Декабристы. Стихотворения

ДЕКАБРИСТЫ

стемнело вломился тарасов
как лишний фломастер в пенал
он спал на одном из матрасов
а я за столом выпивал

с такой практиканткой приятной
из питера в наши края
свидетелем встречи приватной
тарасов валялся храпя

однажды приезжий из тулы
он прибыл тогда из тавды
а мне полагались отгулы
за наши в надыме труды

беседа провисла и вялость
росла в натюрморте стола
вначале она уклонялась
потом наотрез не дала

и я примостясь очумело
к тарасову думал о том
что любы сопящее тело
укутать бы надо пальтом

мы полночь исправно проспали
когда нас гунявый генсек
за доблесть и выплавку стали
поздравил по радио всех

в редакции больше запасов
не сыщешь лишь снег за окном
храпел на матрасе тарасов
и люба на стуле складном

дремала тогда ее сразу
как в цирке к вольере слона
подвел я к другому матрасу
а то не доперла сама

и медленным чувствам в подмогу
мозги разминая рукой
гадал что за люба ей богу
и кто мне тарасов такой

в свинцовом хмелю неказисты
зачем свою приму куря
сошлись мы втроем декабристы
в прощальном числе декабря

чья полночь свищами висела
свой гной накопив на года
над снежной геенной генсека
где нас разместили тогда


ПИКТОГРАММЫ

был в хлам в стратосфере но ближе к снижению ожил
в центральную рысью и груз на ура растаможил
врачуя похмелье в гостинице выпил с одним
и вышел на двор и пустая страна перед ним

он видит безлюдье на ржавой земле ни травинки
латунное небо с бесплатным набором планет
с ворот космодрома где створок снесло половинки
слепое табло извещает что вылетов нет

он здешних кровей на капотнинском обе могилы
покуда судьба в кругосветную с мест не смела
нашарить бы номер на тусклом квадрате мобилы
но там пиктограммы в зрачки нелюдские слова

обратно под кровлю отеля где медленно между
пилонами вход мельтешит круговыми дверьми
а память трусливо скулит об оставьте надежду
какую надежду он верку оставил в перми

задраена дверь над толчком вентиляции дыры
подушкой стакан с умывальника в сумке еду
он здесь с образцами продукции вез сувениры
теперь распакует и все остается ему

он выпьет сперва на столе аккуратно расставит
фарфоровых кошек драконов слоновой кости
стекло подморозило больше оно не растает
прощай за порталом надежда и верка прости


ОСТРОВИТЯНКА

i

время в голове вяло вьется дымом
день проспишь под кронами в тесной ванне
дня как не было привыкаешь к дырам
в чередованье

суток и когда раб неторопливый
вывалит на столике фрукты кучей
в лунный циферблат запускаешь сливой
в контур летучей

мыши здесь вообще из земных животных
то что пресмыкается и летает
мелочь занесенная ветром вот их
и не хватает

тень материка не достигнет марта
и потом на убыль бореев песни
здесь тебе не корсика и не мальта
тесно и если

штиль и на флагштоке увянет вымпел
выбеленная в кость в отливе планка
спустится в долину хоть сам не видел
островитянка

ii

я сюда не сослан но сон на листьях
липы плотен всплыл в нем и оказался
рядом с той к кому и в укромных мыслях
не прикасался

в жестяном суденышке как найденыш
острова на склоне прощальной мили
если шквал нашлет без воды утонешь
в воздухе или

здесь заранее стерегла и пусть ей
осень гостья не прекословит лето
я ли не острей остальных присутствий
чувствую это

даже соглядатай ненастоящий
прочь исторгнут римом или китаем
есть островитянка иначе спящий
необитаем

обреченные умирают слаще
смерти нежные примеряя лица
собирает раб ежевику в чаще
раб не боится

iii

время тоже море и чувство то же
что у тонущего у каждой твари
водоросли бережные по коже
жабры едва ли

приплыла однажды большая рыба
спал еще но в веках прорезал щель я
капсула в желудке письмо из рима
милость прощенья

плаваю в корыте но мокр от пота
кто сойдет в долину ко мне такому
отдых это гибель любовь работа
даже к фантому

липы липнут к небу луна ни с места
шелохнула воздух пришла без слова
остров это область где яви тесно
выспаться снова

отошлю раба за грибами в горы
римлянин-шмимлянин да хоть китаец
надо мной в саду завершают годы
медленный танец


ДВОР

когда не ставало соседа
он раком был болен своим
тоска над подъездом висела
где сонно мы с братом сопим
был громок наш двор и огромен
в нем бабы орущие зло
древесных раскидистых бревен
тогда еще там не росло
я даже вам дату найду
в одном забубенном году

сосед александр иваныч
болел своим раком тогда
но врач уверял его на ночь
что эта болезнь без вреда
а я проповедуя брату
вопрос избегал поднимать
он жизни соседской утрату
был молод всерьез понимать
не знает дитя наперед
что кто-нибудь в муках умрет

наутро соседа не стало
и мать наваривши борща
реестр телефонный листала
оркестр и машину ища
чтоб музыка зычно пропела
хотя и не всю до конца
вторую сонату шопена
над скудной судьбой мертвеца
мы видели все из окна
а взрослые пили до дна

соседское кончилось время
но двор оставался как был
потом посадили деревья
и кто-нибудь столики вбил
пока пацанов забривали
в чужую сибирь без следа
отцы их козла забивали
а бабы орали всегда
и мозг неизбежно ослаб
от всей этой водки и баб

мы жили тогда по ошибке
мы зря колотили козла
одна шестеренка в машинке
чеканящей время сползла
быльем поросли постепенно
как дачный участок ничей
могучие такты шопена
покатые лбы трубачей
им грыжа награда за труд
и бабы надсадно орут