Анатолий Юхименко

Молочно-кислое броженье. Стихотворения

 


 


***


я был раздавлен, пойман, потрясен,


когда слабел от этой дивной хвори


и ты – сестра моя по обедневшей крови –


была назначена ответчицей за все;


 


дышала на моем плече,


старела, мучила и как могла любила,


зачем-то это надо было,


ах, только вспомнить бы – зачем;


 


беспамятство, тщета, никак,


склерозный ум, сор серых клеток,


а там, где полнокровна Лета,


любовь-купальщица невинна и нага;


 


где нет ответов – плавится печаль


и тяготит надменным слитком руку,


как сладостно терять подругу


и сгоряча рубить с плеча,


 


и хоронить живую речь


в нелживой, но обманчивой гортани


на расстоянье ранних расставаний


и поздних, как раскаянье, невстреч;


 


принадлежащее не нам,


нас искушает бледнокровнойхворью,


затем ли, следуя верховьям,


река восходит к родникам.


***


женщина – серебряный сосуд –


дай испить твоей прохладной влаги,


браги, расширяющей сосуд,


придающей страсти и отваги,


что одно и то же;


                                 все течет:


воды, реки, этот стойкий берег,


кровь в сосудах, мысли ни о чем


и о чем-то мысли, их подобье перед


тем как думать о тебе,


                                   течет


через горловину, щели, поры,


трещинки в металле, о, еще


с губ твоих, с сосков твоих и впору


задохнуться, захлебнуться, плыть


плавники расставить, через жабры


фильтровать и пить, и пить, и пить


изнывая, мучаясь от жажды,


этот ядом сдобренный раствор,


этот грех – крутой


                        дразнящий


                                   терпкий,


дар – сулящий смуту и раздор,


дар, что возражений не потерпит;


 


и когда от нежности легко


и грешно, и ночь идет на убыль,


пью твое густое молоко


и целую трижды в трижды губы.


 


***


ты пахнешь молоком и кровью,


когда ты пребываешь с ним,


ты – уплывающая кролем


по пенным волнам простыни;


 


густой и терпкий запах жизни,


пыльца распущенных ночей,


когда соединенье – ты с ним –


сильней соблазна быть ничьей;


 


а он – приручен и обласкан –


когда ты пребываешь с ним,


смакует жирный грех соблазна:


казаться или быть твоим;


 


грех к полумере не пригоден,


но поглощает целиком,


когда стихает гнев Господень,


меняют кровь и кормят молоком.


 


***


да будет дождь ночной


роптать, метаться, злиться


прохладный и нагой,


как ты под тонким ситцем;


да будет бездн исход


и утоленье жажды,


и ты  – целебных вод


для губ до ласки жадных;


 


да будет гроз разлив


и ты, и в нашей власти


изведать на разрыв


изгибы влажной страсти;


 


да будет от стихий


дано по капле чувству,


где немощны стихи


и мелочно искусство. 


 


***


как  эта женщина в июле хороша.


вот выраженье, что не терпит возраженья.


добавь еще на руки малыша –


и выйдет лик эпохи Возрожденья.


 


все целовать бы неуступчивую грудь,


и если не испрашивать участья,


то жизнь управится с бедою как-нибудь


и как-нибудь поладит и со счастьем.


 


добудь ей август перелетных звезд,


пребудь у губ навязчивей, чем выдох,


отмерь от сердца этих длинных верст


исхода, что не ведает про выход.


 


на том поладим.тоненький июль


гречишным медом насыщает сладость.


спит тишина.луна качает тюль,


пока ты в силу превращаешь слабость.


 


пока та слабость – каменная соль,


пока  греху назначено иное.


припоминая будущую боль


нелюбящее сердце ноет.


 


***


я любил бы тебя на рассвете,


у тебя были б чуткие руки,


нет, не руки, но цепкие сети


дивной девы, коханки-подруги;


 


время шло б по спиральному кругу,


добывал бы рассвет сок из ранки,


ревновала б скупая подруга


к захмелевшей от страсти коханке;


 


будто занавес праздничной сцены


ветви вербы свисали б охранно,


где подруга страшится подмены,


там щедра на растраты коханка;


 


и к юдоли наивной и грешной


хрупкий луч пробивался бы косо,


и досталось бы вере с надеждой


расплетать твои темные косы;


 


но когда заоконная верба


светлым облаком станет клубиться,


две монашки – надежда и вера –


проклянут площадную блудницу.


 


***


я деву-женщину любил,


как часть ее владений,


немой и вязкий, будто ил,


содеянный в эпоху наводнений;


 


семь тучных лет вскормил намытый ил,


хмелел ячмень, накапливая солод,


и я прирученную челядью служил,


чтоб ты не знала как зовется голод;


 


потом сжигали воды в топке небеса,


и лишь глаза сочились родниками,


и вышло время: нищему бросать


на площадях плодоносящий камень;


 


ах, дева милая, жена моих скорбей,


ночной услады неприкаянная дива,


в худые годы нет иных затей:


брать корм с руки легко и горделиво;


 


из этих рук уже не взять плода,


а тот, что взят, червив или надкушен.


покоя нет.и не было. и никогда


его не будет.значит, он не нужен.


 


***


                     «и это я, великий человек»


                                   Нила Высоцкая


 


потом зажгут на кленах листья,


и не сочтя за тяжкий труд,


то шкуркой беличьей, то лисьей


согреют обнаженный грунт;


 


а ты согрей меня участьем,


как всходы злака юный снег,


быть может, я рожден для счастья,


как всякий праздный человек;


 


в каком-нибудь твоем июле,


тончайшем, где ни дать, ни взять,


мы, будто смертные уснули,


чтоб осенила благодать;


 


вот для нее и носит вены


сухие, будто русла рек,


ничтожный,


            низменный,


                        мгновенный,


простой великий человек.


***


улыбнись уголками глаз,


излучая соленую зелень,


наведи на меня порчу/сглаз,


опои приворотным зельем;


 


отбери даже право быть


не твоим, преходящим в Лету,


помести в свой привычный быт,


как дыханье в грудную клетку,


 


изведи меня, истоми,


обожги тем – высоким – током,


что проносится над людьми


то есть ставит их вровень с Богом.


 


***


без тебя, как смогла, постарела


та хозяйка скуластого нрава,


та девчушка воздушного тела,


та услада/отрада/отрава;


 


ты ей сделал лишь бегло наброски


как морщинам ложится надежно


в чуть намеченные бороздки


и она оправдала надежды;


 


ты ей только подыскивал колер


для волос, как у горлицы сизой,


цвета пепельного укора


с проступающей укоризной;


 


ты сбирал ей целебные травы


мать-и-мачехи и материнки


и она узаконила право


нетерпимости и материнства;


 


ее имя для нёба – отчизна,


ее облик слит с плачущей ивой


и она, как смогла, заучила,


что грешно быть смешной и счастливой.


 


***


та женщина, которая случалась,


но не случилась, не произошла


заветное с заведомым сличала


и привечала часть добра и зла;


 


лукавила, ласкавилась, лучилась,


училась между строк читать «прости»,


та женщина, которая случилась,


затем что не могла произойти;


 


прости ей, Боже, и воздай по вере.


родимое.заветное.  свое.


как по предплечии, по тонкорунной (заблукавшей) вене


прерывисто журчащий ручеек.


 


***


«никто меня не долюбил до счастья.»


зато и я не залюбил до горя,


когда в зрачках твоих, как тать полночный, шастал


и пил из губ твоих, изогнутых дугою,


 


и укрывал скупую подать взгляда,


и плыл/тонул на лодочке ладони,


вину вдыхая, - цепкий запах яда


цветущей пыли атропинной белладонны.


 


мы – квиты.от навязчивых прощений


твердеет вера травяных настоек,


пьет стыд вина, не ведая отмщений,


как все невинное и для греха простое.


 


простора б для земных пологих  судеб,


где квиты мы и дар не разворован.


но бродит сок.хмелеет кровь в сосуде.


молчит молочное младенческое слово.


 


 

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера