Пары слагаемых

 

 

Магритт. I

 

Полуденный пленэр. Та часть реки,

Что отражала облака и с ними

Птиц в глубине, движеньями руки

Теперь коллаж, чей колоритный снимок

С ландшафта снят за слоем слой, и так

Перенесен на холст по капле каждой,

По каждой из зависших в небе птах,

И Тем за ними, что не перескажешь.

 

Мольберт вмещает массу вещества,

И, тяжелея с каждой взятой тонной,

Вода в реке, по берегам листва

В нем обретают свежесть полутона,

Перетекают цветом в мелкий штрих,

Себя вмещая в грунтовую плоскость,

И остаются остывать внутри —

Под влажным маслом, под слепящим лоском.

 

Сойдясь, как два сиамских близнеца,

Трехмерное пространство над двумерным

Теряет власть, начала и конца

Уже не ведая; и предстоит, наверно,

Зиять дыре в ландшафте, холст едва

С мольберта будет снят, — по той же схеме

В пространстве брешь берет свои права,

Когда, приятель, ты уйдешь во время.

 

 

Магритт. II

 

Тень, состоя из антивещества,

Сидит на стенке в виде существа,

Питаемого цветом;

Ткань штукатурки плавится под ней,

И контур, как при сварке, все ясней

В преддверии рассвета.

 

Развешены, как в тире, облака,

И ближнее присутствие стрелка,

Не видного в проеме,

Реально, и на небе голубом

Последняя звезда, как полубог

Сгорает в полудоме.

 

 

Душа

 

Сама в себе парит, напоминая пламя,

Чей внутренний магнит не отпускает свет,

Пока сквозь пустоту обеими руками

Ее проносит тот, кому названья нет.

 

Разлита темнота, как вдоль листа чернила,

Но там, внутри огня, настолько луч слепит,

Что в вечной мерзлоте такое и не снилось

Всему, что до поры, неявленное, спит.

 

Еще не слышен звук, что связан родословной

С гортанями вещей, с предметностью пути,

Чьим ветрам предстоит, не говоря условно,

Пространство наполнять и временем расти.

 

Еще неведом страх, что как укол подкожный

В грядущее внесет заведомую боль,

И все, что предстоит, единственно возможным

Однажды назовет, а именно — тобой.

 

И медленна, слепа, как и новорожденным

Положено, душа спускается, тепла,

По длинному мосту, что за спиной сожженным

Всем остовом исчез, спалив себя дотла.

 

А там, в конце пути, тела, играя в прятки,

Скрывают возраст свой, и нелегко найти

Родившейся душе свою, родную пятку,

В которую б упасть, чтобы себя спасти.

 

 

Душа ’

 

Когда вместо кварталов жилых только груды развалин,

Все фундаменты зданий черны, как могилы пустые,

Позабытые улицы молча лежат без названий

И нет места здесь чувствам, включая и чувства шестые;

В площадях не осталось величия, в парках — деревьев,

По обочинам — блеклые кузовы автомобилей:

Это значит, что жители в город уже не поверят,

И покинули город, и даже про город забыли.

 

Когда стены обвисли, полов не увидеть под пылью

И язык потолка мертвой лампочкой вылез в проводке;

Вечерами закат с неумеренным, бешеным пылом

Лезет в окна; сухарь и стакан с недопитою водкой

В глубине подоконника; сквозь незакрытые двери

Продувает сквозняк долгий обморок брошенных комнат:

Это значит, жильцы в этот дом уже больше не верят,

И покинули дом, и считают, что с ним не знакомы.

 

Когда сетка из трещин накроет всю сетку извилин,

На развалинах печени флаг поражения, сердце

Бьется так безнадежно, как будто его не любили,

А на месте зубов пара-тройка больных заусенцев,

Вместо встреч — муть язычества в виде айфона-айпода

С смс-кой от Б-га, но коль это сон — не проснуться:

Это значит, душа покидает, и время исхода

Из бесполого тела. И ей никогда не вернуться.

 

 

После ночного бурана. I

 

Всю ночь меж двух тяжелых облаков

Пурга сочилась леденящей массой,

Как между двух чугунных червяков

Машинное течет густое масло.

 

И пена уходила сквозь зазор,

Забив собою до краев сугробы,

Где ветру не нести обычный вздор

Гораздо легче, коль молчать до гроба.

 

Где тишина, хотя шумит над ней

Холодное неведомое нечто,

Что, если не считать прошедших дней

С грядущими, и означает вечность,

 

В которой гулкий поворотный круг

Гигантского слепящего бурана

Толкает землю, все, что есть вокруг

В ужасном, бесконечном ритме рваном.

 

 

После ночного бурана. II

 

Как зеркало, в котором ничего

И никогда уже не отразится:

Ни облака размытое чело,

Ни человек, задумавший родиться,

 

Ни край оврага, уходящий за

Волнистую кривую горизонта,

Ни крыш покатых утром бирюза

С росинками из жидкого азота;

 

Нет окаймленных ветками дорог,

Ни их тропинок, уходящих в чащу,

Затем опять же с четырех сторон

Сходящихся в морозном настоящем,

 

Ни падающих под углом лучей,

Словно Персей их уберег от бега, —

Так городок становится ничей

Под ровным слоем выпавшего снега.