчерне, а вышел чистовик.


И ночь легла, и давит на виски.


Он бел, как мел, стираемый с доски.


 


Над тёмным классом с низким потолком


Осенний мотылёк с разбитым лбом


У абажура пишет виражи,


А осень говорит: «Лежи, лежи,


Считай дождей сырые волдыри,


Зима придет. Не врут календари».


 


 


*  *  *


мы с кошкой живём просто


ещё в постели выпиваем кофе


закусываем папиросой


выдыхаем на выдохе, вдыхаем на вдохе


не задаем друг другу вопросов


потом смотрим новости, утренний выпуск


иногда даже и сериалы


переключаем каналы


потом поливаем фикус


чистим зубы ментоловой пастой


потом одеваемся, не забываем паспорт


смотрим гисметео на предмет погоды


едем на почту, получаем денежные переводы


усталые и довольные возвращаемся домой


стараемся держать спину прямой


непременно расправляем плечи


потом как-то сразу наступает вечер


мы едим и пьем из своих мисок


составляем на утро новый список


не забыть купить бумажных платков, побрить подмышки


дочитать детективную книжку


постирать платье, повесить на балкон сохнуть


поставить мобильный на подзарядку


потом закрываем тетрадку


наполняем водой кружку


помещаем голову на подушку.


от тишины вокруг можно оглохнуть.


 

К списку номеров журнала «Литературный Иерусалим» | К содержанию номера