Целитель

– Таня, послушай меня! И не думай пичкать себя таблетками. Абсолютно все лекарства вызывают побочные эффекты. То, что там в проспектах написано, это далеко не полный перечень. Случаются вещи пострашнее, о которых нас не предупреждают. Вот, например, ты принимаешь какой-нибудь антидепрессант годик-два, а потом ах! – и не можешь вспомнить, как звали твою первую учительницу или даже первого мужа… Ну, к тебе лично это не относится. Ведь у тебя был только один муж. А мне, сама понимаешь, страшновато… В общем, я знаю потрясающего целителя. Творит чудеса. Весь Бруклин о нем говорит! Да что там Бруклин! Из Манхэттена и Бронкса люди прямо валом валят! И совсем не дорого берет за сеанс. Каждый платит, сколько может. Принимает в порядке живой очереди. Давай съездим к нему, – уговаривала меня Наташа. Ее предприимчивая голова была полна идей и затей. Не жилось ей спокойно.

– Наташка! Ты же интеллигентный, образованный человек. Какую чепуху ты несёшь! Все эти, так называемые целители – чистой воды обман и выкачивание денег из малограмотных доверчивых, отчаявшихся людей. Никуда я не поеду! И не уговаривай, – противилась я.

– Ага! Мы все – доверчивые дураки малограмотные: моя соседка – бизнес-аналитик Софа с двумя высшими образованиями, ее мама – бывшая певица (между прочим, колоратурное сопрано) театра имени Немировича-Данченко в Москве, наконец, моя ушлая черная супервайзерша Айлин… и много других женщин. Да и мужчин тоже. Мы, значит, – патентованные идиоты, одна ты – умная, прямо свет в окошке. Ты это хочешь сказать? – встала в позу возмущенная Наташа.

– Не приписывай мне того, чего я не говорила. Если у тебя, этой твоей Софы, её мамы-певицы и супервайзерши Айлин есть свободное время и лишние деньги, тратьте их, как вам взбредет в голову. Идите к целителям, ясновидящим, ведьмам, колдунам, шаманам, инопланетянам… хоть к черту в пекло. Я – занятый человек, и у меня не так много сил и денег, чтобы я ими швырялась. Понятно? – парировала я.

– Понятно. И всё же, Танюша, прошу тебя, поедем со мной к этому целителю. Вдвоём как-то веселее.

– Ага! Ты к целителю веселиться едешь…

– Прекрати иронизировать! Ты же понимаешь… Лучше вдвоем, за компанию. Ну, сделай мне одолжение! Прошу тебя! Ты можешь сделать одолжение своей самой близкой подруге? Или я больше тебе не самая близкая подруга? – Это был коварный вопрос, на который я должна была дать дипломатичный ответ. Иначе – горшки об пол и «не звони мне больше!».

– Ближе тебя никого нет. Ты, Наташка, сидишь у меня глубоко внутри – как бы это поточнее выразиться – аж в печёнках… – неожиданно вырвалось из меня, и я осеклась. Но Наташа и тут не сдавалась. Видно, уж очень ей хотелось пойти со мной к этому гуру или… как там его.

– Так, всё! Я на твои оскорбления больше не реагирую. Не верю, что у тебя нет и часа свободного времени. Посидим немного, подождем. Говорят, он больше десяти минут с одним человеком не разговаривает. А деньги… Ну, пять-десять лишних долларов ты на собственное здоровье можешь потратить? Какие же это деньги! Ты, когда к врачу ходишь copayment $15-20 платишь, и таблетки в аптеке по страховке тоже не бесплатно дают, – продолжала убеждать Наташа.

Утомила она меня здорово, и я в конце концов махнула рукой, поддавшись на ее уговоры:

– О’K! Я согласна. Только чтобы ты от меня отстала. Когда едем?

– Завтра к восьми утра, до работы. Сможешь?

– Нет, до работы не могу. Утром совсем сил нет.

– Ну, тогда после работы, в шесть часов. Сможешь?

– Постараюсь. А куда ехать-то?

– Да тут недалеко, в Бруклине. Заезжай за мной завтра в пол-шестого. Я покажу тебе дорогу. Не забудь приготовить «пятерку» или «десятку». Там сдачи не дают.

На следующий день мы поехали к знаменитому целителю. По дороге я все же решила кое-что уточнить:

– Наташ, я еду лечить депрессию, а ты зачем? Ты вечно твердишь, что безнадежно здорова.

– Ты же знаешь, что меня Алик бросил. Хочу его вернуть. У меня тоже начинается депрессия. Думаешь, ты одна такая – эксклюзивно депрессивная?

– Ну, ну… – усмехнулась я. – А кто он, этот твой целитель: белый, черный, латиноамериканец? Можно узнать?

– Ни то, ни другое, ни третье… – Наташа загадочно замолчала.

– Ааа, я догадываюсь. Конечно, мудрый китаец. Кто же еще?

– А вот и нет!

– Ну, тогда индеец. Native American?

– Опять не угадала.

– Всё понятно. Этот гуру – наш русскоязычный иммигрант из Сибири.

– Эх, Танюша! Примитивно мыслишь.

– Ну всё, я сдаюсь. Моё воображение иссякло. Говори, кто!

– Он – пакистанец, мусульманин. По словам очевидцев, очень верующий. Прямо святой!

– Нам, евреям, только очень верующего мусульманина-целителя и не хватало. Ты соображаешь, куда меня тащишь? В логово к врагу по вере. Он же нас не только не исцелит, но нарочно порчу наведет.

– С каких пор ты стала истово верующей? В синагогу, вроде, не ходишь.

– Не хожу. Просто стараюсь логично рассуждать. Зачем мусульманину исцелять иудеев?

– Логика твоя – ни к чёрту. Как тебе не стыдно! Говорят, он святой человек! Для него все люди равны. Он не спрашивает, кто есть кто. За всех молится. И вообще, если Бог есть, то он – один. Только люди по-разному его называют и по-разному ему молятся. Какая же ты темная, Танька! А еще высшее гуманитарное образование получила!

– Ну ладно, ладно! Нечего меня поучать! Моё советское высшее гуманитарное образование в Америке подверглось модификации. Я когда-то сдала научный атеизм, между прочим, на «отлично», а теперь сама не знаю, во что и в кого верю. Долго нам еще ехать?

– Всё, приехали. Паркуйся. Видишь этот двухэтажный дом у бензоколонки? Нам туда.

Я запарковала машину на «митере», бросила восемь «квотеров» на два часа. На всякий случай. Больше двух часов тратить на пустое дело я не желала. Мы вошли в дом, поднялись на второй этаж по чистой, свежевымытой лестнице. Дверь в комнату, которая служила предбанником, была открыта. В коридорчике у входа стройными рядами стояли кроссовки, сапожки, женские и мужские туфли, тапочки и другая обувь. Не так уж и много. Я насчитала всего восемь пар. Похоже, народ к этому гуру не ломился. Экзальтированная Наташка как всегда преувеличивала.

По восточному обычаю, мы сняли сапоги и на цыпочках, в носках, вошли в небольшую комнату ожидания. Вдоль выкрашенных в светло-бежевый цвет стен стояли новенькие стулья с мягкими сиденьями. Не какие-нибудь дешевые складные. Устроители «целительского офиса» явно позаботились, чтобы посетителям было удобно сидеть и размышлять о своих бедах и надеждах. Посередине комнаты стоял длинный низкий стол, на котором аккуратными стопками были сложены брошюры и журналы, кажется, на языке урду. Объявление у двери четко гласило: «На каждую семью – десять минут». «Да, не очень-то много времени отдает целитель страждущим! А впрочем, за такие-то мизерные деньги…», – подумала я.

Мы с Наташей примостились у окна, спросили, кто последний, расстегнули куртки и стали молча оглядывать посетителей. Народ пришел этнически и по возрасту самый разношёрстный, и все почему-то – парами: две пожилые женщины в чёрном, то ли индуски, то ли пакистанки; две другие – молодые, по-европейски модно и ярко одетые, внешне похожие на турчанок или выходцев из Югославии; еще две женщины из бывшего Союза и двое мужчин  средиземноморского типа. Один – средних лет, другой – помоложе, может, его сын. Турчанки довольно громко переговаривались. Не похожи они были на болезных и несчастных. Русскоязычные на них зашикали. Наташа полушёпотом обратилась к одной из наших:

– Скажите, пожалуйста, вы тут впервые?

– Нет, я уже в который раз прихожу.

– Почему? Не помогает? Или так надо?

– Да нет, помогает… Не сразу, правда. Я сюда с весны хожу, раз в неделю, как в храм. Теперь вот подругу привела.

– Ясно. А как надо с этим целителем разговаривать? Рассказывать о своих проблемах или вообще молчать, ждать, что он скажет? Он ведь ясновидящий?

– Вроде того. Но молчать не надо. Приготовьте свою просьбу или вопросы, напишите на бумажке, чтобы ничего не забыть. Прочитайте ему. Он вам скажет, что делать. Возможно, еще раз прийти велит, или что-то на вашей руке напишет… Заклинание какое-то, – таинственно сказала русскоязычная.

– Как… прямо на руке? Маркером? – удивилась Наташа.

– Маркером, маркером. А что тут такого? Захочешь исцелиться – разрешишь и на лбу себе что-нибудь написать, – невозмутимо заявила женщина. Она как завсегдатай  владела информацией и даже несколько гордилась своим особым положением.

– Спасибо, что предупредили, – пробормотала Наташа, подняла брови к потолку и молча посмотрела на меня, мол, будь готова ко всему и не рыпайся.

– Что ты на меня так смотришь? Раз я сюда пришла и нашла парковку, уходить не собираюсь, – буркнула я, достала из сумки i-phone и стала проверять электронную почту.

В это время из комнаты, в которой находился целитель, вышла молодая женщина, с виду – латиноамериканка. Она держала за руку мальчика лет десяти с синдромом Дауна. «Господи! И эта несчастная тоже на что-то надеется. Если он и её ребенку обещал исцеление, значит, – явный шарлатан, и мы просто теряем время», – тоскливо подумала я. Мы с Наташей переглянулись. Она пожала плечами, что, видимо, означало: не делай предварительные выводы.

Очередь начала продвигаться. Народ оживился.

Турчанки направились в комнату целителя. Мужчина средиземноморского типа что-то убежденно говорил на ухо своему молодому соседу. Тот возражал, злился. «Наверное, как и я, не хотел сюда идти». Наташа с любопытством наблюдала за их перепалкой.

– Какой приятный мужчина, Танюш! Интересно, кто он: грек, испаноязычный или итальянец? Неужели болен? А вид у него вполне здоровый, – шепнула Наташа.

– Какое тебе дело до посторонних мужчин? Ты же вроде пришла сюда из-за Алика, – заметила я.

– Ты, Танька, – настоящая депрессивная… ээ… мизантропка. В тебе столько негатива! (Наташа любила читать self-help литературу и иногда щегольнуть модной терминологией.) Тебе ничего сказать нельзя. Скучно же просто так сидеть. Ладно, умолкаю… Сначала ты пойдешь, потом – я. Хорошо? Мне еще немного подумать надо, что там говорить, – попросила меня Наташа. Я согласилась. Мне было всё равно. Хотелось только, чтобы эта эзотерическая процедура целительства поскорее закончилась.

В крохотной светлой комнате, за низкой перегородкой, перилами напоминавшей балкончик, на подушках сидел целитель. Это был мужчина неопределенного возраста, где-то между сорока пятью и шестьюдесятью, одетый в белые одежды, с маленькой вышитой шапочкой на голове. Его красивое, восковой бледности лицо, обрамленное черной с проседью бородой, отражало целую гамму внутреннего состояния: спокойное дружелюбие, невозмутимость, духовную высоту, отрешенность от всего мирского и одновременно – затаенную непомерную усталость. «Боже мой! Как, наверное, невыносимо тяжело сидеть целый день от восьми до восьми, вот так, поджав ноги (с перерывами на ланч и ужин, без выходных), слушать чужие беды и просьбы, пропускать их через себя и выбрасывать наружу, отражая постоянный поток негативной энергии», – подумала я. Мне стало по-человечески жаль целителя, и я даже в первые секунды забыла, зачем пришла. Спохватившись, я поздоровалась, села в кресло напротив целителя и посмотрела в его усталые глаза.

Что я ожидала увидеть? Ореол над его головой? Сияния не было.

– Здравствуйте! Как ваше имя? – сказал он по-английски и обратил на меня утомленный взгляд. Мне показалось, что он хотел улыбнуться, но почему-то передумал или не смог, и получилась некая жалкая полуулыбка.

– Меня зовут Татьяна. Я пришла к вам… У меня депрессия. Умер муж. Мы вместе прожили двадцать пять лет. Детей нет. Чувствую жуткое одиночество. Каждое утро просыпаюсь с мыслью о том, что не хочу больше жить, никому не нужна. Не вижу смысла в своём существовании.

Целитель понимающе кивнул и стал быстро-быстро что-то записывать в блокнот. Из-за перегородки не было четко видно. Что он писал своими тонкими смуглыми пальцами: мое имя, как я выглажу, о чем прошу, свои мысли-впечатления обо мне? Слова молитвы? Или вообще ничего не писал, так просто чирикал на бумаге… для видимости? Это продолжалось минуты три. Я застыла статуей, боялась пошелохнуться, ждала… Потом он оторвался от своих записей, снова взглянул на меня и сказал:

– Я все сделаю. Приходите через неделю.

«Что значит всё сделаю?» – подумала я и спросила:

– А мне что делать? Просто прийти еще раз?

– Да. Всё будет хорошо! Думайте о хорошем. – Аудиенция была окончена, и мне следовало удалиться.

Я поблагодарила его, попрощалась, достала из кармана приготовленные десять долларов (как-то совестно было давать «пятерку»), засунула их в прорезь специального ящика для денег (как же всё здесь было предусмотрено!) и в состоянии недоумения, с чувством незавершённости сеанса вышла из комнаты.

– Ну что? – прошептала Наташа. – Так быстро? Что он сказал?

– Ничего особенного. Сказал, что всё будет хорошо. Велел прийти через неделю. Теперь – ты. Вперед!

Наташа отсутствовала целых пятнадцать минут, превысила норму дозволенного времени. Наверное, из бедного целителя всю душу вытрясла. Она может!

– Что так долго? Видимо, ты его расположила к себе. Со мной он столько времени не возился, – комментировала я.

– Ну, раз я пришла, конечно, рассказала ему мою жизнь в подробностях. Про Алика, про мое нервное состояние… За свои деньги имею право. Он меня внимательно выслушал. Вот посмотри, написал мне что-то на руке.

– Покажи! То ли символы какие-то, то ли буквы. Что бы это могло значить?

– Какая разница? Вечно ты со своими сомнениями и недоверием… Раз написал, значит, так надо. И я верю, что он мне поможет. Не велел смывать, пока само не сойдет. Хорошо, что только на левой руке написал. Он мне тоже сказал прийти через неделю. Вместе поедем? – возбужденно тарахтела Наташа.

– Посмотрим. Я не уверена, что поеду. Пока не вижу смысла. Созвонимся.

Прошло несколько дней. Настроение моё, как я и предполагала, нисколько не улучшилось. По-прежнему, особенно по утрам, накатывала такая хандра, такая безнадёга, хоть в петлю полезай… Господи, почему мы не завели ребенка? Всё откладывали до более стабильных времён в погоне за высокой зарплатой, красивым домом, очередной новой машиной, поездкой в Европу и другими атрибутами «счастливой семейной жизни», а потом Володя заболел… И счастливая жизнь кончилась. Был бы у меня сейчас взрослый сын или лучше – дочь! Близкий человек. Мы бы понимали друг друга. Она бы делилась со мной своими секретами, планами. Я бы слушала, давала ей советы. Мы бы вместе ходили по магазинам, покупали модную одежду, ездили отдыхать… Ничего уже не исправишь.

Не хотелось открывать глаза, вставать с постели и начинать новый день. После душа, двух чашек черного кофе и таблетки антидепрессанта я всё же немного взбадривалась и заставляла себя встроиться в каждодневную рутину бытия. «На автопилоте» ехала на работу, кое-как справлялась с потоком электронной почты и телефонными звонками, постоянно смотрела на часы в ожидании конца рабочего дня, когда я смогу снять маску цивильно-социальной профпригодности, добраться до дома, дивана, завернуться в плед, окунуться в прошлое и снова поплакать от жалости к себе.

Через неделю позвонила Наташа.

– Ну что? Как ты себя чувствуешь?

– У меня – без перемен. А что у тебя? Алик вернулся?

– Нет! Не вернулся и даже не звонил. Но ведь гуру велел нам еще раз прийти. Ты собираешься?

– Не знаю… неохота. Но, наверное, нужно всё же поехать, чтобы окончательно убедиться, что он – шарлатан и это – сплошное надувательство.

– Как ты умеешь всё перевернуть, Таня! Ты – просто тяжелый случай. Нужно поехать, потому что он так велел. И чтобы получить положительный результат.

Я немного поворчала, но все же согласилась поехать, но только в последний раз!

В комнате ожидания сидел пока один посетитель – тот самый, симпатичный мужчина средних лет средиземноморского типа. Он сказал, что целитель поднялся к себе наверх поужинать и вернется минут через тридцать. На левой ладони мужчины красным маркером было что-то написано. Как у Наташи.

– Что же вы сегодня в одиночестве? Где ваш молодой спутник? – перекинула мостик Наташа.

– Он не пришел пока. Сижу, жду. Если не явится, значит, буду говорить за него и за себя, – улыбнулся мужчина.

– О, вы улыбаетесь! Значит, вам лучше. Значит, вам помогает, – продолжала как бы невинно заигрывать Наташа.

– Я улыбаюсь вам, – галантно сказал мужчина. «Наташа явно в его вкусе, и он, несмотря на обстоятельства, не прочь завязать новое знакомство. Времени не теряет. Как все пошло и обыденно!» – подумала я и молча уткнулась в свой i-phone. Не стала мешать подруге. Пусть пококетничает. Краем уха я услышала, что Наташиного собеседника зовут Ник, что он итальянец и у него проблемы с сыном-наркоманом.

Вскоре пришел какой-то молодой пакистанец, наверное, помощник целителя, заглянул к нам в предбанник, заботливо зажег свет и пригласил к гуру. Я пошла первой. Ник дожидался своего сына и остался разговаривать с Наташей.

Все повторилось снова: вопрос, как меня зовут, его усталые глаза, бледно-бескровное лицо, полуулыбка, мой рассказ, записи в блокноте. Посмотрел на меня своим отрешенным взглядом и сказал, что пройдет моя депрессия и всё будет хорошо. Приходить больше не велел и отпустил «с миром». Я заплатила «десятку» за сеанс и вышла позвать Наташу.

Наташа прервала оживленную болтовню с Ником, и игриво сказала: «Иду исцеляться».

В комнате ожидания народу прибавилось. Появилась пожилая женщина с маленькой белокурой девочкой лет десяти. Лицо женщины, безбровое, желтое, все в мелких морщинках и прожилках, как пожухлый осенний лист, было само страдание и боль. Старенькая, выцветшая вязаная шапка плотно сидела на круглой голове. Трудно было в ней узнать ту моложавую, привлекательную женщину, с которой нас когда-то свела иммиграция. И все же я узнала ее. Лет двадцать назад мы жили в одном доме в восточной части Бруклина, и отношения между нами были самые добрососедские. Мы забегали друг к другу за луком, морковкой, выпить чаю и просто поболтать. Мне было двадцать пять лет, Рае – пятьдесят. Она учила меня вкусно готовить, вести хозяйство, обращаться с мужем, чтобы не разлюбил, и вообще – жить.

– Рая, вы узнаете меня? Я – Таня Подольская. Мы с вами жили на одном этаже на Рокавей-Парквей. У меня был муж Володя. Помните?

Рая посмотрела на меня близорукими глазами через массивные линзы очков, силилась вспомнить, вымученно улыбнулась.

– Конечно, помню вас… тебя, Танечка. Как не вспомнить! Мы ведь друзьями были. Столько лет пролетело! Столько всего произошло… А ты-то как меня узнала? Я же стала на чёрта похожа. Вот ведь Бог где привел встретиться. – Рая заплакала, сняла очки и стала утирать слезы.

– Не плачь, бабушка! Опять ты плачешь, – сказала девочка, обняла старуху и прижалась к ней белокурой головкой.

– Что привело вас сюда, Рая? Можете рассказать?

– А я сама не знаю, зачем и пришла. Мне уже ничто не поможет. Запущенная онкология… Химиотерапию делала. А толку-то… Разве что облысела. Помните, какая у меня была пышная грива? – Рая демонстративно, с надрывом, сдернула шапку, на несколько секунд обнажив совершенно безволосую, как у целлулоидного пупса, голову.

– Нет, нет, бабушка! Ты не умрёшь. Целитель тебя вылечит. Я знаю, – закричала девочка и зарыдала.

– Вот внучка моя Леночка – круглая сирота. Ее родители (моя дочь и зять) погибли 11 сентября. Оба работали в Twin Towers. Я Леночку растила, все, что имела, старалась в нее вложить. А теперь не знаю, что будет с ней, когда меня не станет. Она – тихий, ласковый домашний ребенок. Таких нельзя отдавать в детдом. Погибнет она там. А родственников у нас в Америке нет, – продолжала свой рассказ Рая и умоляюще посмотрела на меня. – Может, посоветуешь что-нибудь, Танечка? Каких-нибудь хороших приемных родителей…

– Я… бы рада посоветовать, помочь, да не знаю как. Муж мой Володя недавно умер. Депрессия у меня… – бормотала я, опустив глаза. Мне стало неловко за своё оправдание. Раина беда заслонила мою печаль, словно тяжелый занавес опустился на сцену.

– Ааа… горе-то какое. Володенька, значит, умер. Помню его. Такой крепкий был, спортивный. И на тебе! Сюда все с го-рем своим приходят… да и уходят с го-рем. Что он может, пакистанец этот! Который раз уже сюда прихожу! – протянула Рая.

Мы помолчали. «Жуткая история. Смертельно больная старуха и несчастная маленькая девочка-сирота. И я тут со своей депрессией… Нет, не могла я просто так уйти. Я должна что-то сказать, что-то сделать, вселить в них хоть какую-то надежду. А что я могу, если ни химиотерапия, ни целитель не помогают?» – спрашивала я себя и сама себе отвечала: «Думай, Таня, думай! Ты – одна. И если девочка одна останется…»

Наташа вышла от целителя весёленькая такая – и сразу к Нику, протянула ему записку, наверное, дала телефончик. Он взял записку, аккуратно сложил и спрятал в карман. Наташа помахала ему рукой, и мы направились к выходу.

«Телефон, телефон», – подумала я.

– Рая, дайте мне, пожалуйста, номер вашего телефона. Я вам позвоню, ну хоть завтра. Мы поговорим и обязательно что-нибудь придумаем. Я вам обещаю.

***

Прошло несколько недель. Алик к Наташе так и не вернулся. Впрочем, её это уже не сильно волнует, и к целителю она больше не ходит. В Наташиной жизни появился Ник, и она возлагает на него большие надежды.

Я забыла про свою депрессию. Нет, не то. Моя депрессия просто отошла на задний план сознания. Слишком много появилось дел и забот, чтобы думать о том, как мне плохо. Каждый день после работы я еду к Рае с Леночкой: покупаю продукты, готовлю ужин, кормлю их обеих, помогаю девочке делать уроки. Леночка привыкает ко мне, называет меня тётей Таней… По воскресеньям я отвожу Раю к целителю. Он обволакивает ее своим отрешенным взглядом, что-то пишет в блокноте, говорит: «Я буду молиться за тебя, Рей!» Нечего ему больше ей сказать. Леночка умоляюще смотрит на меня:

– Тётя Таня,  мы сюда будем ездить, пока бабушка не выздоровеет, да?

– Конечно, девочка.

                                                                                                   Апрель 2014 г.

Родом из Москвы, выпускница филологического факультета МГУ. В 1979 г.  эмигрировала в США.  Автор пяти книг стихов и прозы. Публикации в журналах «Новый мир», «Новый журнал», «Слово/Word», «День и ночь», «Зарубежные записки», «Дети Ра», «Гостиная», «Ковчег» и др. Её произведения выходят в сборниках и альманахах. Елена - президент Бруклинского клуба русских поэтов, заместитель главного редактора журнала «Гостиная» и вице-президент творческого объединения ОРЛИТА.