Вы когда-нибудь размышляли о дятле? Стихотворения

ШАХМАТИСТ

Вот, я вижу, он появляется, этот усач.
Вот он уже в конце улицы, торопится, пускается вскачь.
Этот шарманщик или шахматист,
господин Филидор или Флоридор, то ли Жан-Марк, то ли Жан-Батист.

До чего всё-таки жаль, что Средние Века  ушли навсегда.
Теперь я вынужден улыбаться и говорить «да-да».
Теперь почему-то нельзя называть врагом врага.
Я бы просто хотел поставить его на рога,
а тут начались бы улыбки, расшаркиванья, кивки.
Но я не хочу этого и не подам ему руки,
Как это делают шахматные игроки…
Мне было бы противно улыбаться и говорить ему «да-да»,
поэтому я быстро с тобой прощаюсь.
Наверное, навсегда.

Вот, я представляю себе, вы в каком-то кабаке
среди францисканских монахов, пьяниц, любителей бильбоке.
Тускло мерцают свечи, ночь на дворе.
Вы сидите друг против друга, и он обучает тебя своей нечестивой игре…

Как назло, недавно закончились Средние Века.
Тогда бы жизнь его была коротка.
Ведь всем совершенно ясно, нам говорил кюре,
какая чёрная рука верховодит в этой игре.

Вот, вы на вокзале Gare du Nord или Gare de l`Est ,
протискиваетесь в какой-то поезд, где, кажется, нет свободных мест.

Вот, вы в деревне, в каком-то доме,больше похожем на конуру.
Он опять вовлекает тебя в эту нечестивую шахматную игру.

Ну, почему же закончились Средние Века?
Как я всё-таки ненавижу этого игрока!
Почему ты хочешь быть с ним?
Я гораздо лучше его!
У него кроме разноцветных фигур и усов нет ничего.

В городе не горит ни один фонарь, темнота.
Слышится тихий плеск воды у опор Нового моста.

ВОЗЛЕ  ДОМА,  
ПОСТРОЕННОГО  ЛЕ КАРБЮЗЬЕ

Возле дома, построенного Ле Корбюзье
На Большой Мясницкой,
Уже не стучат недели две
Твои ботильоны-копытца.

А тем временем какие-то голуби-старики
Тонут в водах Москвы-реки.

Прочёсывают город в ночные часы
Батальоны конной милиции.
Служебные собаки стёрли носы,
Выискивая ботильоны-копытца.

Я думаю, для прогулок
Ты выбрать могла Сверчков переулок.

Живущие там солидные господа,
Например, господин Молчалин,
Нагло утверждают, что никогда
Ботильонов твоих не встречали.

Старый дворник Иван Емельяныч
Свой двор закрывает на ночь.

И, поскольку, завтра праздничный день, суббота,
Емельяныч отдаётся сонате,
Написанной в форме гавота
Композитором Домиником Скарлатти.

Играет в собственном переложении для терменвокса,
Которым в последнее время увлёкся.

И на лице моём слёзы,
Я будто бы вижу тебя в красно-коричневом платье,
Хотя довольно прохладно, и скоро грянут морозы...
Это старый дворник играет Скарлатти.

Как известно, до середины Москвы-реки
Долетит отнюдь не всякая птица.
Рискнули какие-то голуби-старики,
Но им не суждено приземлиться.

На главном голубе нет лица,
У других побелевшие лица.
Они не смогли долететь до конца,
И не было сил возвратиться.

Мы такие же голуби-старики
Посредине Москвы-реки.

ИНЕССА

Твоя птица варакушка, твой цвет бирюзовый.
Каждой ночью ты слышишь странные зовы.
Твоё число 27, твоё село Левашово.
Твоё время от часа до половины второго.
В это время выходит кто-то тёмный из леса
и зовет тебя тихо: «Инесса, Инесса».

Твой художник Шагал, твой поэт Алигьери.
Росомаха, медведь и кабан - твои звери.
На холме твоя церковь святого Стефана.
Тебе жутко и радостно, и желанно.

Но когда в сентябре зацветёт солидаго,
ты будешь готова к последнему шагу,
и безлунною ночью двадцать седьмого
ты из дому выйдешь на странные зовы.

Твоя планета Сатурн, твой цветок солидаго.
В животе твоём страх, в твоём сердце отвага.

А варакушка утром споет про Инессу,
Но дед Головань и тётка Марго не поймут ни бельмеса.

СВЯТОЙ  ФРАНЦИСК  
И  БРАТ  ПАХОРУКОВ

Пахоруков беснуется, скачет вокруг села,
А войти боится - много наделал зла.
И селяне боятся выйти, попасть Пахорукову в пасть,
Ведь Пахоруков рыщет – вот какая напасть.
А ночью, пробравшись в курятник, ворует курей,
Схватит курёнка, и, ну, бежать поскорей.
Но вот из села выходит святой Франциск,
Прямо идёт к Пахорукову, невзирая на риск.
Святой говорит: «Зачем ты спилил кресты,
А теперь со стыда трусливо бежишь в кусты?
Брат Пахоруков, ты рыщешь, как волк, за селом,
Лишился покоя, и поделом тебе. Поделом.
Вот что хочу предложить тебе, брат Пахоруков,
Встань напротив меня, подними свою правую руку,
Дай обет, что не будешь пилить кресты,
И кур воровать больше не будешь ты.
За это добрый народ тебе всё простит
И будет кормить тебя супом, зная твой аппетит».
Пахоруков на эти слова обнажает свой злобный оскал,
Щёлк зубами и поскакал... поскакал.
Тут к святому Франциску подходит мужик:
«Что, – смеётся, – к такому ты не привык?
Ты, – говорит, – конечно, великий святой,
Но, всё равно, у села напрасно не стой.
Будет  пилить он кресты и таскать курей.
Тут святой не поможет, надо звать егерей».
И пока святой разговаривал с мужиком,
Несколько раз Пахоруков промчался мимо с высунутым языком.
Повернулся святой и пошёл обратно в село.
Молча шёл, только вздыхал тяжело:
«Волк меня слушался, рыбы и Божьи птицы.
Как теперь такое могло случиться?»
Падает снег, плачет святой, скачет брат Пахоруков,
Щёлкают зубы, а больше нигде ни звука...

ДОРОГА  НА  СЕВЕРНЫЙ  МУЙ

Красные селькупы  собрали артель,
Строят Северомуйский тоннель.
О, эта дорога на Северный Муй,
Страшная, страшная дорога на Северный Муй.

Семьдесят восемь дней внутри горы,
Где круглые сутки жрали тебя комары.
Пыль и гранитная крошка тебе забивались в нос,
Грамотей-десятник давал тебе в день не больше трёх папирос,
Твой желудок горел, и мучил тебя понос.
О, эта дорога на Северный Муй,
Страшная, страшная дорога на Северный Муй.

Вспомни, как любил ходить ты в Красный чум,
Читал серьёзные книги, развивал свой ум.
Кто сказал тебе первым про этот проклятый тоннель?
Кто затащил тебя в эту артель?
Теперь ты мог бы долго проклинать его,
Но уже не сможешь проклинать никого,
Потому что в луже крови теперь твой чёрный чуб,
В луже у самой дороги, красный селькуп.
У этой дороги на Северный Муй,
Страшной, страшной дороги на Северный Муй.
Ты мечтал пройтись по этому Мую в новом пальто,
А теперь мог бы спросить себя: «Ну, и что?»
Ведь ты уже видел во сне, как свой поцелуй
Дарит тебе блондинка из города Северный Муй.
Но ты жестоко ошибся, красный селькуп,
Теперь на этой дороге лежит твой труп.
На этой страшной дороге в Северный Муй,
Страшной, страшной дороге в Северный Муй.
Мимо тебя проезжает огромный КАМАЗ,
Такой огромный, какой ты видел в жизни, быть может, раз.
Какой-то шофёр, а не ты попадёт в этот Северный Муй,
Не тебе, а ему северомуйка подарит свой поцелуй.
О, далёкий прекрасный Северный Муй,
Как хотел попасть ты в далёкий прекрасный Северный Муй...
Ты бил по твёрдому камню своею киркой,
Стремился туда, где мог бы найти покой.
Но дорога на Северный Муй уходит мимо тебя,
Никого не жалея, никого  не любя.
О, эта дорога на Северный Муй,
Страшная, страшная дорога на Северный Муй.

ТЁТЯ  КЛАРА

Тётя Клара давным-давно умерла.
Теперь она по ту сторону добра и зла.
И вслед за нею, как ни странно,
Исчезли, растворились в воздухе герои её романов.
Но я хотел бы коснуться одной истории,
Произошедшей в южном городе Евпатории,
Когда там бесчинствовала банда похитителей чемоданов:
Кошкодамов, Кашкадамов, Сулейманов, Хламов.
На пляже имени Фрунзе, где золотой песок,
Раздался тонкий девичий голосок:
«Украли, украли, сволочи мой чемодан,
А там почти законченный новый роман».
Это юная тётя Клара приехала в Евпаторию
Дописать роман и заодно отдохнуть у моря.
Но банда похитителей чемоданов
Вмешалась в исполнение тётиных планов.
Тёте Кларе даже не пришлось обращаться в милицию.
По счастью на пляже лежал известный сыщик Криницын.
Он выследил этих похитителей чемоданов,
И в гостинице «Крым» им был застрелен гнусный бандит Сулейманов.
И потом после жестокой драки
У знаменитого озера Мойнаки,
В самом сердце евпаторийских лиманов
Он обнаружил склад украденных чемоданов.
Тётя Клара была весьма симпатичной особой,
Только нос у её был всегда какой-то особый.
Поэтому сыщик Крискентий Криницын
В тот же день на ней захотел жениться.
Но она отвергла его матримониальные планы,
Главным смыслом жизни её всё-таки были романы.

Тётя Клара давным-давно умерла,
И, кроме меня, никто не помнит про эти дела.

В старости стала она страшной и горбоносой,
С хриплым голосом и всегда с папиросой.
Работала медрегистратором в Куйбышевской  больнице
И едва сводила концы с концами, как говорится.

Но со страстью какого-то наркомана
До самых последних дней писала свои романы,
От исторической саги «Герои Плевны»
До бытовых зарисовок «Зрелые годы  Марьи-царевны».

А тогда ей роман удался на славу.
После этих событий она написала последние главы
«Мероприятие без начала и завершения»,
«Барски-пренебрежительное отношение»,
«Появление нового бессовестного персонажа»,
«Нанесение странного и сомнительного макияжа»,
«Кража»,
«Вот, вот и вот»,
«Сыщик играет на флейте гавот»,
«Последнее искушение Клары»,
«Фанфары».

ЛОСИ

Утомлённые лоси таинственной вереницей
движутся по Северной Столице,
по улице Зодчего Росси, по Невскому, по Марата,
потом исчезают куда-то,
и потом появляются снова
на улицах града Петрова,
вызывая вереницу воспоминаний.

Во-первых, о писателе Томасе Манне,
у которого в известном романе
тоже действие проходило в снежном тумане,
и минуты жизни то сжимались, то разжимались,
хотя никакие лоси как будто не появлялись.

Во-вторых, вспоминается Маринетти,
который, надевши фрак, выступал на банкете
и кричал: «Цур-цур-цур!», - вызывая лосей из глубин мироздания,
при этом пугая участников уважаемого собрания.

И ещё вспоминается кафе «Абрикосов»,
в котором мы занимались обсуждением вечных вопросов,
при этом ты думала, что я похож на доктора Герценштубэ,
а я смотрел на твои глаза и губы,
и грустно мочил усы в кальвадосе,
а за окнами что-то двигалось, возможно, лоси,
но я не поставил вопрос о причинах их появления,
а также о влиянии лосей на судьбы нового поколения.

Какой-то тенор гнусавит арию Каварадосси,
и под эту музыку медленно движутся лоси…

Улицы города снегом заносит,
и сквозь снег пробиваются лоси…

Утомлённые лоси
на улице Зодчего Росси…

ВЫРЕЗАЮ  ТВОИ  ГЛАЗА

Всё это скоро превратится в пыль. Да, превратится в пыль. Кончается лето.
На поле колосящегося пересильда выползают грохочущие драндулеты.

Когда пересильд из бледно-голубого становится белым, приближается жатва и,
я думаю, единственное, что остаётся  делать – вырезать глаза твои.

Просто глазам белыми быть нельзя, и поэтому я делаю то, что надо делать –
из фотографий твои глаза вырезаю, пока они из бледно-голубых не стали белыми.

Последний раз смотрю в твои глаза я, такие пересильдовые, такие манящие.
Эти хрустальные глаза я вырезаю и отправляю назад, на твой почтовый ящик.

Иначе я рухну в пересильдовые цветы и  со словами «принеси, принеси льда»
умру от жары, от белизны и от духоты посреди поля поспевающего пересильда.

ЭЙНО  И  ХИЛЬДА

Посреди поля поспевающего пересильда
Занимались любовью Эйно и Хильда.
Эйно был парень упитанный и мордастый,
Но и Хильда считалась в деревне самой грудастой.
Там только Эйно знал наизусть Калевалу,
Поэтому Хильда, кроме него, никому не давала.
К тому же, Эйно летом ходил в штиблетах,
А зимой в сапогах тёмно-белого цвета.
Потом в лесу на Эйно напали волки,
И он шестнадцать часов просидел на ёлке,
Декламировал Калевалу, сидя на ели,
Пока волкам эти выкрики не надоели.
Волки ушли домой, прижавши уши,
Ворча, что в жизни не слышали подобной чуши.
Тогда Эйно по мобильнику вызвал Хильду
И, повёл её в поля пересильда,
Который в августе из голубого становится белым,
Но Эйно с Хильдой нет до этого дела.

СКРЮЧЕННЫЕ  ПАЛЬЦЫ

Неужели тебе до сих пор не наскучило
Такого нежного человека, как я, обижать и мучить?
У меня от любви на левой ноге пальцы скрючило,
И я четвёртый день не могу их раскрючить.

Не могу раскрючить, а ведь это необходимо
Для ходьбы и прочих видов движения.
Я ковыляю, а люди проходят мимо
И, наверно, смеются над моим безвыходным положением.

Я бреду куда-то с лицом страдальца
Оттого, что скрючило пальцы на левой нижней конечности
И все смеются, что я не могу раскрючить пальцы,
Которые скрючило по причине твоей  бессердечности.

Ковыляю по Невскому и шепчу «се ля ви, се ля ви»,
Похожий на селёдку в экзотическом маринаде.
Мои пальцы скрючило от неразделённой любви,
Примерно такой любви, о которой писал Саади.

А ты говоришь, что я даже противней, чем телеведущий Гордон,
Но разве Гордону бы скрючило пальцы от любовной страсти?
Ты опять прогнала меня в шею, но я вернусь и скажу: «Пардон,
Я снова пришёл к тебе, любимая! Здрасте».

Мои пальцы раскрючатся, как ряд коринфских колонн,
И мир удивится, насколько изящна моя походка..
Ведь ты не допустишь, чтоб тот, кто в тебя влюблён.
Ковылял по Невскому, как маринованная селёдка

ТОСКА

Дело в том, что у скрипача Мурыгина был хвост,
Не маленький завиток, а солидный хвост, сантиметров двадцать пять – тридцать.
Из-за этого хвоста, несмотря на яркую внешность и высокий рост,
Мурыгин так никогда и не смог жениться.

Музыкант всю жизнь этот хвост скрывал,
Аккуратно заправлял его в кальсоны.
Но хвост иногда всё равно себя выдавал,
Предательски поднимался, когда он играл свой любимый концерт Мендельсона.
О, тоска, как много в этом мире тоски!
Она не уходит, даже когда звучит весёлое скерцо.
От тоски на хвосте музыканта дрожат волоски,
От тоски в груди разрывается сердце.

По вечерам музыкант закрывает дверь,
Встаёт на четыре ноги, поднимает хвост и слушает дивную музыку Мендельсона.
Хотя мы знаем, что он никакой не зверь,
Закончил консерваторию по классу профессора Захара Брона.

ПОНЬКИН  ИГРАЕТ  ПУЧЧИНИ

Дирижёр Понькин, ты ведь радовал своими звуками папу Иоанна-Павла Второго.
И я говорю тебе: «Дирижёр Понькин! Эй, здорово! Здорово!

Маэстро Понькин, когда стоишь ты за дирижёрским пультом,
Музыка представляется каким-то таинственным культом.

Вчера я услышал, как ты играешь «Мадам Баттерфляй» Пуччини,
И, честно признаться, плакал,что не пристало мужчине.

Я ходил вместо хищного зверя повсюду,
Кандидат в президенты меня обзывал Иудой,
Я возил контрабандой титановый лист,
Все газеты кричали, что я террорист,
Я скакал босиком по кострищу в Непале,
Я писал роман об Ашшурбанипале,
Я служил капелланом в республике Того,
Я без уха ходил в честь Винцента ван Гога…

Но если на лице моём слёзы, это значит Понькин играет Пуччини,
А больше я не смог бы заплакать ни по какой причине.

НА  СОСЕДНЕЙ  РЕКЕ  ГАВ

Среди многих мелких названий VDQS
этой обширной местности выделяется
белое вино Жюрансон,
очень приятное, с оттенками мёда, груши и айвы.
Его вкушают, главным образом,
с форелью из соседней реки Гав.

Владимир Волконский
«Книга о французском вине»

Не знаю, интересно это вам или нет,
но открою один небольшой секрет.
Когда особенно плохо становится мне,
я читаю любимую книжку о французском вине
и покидаю петербургский район Пески,
где мрачные факты жизни слишком близки
и попадаю в живописную провинцию Перигор,
затерявшуюся на юге Франции среди гор.
Там можно пить золотистое вино Жюрансон,
навевающее человеку сладостный сон
и с полным осознанием того, что ты прав,
закусывать форелью из соседней реки Гав.

Вот солнечным утром, как какой-нибудь граф,
я восседаю на берегу соседней реки Гав
и в компании столь же симпатичных персон
вкушаю золотистое вино Жюрансон,
которого лёгкие оттенки мёда, груши, айвы
вызывают приятное кружение головы.
И насколько же в эти мгновения далеки
события, происходящие за тысячи лье от соседней реки,
например, в петербургском районе Пески!

Возможно, жители этого района Пески
не могут позволить себе рыбу дороже трески.
Возможно, там всюду разбросан какой-то хлам.
Возможно, там серые кошки писают по углам.
Возможно, там ямы, куда нетрудно упасть.
Возможно, там гнусные карлики захватили власть.
Но ты можешь мысленно всё это обругав,
Пить вино Жюрансон с форелью из соседней реки Гав.

Главное - покинуть этот район Пески
где даже стены страдают от экзистенциальной тоски.
Можно сбежать в замок Виндзор,где пьянствует Джон Фальстаф,
или в Техас, где безголовый всадник мчится среди агав,
или на озеро Чад, где изысканный бродит жираф,
или в провинцию Перигор, где изумительно вкусная форель водится в соседней реке Гав.

БУБЛЕЕВА

Бублянский, Бубликов, Бублеева, Блябликов,
Страшные осколки старого мира,
Неуверенно, как флотилия бумажных корабликов,
Движутся по коридору коммунальной квартиры.

В тёмной квартире на углу Некрасова и Рылеева
Прячутся деятели самого крайнего толка.
Возглавляет борцов с режимом Бублеева,
На спине Бублеевой висит двустволка.

Считают, что в её мозгах произошло воспаление.
Это многое объясняет, но только отчасти.
Потому что главное её стремление -
Именно Блябликова привести к власти.

Она называет Блябликова своим властелином
И хочет сделать его властелином де-юре.
А Блябликов ходит с береттой, кретин кретином,
Втянутый Бублеевой в опасную авантюру.

Кольцо врагов сжимается неудержимо,
В каждую щель суётся какая-то рожа.
Это ищейки ненавистного режима
Стараются Бублееву уничтожить.
Но её больше беспокоят Бублянский и Бубликов,
Которые только прикидываются соратниками, а, в сущности, волки.
Она хорошо знает цену этой публике
И думает, не лучше ли сразу их пристрелить из двустволки.

Но тогда  борцов останется только двое,
В ком она абсолютно уверена лично.
А вдвоём, пусть они и герои,
Бороться с режимом проблематично.

Лучше потом, когда присоединятся многие,
Я, думает Бублеева, воспользуюсь моментом.
Бубликова с Бублянским повешу за ноги я
И сделаю Блябликова царём или президентом.

Она представляет, как кладут в мавзолей его,
И сердце её наполняется ликованием.
Рядом скромно стоит она, Бублеева
И с ней внучок их, Блябликов Ваня.

Но пока мечтать об этом немного толку,
Ведь не сделано даже первого шага.
Бублеева истово начищает свою двустволку
И напевает песню про гибель «Варяга»:

«Наверх, вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает.
Врагу не сдаётся наш гордый "Варяг",
Пощады никто не желает!..»

ДЯТЕЛ

Вы когда-нибудь размышляли о дятле?
вряд ли…
а между тем,
это одна из волнующих тем.

к примеру, был такой дятел по фамилии Кошкин,
ему приходилось думать всегда о кормёжке…
убогая жизнь, лесные дорожки,
надоевшие мошки,
личинки внутри толстокорого дуба,
но как это всё-таки грубо….

он представлял себе стол – вилки, ложки,
беф-строганов вместо этой бесконечной долбёжки…

или, например, улететь,
туда, где можно не долбить, а петь,
потому что мозги тупеют от бесконечного стука,
и к тому же скука, смертельная скука…

а где-то там, куда от Земли не доносится стон,
где только солнечный свет, и редко появится тучка,
летает чайка Джонатан Ливингстон –
иностранная штучка…

а ниже летает селезень Рыбенович,
Григорий Львович…