Михаил Окунь

Словорубка. Миниатюры. Памяти Довлатова

            1


 


            В конце  вечера памяти Довлатова в Доме писателя на сцену Белого зала вышел пьяный человек, сел на стул и, щурясь в зал, с трудом выговорил:


            — Да, было время… Мы с Серёжей таились по кабакам…


 


            2


 


            Мой приятель нордического типа — высокого роста, блондин, глаза голубые. Играл в волейбол, не пил. Для меня он всегда был олицетворением физического и морального здоровья.


            Потом с ним что-то стряслось, попросту говоря, крыша поехала — непонятно, от чего. Стал слышать голоса. Все неприятности, с ним случавшиеся, приписывал козням неведомых врагов — то в темной подворотне трубу подложили, чтобы он споткнулся и вывихнул ногу, то еще что-то в том же роде.


            В итоге несколько месяцев провел он в знаменитом «скворечнике» — психиатрической больнице им. Скворцова-Степанова. Вроде подлечили, но в глазах всё равно какой-то нездоровый блеск остался.


            По выходе из больницы он бросил спорт, нигде не работал и сошелся с немолодой крупной девушкой, бойцом военизированной охраны. Характер у нее, говорит, добрый.


            Увидел как-то раз у него зачитанную книгу Довлатова.


            — Нравится? — спрашиваю.


            — Да, — отвечает, — оттягивает…


 


ПЕРВОЙ  СТРОКИ  ДОСТАТОЧНО



            «Чем меньше в вещи частей, тем она прочней»  —  первая  строка стихотворения маститого автора в «Новом мире». Вполне может употребляться вместо  хрестоматийного «Шла Маша по шоссе и сосала сушку». 


            Поразительная поэтическая глухота!  Анна Андреевна  своего литературного секретаря, думается,  не одобрила бы.


 


«КОМУ  БЫТЬ  ЖИВЫМ  И  ХВАЛИМЫМ...»



            Некогда советский критик по фамилии Федь примерно так писал о Бондареве: дальше излагать, мол, сил нету, сердце от восторга щемит... Некоторые новые критики Федю немногим уступают.


            Читаю: книга такой-то — шедевр. Приведенные цитаты свидетельствуют о наблюдательности автора и бойкости пера, но для «шедевра» этого всё же маловато.


            Такому-то наверняка дадут нобелевку (без всякой иронии). Посмотрел — «игровая» литература, читывали и поискуснее.


            И  задумаешься — может быть,  лучше уж «ругательная», чем комплиментарная...


 


ФОТОГРАФИЯ


 


            Заметил интересную особенность: стихи молодой поэтессы М. отдельно от ее фотографии, всегда печатаемой тут, при них, сами по себе как бы не существуют. Хотя все необходимые поэтические «примо?чки» в них имеются.


 


ЛУЧШИЙ  ВЫХОД?


 


            В статье о «молодой поэзии»  Петербурга читаю:


             «Примерно с 2003 года стихи поэтессы Д. стали как будто более мягкими и спокойными.  Может быть, это потому, что у Д. родилась дочка…»


            Следует, видимо,  так понимать, что еще пара удачных заходов — и стихи Д. совсем размягчатся и  успокоятся, в идеале сойдут на нет. 


            Не лучший  ли это  выход для некоторых  молодых (и не слишком) поэтесс? Ну,  ввязались когда-то по  глупости, — не всю же жизнь лямку тянуть.


 


ДВА  ТИПАЖА,  ОБРИТЫХ  НАГОЛО


 


            Первый. Какая белиберда ему на глаза ни попадись (но неприменно «актуальная») — будет восхищаться, потому что и сам валяет в том же подобии, а каждый новый текст как бы подтверждает актуральность его собственного бытия.


            Второй. Изображает крутого, в компании субтильных поэтиков пугает: «Ну, кто хотел бы реально повоевать?!» Но в свое время благополучно откосил от армии (доведись — снова откосил бы), никакого оружия, крому кухонной утвари (хлебный нож, топорик для разделки мяса, которыми стращал в молодые годы случайных собутыльников), в руках не держал. И, соотвественно, как снимать АКМ с предохранителя — не знает.


 


ПОТОМОК  БЛОКА


(из раздела «Новости культуры»)



            Городской суд Петербурга признал право члена союза писателей Ивана Блокова на вселение в музей-квартиру Александра Блока на Офицерской улице. Блоков неоспоримо документально доказал, что отец его является сыном  одной из последних любовниц Блока,  актрисы Л. Дельмас, и родился в период ее романа с поэтом. Следовательно, сам Блоков является прямым и единственным потомком Блока, его внуком, и может претендовать на наследство.


            Надо заметить, что поэт И.Блоков  литературными достижениями значительно превзошел своего знаменитого деда. Он автор более пятидесяти стихотворных сборников, лауреат многих литературных премий, а в прошлом году на московском поэтическом фестивале «Воловьи Лужки наши!» был признан королем поэтов. 


            Как известно, Александр Блок не удостаивался  ни одной литературной премии.


 


НИКТО,  КРОМЕ  КОЛЧАКА


 


            Один знакомый чудак, любивший исследовать фонды Публичной библиотеки (этакий «бич божий» для библиотекарш), как-то раз поведал мне, что обнаружил следующее любопытное обстоятельство: почти все тома собрания трудов «короля математиков» Эйлера дореволюционного издания оказались неразрезанными. То есть, выходит, никто их не читал, — даже те, кто ссылался на них в своих кандидатских и докторских.


            А в формулярах немногих разрезанных томов первой и последней стояла единственная фамилия: Колчак. Тот самый...


О,  АБСЕНТ!..


 


            Он пил в одиночестве и методично, причем ему никогда не удавалось достичь опьянения, и у него не было ни малейшей надежды стать тем, кого в те дни было модно называть алкоголиком. Дозы были слишком большими, и алкоголь скатывался по клеточкам как река, которая просачивается сквозь вечное и равнодушное песчаное дно...


            Он пил самую сущность древа познания крепостью в 80 градусов... и чувствовал себя как дома в заново обретенном раю...


            Вскоре он уже не знал темноты, для него тьмы уже не было, и, несомненно, как Адам до грехопадения, он видел без света...


            А жил он — почти без еды, нельзя же иметь всё сразу, да и пить на пустой желудок полезнее.


 Ф. Бейкер. Абсент.


            И мы хотим...


            В мае 2003 года мы с приятелем искали по всему Штутгарту абсент. И нашли в специализированном магазине, но лишь 55-градусный. Продавец уверял, что 70-градусный в Германии запрещен (какой уж там 80-градусный!).


            Как так? — везде разрешен, даже во Франции, откуда изначально  пошел запрет. Но пришлось удовлетвориться тем, что есть.


            Дома у приятеля  были и абсентные стопки, и специальные ложки  для приготовления жидкой карамели из сахара. Всё сделали по науке.


            И — ничего, кроме мерзкого анисового выхлопа... 


 


ГОРОД  СОЛНЦА


 


            Один мой институтский товарищ родом из Вязьмы не получил места в студенческом общежитии и поселился в Шувалово, в частном домике — институт снимал в этом тихом пригороде комнаты для студентов.


            Хозяйкой была добрая пожилая женщина по имени Клавдия Тимофеевна, жившая без мужа. На огороде у нее обильно рос укроп, а у забора щавель, и мой товарищ и его сосед по комнате, тоже студент, в основном ими и закусывали.


            Но мирное течение жизни время от времени нарушалось появлением сына хозяйки, парня лет тридцати, которого на пару месяцев отпускали домой на побывку из дурдома.


            Поначалу он вел себя вежливо и тихо. Потом начинал что-то невнятно бурчать про сволочей-студентов, занявших комнату. Кончалось дело тем, что он ломился к ним в дверь с топором:


            — Куда вы, падлы, мою бутылку заховали?!


            Буйство перемежалось у него с навязчивым бредом о неком Городе Солнца, куда он должен непременно поехать с матерью и где они будут бесконечно счастливы.


            И когда, наконец, появлялась психиатрическая «скорая», чтобы снова определить его в «Alma mater» на очередной срок, санитары знали, что говорить:


            — Мы за тобой — из Города Солнца!


            Уезжая, спокойный и просветлённый, он махал рукой:


            — Мама, я напишу тебе письмо из Города Солнца, и ты приедешь ко мне. И вы, ребята, приезжайте!


            И, видимо, искренне не понимал, почему Клавдия Тимофеевна плачет, а студенты не спешат на радостях по случаю приглашения срывать «бескозырку» с очередной бутылки портвейна «Солнцедар» (изготовленного, несмотря на название, отнюдь не в Городе Солнца).


 


МЯСОКОМБИНАТ


 


            Двое рабочих как-то раз вытащили с мясокомбината здоровенную свиную тушу.


            Дело было зимой. Вынули они заиндевевшую тушу из холодильника, напялили на нее казённый тулуп с поднятым воротником и армейскую ушанку, взяли под руки (ноги?) и пошли к проходной.


            — Опять ваш нажрался? — строго спросил вохровец.


            — Есть малость...


            — Вижу, какая «малость» — совсем лыка не вяжет.


            — Ничего, дядя Гриша, мы его сейчас на такси — и до дому.


            — Ладно, ребята, давайте поскорей, пока начальство не видит. Да глядите не бросайте, чтоб не обморозился. Не как в прошлый раз.


            — Уж теперь не бросим!


            Когда они прошли, пожилой подслеповатый вохровец покачал головой:


            — Ну и рожа! И такой вот к жене заявится...


 


КОМПОЗИТОР


 


            Эту байку мне рассказывали разные люди, очевидцы события, — а потому она, скорее всего, соответствует действительности.


            Один известный композитор — «легенда советской песни» — последние годы своей бурной жизни проводил в приятной алкогольной эйфории, и выходить из нее не собирался. Это знали не все, а потому, когда в одном из домов творчества в Репино устраивали вечер, на него пригласили выступить и композитора — гвоздем программы. Он как раз в это время жил неподалеку на даче, и по телефону кто-то из его окружения дал согласие.


            Вечер был в разгаре, когда, наконец, привезли композитора. Его тут же объявили:


            — А сейчас наш известный и уважаемый... расскажет о своих новых... и поделится с нами...


            Поддерживаемый с двух сторон, композитор вышел на сцену, вцепился в спинку стула и тем самым утвердился на подмостках. В зале установилась тишина. Молчал и композитор, недоуменно глядя в зал сквозь сильные очки. Раздались перешептывание и смешки. Композитор же, почувствовав «великую сушь», начал икать. Смех усилился, раздались жидкие аплодисменты.


            Но тут мощным усилием воли композитор вошел в окружающую действительность и обиделся на зал.


            — Вот вы тут надо мной смеетесь, — с трудом выговорил он, — а я могу вас всех обоссать!


            Раздались бурные аплодисменты. Выскочившие организаторы подхватили композитора и увели за кулисы.


            Это выступление запомнилось и понравилось больше всех других.


 


СЛОВОРУБКА


 


            — Ты билять, я пилюю на тибя! — услышал у Кузнечного рынка кавказский голос. Трудно давались человеку рядом стоящие согласные. И вообще — говорил, как отрубал.


            Тут припомнилась надпись на одном небольшом кладбищенском строении, где тесали могильные памятники: «СЛОВОРУБКА». Вот так: ляжешь в землю, и потрудится напоследок над твоими именем и датами каменотёс-словоруб (если родственники покойного раскошелятся, конечно). И никто уже не сможет «пиливать на тибя».

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера