Галина Рымбу

*** номинатор журнал «Новая Реальность» (Кыштым)


Номинатор: журнал «Новая реальность»

О номинанте: родилась в Омске в 1990 году. С 2009 – пребывание в Москве. Публиковалась в журналах «Воздух», «Шо», «Волга»,  «bric-a-brak», «Литера Dnepr» и др.;  в сетевых изданиях «Новая реальность», «Альтернация» и др., на сетевом ресурсе «Полутона», альманахе «Новой камеры хранения» и др. Шорт-лист премии «Дебют» (2010), финалист премии «Литературрентген» (2010).

Страница с публикациями номинанта на портале:
http://www.promegalit.ru/autor.php?id=64

* * *
какие бабочки им без разницы
жёлтые крылья или стальные на глаза хлоп-хлоп

пока и во сне ты в специальной комнате
где учёные и работницы
отделяют зрение от человека
ты говоришь: только не больно только не больно  и чтобы ещё
жить как минимум лет 20-30

они говорят: ведь тогда (лизергин лизергин)
насекомые слышат лучше
а за чёрными створками (ты один ты один)
ещё стоит у нас холодильник
там мы храним кишечники букв
красный и чёрный храним а теперь
в ночную рубашку спрятанным скорпионом, -
насекомые слышат лучше
и снова я становлюсь искомым
где панцирь мой хвост шелестят и глаза  и сознание и вытеснение
только яд только яд для твоих ворот

* * *
ахилл или черепаха -
грёза освобождения
(но дух
захватил двух)

   или витрина шавермы где
   стоит  земноводное

------выбор пространств
тошнота
------выбор пространств
тошнота

дремота

или корабль управляемый жидкостью типа «зелёный горошек»
или корабль управляемый
или только вода
дремота
зреет распря среди которой

(или витрина шавермы где
стоит  земноводное)

или не может пописать
а ничего не может поделать
что делать

что будет

то делать
или которое
ждёт где имя руина
или ментоловый то есть с прохладцей
суффиксом сущностым -
так хоть за ворот залей
остудить отрезвить чтоб

когда посреди мяса
замирает слеза или грёза
и тут же – слезливо
или – слишком мечта

ахилл или черепаха
покажутся из тумана
сквозь пhроволоку слёз кто будет первый
под инородные крики
в том числе инородные крики
или так вовсе
во все голоса
во все голоса

* * *
Ветер с проволочкой ходит
……………………………..
Солнце медленно заходит
Город медленно горит

Ветер с проволочкой лишней
Сон с пакетиком в кульке
Сладко соне спать в июле
Словно вишня в кулаке

Давят вишню на варенье
Получить стихотворенье
Плёнки белые снимать
Или нет тебя узнать

* * *
рыбу рассудят
пауки пропоют
спокойные волны скроют
отечество тёплых царей

книгу раскроят
птица разверзнет
горькие поцелуи

трость    выходящий в ночь
крик красного кирпича
вспышка  вспышки и треск
белого мрамора
вмещаешь меня
вывесок бледных купель
в катакомбах останкино

просит прощения

после долгого разговора
ветер сквозь слёзы зимнего арахиса
в сияньи
ветки настойчиво режут черноту

* * *
cтолько воздуха вокруг, сколько не было и нету
один мой друг смеётся и подставляет ладони свету:
столько света вокруг, сколько не было и нету
даже светятся ходы
всех свободных подземелий
прорастают во рту
корни медленных растений

где же ты другой мой друг
плачешь, к воздуху прикован

осторожнее мой друг
этот воздух нарисован

маленький акционизм в жёстком свете лунной призмы
а в пыли ещё растёт мак томат и чечевица

красной краской он ослеп
долго птичке  в хвойном воздухе метаться
ладони мои в темноте
приходи прощаться


* * *

1. ночь в крыму. дышат тёмные трубки растений.
2. мёртвый по пляжу идёт с чурчхеллой
3. жуки на крепких лапах
4. глаза


* * *
машины – расширение мозга
расширяющие мозг машины
расширяют енота
расширяется енотом
елохом   советский дивизионный значёк

конгломераты конечностей
соответствующие обстановке
движутся в пламени автобусной остановки
в этом движении где равнозначны
закат и конгломерат
наделимо любое слово

трагикой\\лирикой

но ни то ни другое
не соответствует ситуации

когда в личное поле вползает нечто
вроде гигантской сороконожки
которую мы однажды
под травою казахской
имели честь видеть в бане

это ли мой народ?

и если речь идёт о народах
то почему так больно еноту
и его человеку
когда его трогают и расширяют
когда он один

и когда он один
слёзы едва ли уместны
он рушит и раздевает
он трогает и разрезает
он кушает и засыпает
во сне
он ложится и снова ложится
он ложится и снова ложится
и конгломераты детских созвездий
Лебедь, Тарань, Носорог
тоскливо, медленно вспыхивая
обступают его в темноте


* * *
где линия высоковольтных бритв
и те стоят  что вышли рядом с нами
хочу бежать  хочу воды  хочу курить
хочу поговорить с друзьями

где мячик огненный вольфрамовую нить
глотает снимок с равными краями
пол с подогревом
жидкий стол и лба усердье
   пространства два пытаясь продавить
и в будущем ладонью повстречаться
где голыми мы выстроились все
но   уже как бы от плёнки отделились
две угольные  птицы

мы  вошли


* * *
мне нравится эта собачка
мне нравится эта змея
и псина её и болячка
и чёрная чешуя

когда кровь сбирается в лапах
он сам по изгибам ползёт
и шерсть золотистая в ножнах
одически как-то поёт

мне нравится эта собачка
мне нравится эта змея
покрыла пустую россию
одическая чешуя

  о том ли нас голос елейный встречает
как движутся с портиков вязкие львы
и жирные пальцы игриво играют
змея и собачка мертвы


ДРАГУНСКИЙ-1

Драгунский   мальчики Драгунского
(и те же
послевоенные арбузы)
кто выплеснул их в мир трепанаций\\
трепещущий    манеры и игры
    постукивая ботами бегут
в больничном коридоре в шерстяных перчатках

пока ещё не полностью рассекает
и никто из нас не персонажи
но тело моё уже маленькое как тело кошки
но они уже повисли расслабленно на перилах
в глухом отделении
мерцание бутылей и лампочки следственной
    и тут бабушка моя вносит чай
в большой красной чашке в белый горошек
и ещё пиала с сахаром как  тогда
бабушка моя

и вот теперь полностью рассекает
тело моё уже меньше тела кошки
и сознанье не может молиться
и всё что я помню из взрослых и детских книжек
и всё что я помню из большей жизни
превращается в холодную манную кашу   у моих ног
во мгле и в сиянии
я вижу девочку под куполом летящую незнакомым
во мгле и сиянии
Денис и Мафусаил склоняются у ног моих и тут же исчезают
(наверняка внизу где приём передач)

и входит моя кошка Кузя  
совсем как тогда
она ещё может и она прыгает на стол
где я по-прежнему уменьшаюсь
и уже в стороне инструменты и скрип резины белой вдалеке удаляется

и кошка Кузя моя такая здоровая и большая
но только один момент изменён – она вся голубая
и всё в голубом сиянии
и я пою: «голубую кошку больше всех люблю
голубую кошку замуж выдаю
за кота-котовича распетра-петровича»
это всё   что я могу    во мгле и сиянии
ничто уже теперь
не разлучит нас
* * *
где морячки впадают в детство
выпадая из контекста
на сырое и влажное место
………………………………….
   это просто берег моря
   означаемый как место
   это просто всё морское
   в детстве или ничего
нет страннее слова «юнга»
нет теплее слова «вьюга»
вьюга, вьюга, ты подруга
мира смерти моего
омываемый волнами
кремль смертей над головами
чешуя снежки

ваню вывели с детсада
и поставили к стене
нет, к стене теперь не ставят
видишь в лучах ограду сада
и решётки  в вышине
спит малыш цепляясь коготками
нет же, мама, нет теперь решёток
в нашем телефонном разговоре
мы не говорим
мы горим
        видишь, наш – из пены гладкой выходящий
то, что называли облаками
тот, что сам едва смотрим

ИЗ ЦИКЛА «(……………)»


4.
просто то что происходит уже сейчас
не могу опомниться  что уже
нам и друзьям поступают звонки
пора выходить

а по улицам курдючный жир плывёт
а по улице едет в чёрном автобусе скарабей

мы сидим и молчим а он лапками держит руль
мы едим салат а душа нашего предка уже выруливает на горный серпантин
      острые камни политые соусом

слияние затылков
осень без дыхания вымпел красный и свечка

путешественник, вот кара твоя
за дерзость в ландшафтах чужих,
кухня-город-утёс разбивается падает
(я ребёнком выхожу  я в шерстяном пальто  я ребёнок иду с поминок)

господин скарабеев
укротитель гномов

улыбается милостиво

для всех нас

улицы нового места жизни
чёрным покрыты лаком


* * *
Весь из мутного стекла –
одуванчик белый,
отчего же ты не облетаешь
и на солнце прежнем красным не горишь?

вот качнул сухим крылом
ветер парниковый,
и наполнились стеклом
звёздные котомы.

по дорогам – бам-барам! –
путник тяжело гуляет,
он живёт под колпаком
и круги считает,
а дорога тает
змейкой в молоке,
и легко летает
ангел в колпаке:

«воздух, воздух, ты тяжёл,
в сердце ты, как нож, вошёл,
выдох бесполезный.»

якобы над бездной
одуванчик цвёл.


ВЕДЁШЬ РАБОТУ

держит сотрудник кривые доспехи
во псарне станки говорят и колодки
над крепостью всходит луна
здесь каждый второй хотел быть мутантом
но острожные ориентиры
воду в колодце озолотили

трепещет пыльца твёрдых хлебов с капустой
движутся в бойницах тёмные мыши
и хрюканье сонное военоначальника
дрожит над пролитым каталогом
полная ночь и в покоях
каменных  дышит огромный костёр
и фабричные робы смыкаются в танце над ним
их тлеющие рукава   и номера мы слышали понаслышке
как бы сквозь сон зубами скрипя ты вернёшь мне
перечень важных работ
на подушку циан и железные скобы
росомаху вепря единорога
во кремль мой вернёшь!




СТЯЖАНИЕ МЕСТА



Сад кукушек сплочённый
      огонь улыбается только тебе
…а они с этой сабли кривой и весёлой и пьют и едят
пока  под землёй в сплошном гараже
     едет с почтовыми оленеподобный
пей саблю свою!
    и любовь шелкопрядов
и подносят любовь трутовик и несут и несут
к губам высыхающим автомата калашникова
              
влага двоимая сердца растождествление
грот где ютятся жёны монахов кликуши водоросли перья
а по ночам каждой из них в голове заменяют дискету     как больно!
и знает сова этот хохот
когда прикасается влага к отверстию камня
выходят наружу морщины рабочих
фабричные внутренности земляника томат
сурикаты гонимые облачной плетью
и приниканье травы   когда андрей родионов и маска крика
летят над ветвями

закипает котёл ключевых состояний
станки получают это сплошное цветенье
камелии мак базилик
огонь улыбается только тебе
когда с букетом ромашек в свете слезящем
над лугом – разъятым органом
кричишь и спускаешься в шахту

и стяжение значит во всём


* * *
маленький кролик по морю идёт
одни и те же люди в доме живут
скоро что-то произойдёт
люди выходят    люди идут

море выбрасывает фольгу
небо выбрасывает тайгу
люда, лежу я на берегу
лена, я жить никогда не смогу
володя, здесь скалы горят третий день
мама, здесь в облаке всходит паук
дима, щекочет волна твою тень
кентавр отнимает флейту от губ

маленький кролик стоит на крыльце
маленький дом изменился в лице
стены сплошные в тяжёлой воде
люди лежат в темноте


ЗИМА 13


что было когда как был
глотнул третьего воздуха

империи император
жёлтым крылом махнул и шкатулку закрыл
но свет из шкатулки разлился

пока несли кай хуа лун дин
звери наращивали подшёрсток,  кричали: «шампанское»

летели
плёнки и свёртки
и
коконов спелых верстальщик
(из ворот с тонкой ниточкой красной у губ выпадая)
едва
успел сказать

что ты скажешь теперь
с бледной рыбой в соль укутанной снег снег говорит хе-хе
в газетной обёртке (но что за слова на газетной обёртке:  «ордынка», «преображенка»,
«кальпицы», «анют»)
спешащий по новому каменному
на старый каменный
когда есть дело ещё для камней
а их чувства их место

пока не открыты ворота и связки голосовые и гланды
чётвёртая стража катаром пронзила



* * *
«с праздником» - произносила мышь -
«хорошо что всё кончилось, всё изменилось»
-а почему ты тогда глядишь
так, как будто меня не видишь,
в лапке тонкой хрустальную рюмку сжав,
выставив другую в красном сапожке,
и вторая шкурка твоя, сверкая, летит стремглав
по ночной москве…
всё было давно. вот она заходит в кино,
в кинотеатр «ударник», бледным хвостом шурша,
волоча хвост, смотрит едва дыша
на экран.
броненосец потёмкин разрывает экран,
дзига вертов верчение суфия изобразит,
пёстрая крыса с повязкою на глазах идёт сквозь одесский туман
(в кармане орешек и спичка), волоча на хвосте динамит.
портреты вождей похрустывают поп-корн.
мышиная шкурка, куда тебя занесло?
сквозь прожектор идёт волонтёр,
он несёт бинты и вино.
он медленно открывает один портрет,
он в слезах растирает экран.
орлиные щёчки щёлкают. падает, падает снег
на пустые кресла. рюмка или стакан,
мышиные лапки, коровьи глаза
в каждом доме уже наготове.
(используем этот монтаж)

«с праздником» - медленно щурясь, говорит артист,
разрезая горло портрету, вставляя тонкую трубку,
чтобы услышать поздравительной речи еле свистящий звук.
что мы ответим, если
хвоя, любимый, заполнила нам уста.
бом-бом. железные гусеницы царапают наст.
башенный клюв навис. багряные псы наготове.
гирляндами света телесного, медленно извиваясь, движется Левиафан.


* * *
нельзя дышать, и всё кишит словами.
нельзя сказать, чтоб вновь не повторить,
когда стоит напротив, вращая белыми глазами
с иглою тонкой и хочет через это говорить.
нельзя стоять, нельзя вращать, нельзя смеяться,
нельзя назвать, чтоб имя не забыть,
нельзя нигде остаться,
нельзя сказать, чтоб быть.

но только всё вернётся, повторится,
метелью вскружит, вспухнет желваком,
когда стоишь под лампой с жёлтой спицей,
с чужим под нёбом холодком,
когда, встречая, медленно киваешь,
когда, чуть щурясь, руку подаёшь,
и, нет, не скажешь, ничего не знаешь,
уже не видишь и не узнаёшь.

уже не так… и это повторится…
когда бы так… прерывистый звонок…
ты говоришь: всё кончится, всё длится.
он говорит: вот ветер, ярость и щенок.
я говорю: вот черви между строк.


ПОТЕРЯ

1.
так соответствует .                   среда
                                                                       приближений

порошок бархатистый:

бледность
личного опыта,
вязкость
личного опыта,
череда внезапных открытий
    (чай, кофе личного тела),
текстура парада планет,
механика математических отставаний
в моей неуспешности.

( этот поток негров русских растил, детей)

         прилежное существование текста
          противно-прилежное существование
          протяжно-прилежное пение
          и если немного хоть стало
          значит произошло

они не  требуют специальных маркеров, выделений
здесь

ледяные сосульки если угодно
исповедь портретиста

как был бы противен он
уничтожая черты
в чреве потока


кислое железо   чувство
время обморока

подаянное это
бледное веретено

2.
«как можно меньше за мной конкретики» -
говорил перед смертью Ревизор
и я исключаю это

ещё немного
побудь со мной, утробный ток
утроба каменеющая
пламя камня
огонь выжигающий
передайте привет

печально рифмуется траурная рифмовка
с пробирками меди и взглядом змеи
до чего же это рифмовка
что я
обниманием не прекращу

эротизм Свидригайлова в этом смысле
любой интеллектуальный жест
(если только)
теплее и то

память  -  обморок  - прикосновение кошки
в соборе событий остался как будто один
и не можешь позволить длину

3.
языковые расширители тела
existence
расширяющие эффекты расширения Дэвида Кроненберга
расширители шейки матки
шуршанье кюретки
    сквозь особый скрип кюретки
    поэтесса-женщина

         воздух в помещении:
«чувствуй свободу мармелада»

-особые положения
-на особом положении
-в особом положении
чувствительнее особое направление письма

в невозможности манифестации
ритмичные кубики кальки катики
губы предателя:

-поторопись, судно отплывает

мы скользим по нему и Москва
вся в слезящем огне  за нами скользит


* * *
я издавна знала трёх странных царей имена
какие-то странные люди   мне их приводила страна
какие-то зыбкие люди    выносят вперёд головой
несут человека на блюде
несут человека домой
тяжёлая шерсть погребальная чуть движется над головой

тяжёлая шерсть   погребальное
искристая свита видна
какие-то факелы плыли, подёргиваясь в темноте
какие-то песенки были как будто бы песенки те
какие-то песенки или какая-то песня одна
как будто бы в морге открыли
трёх странных царей имена

о жалость опознаванья
и чёрные впадины шей!
какие-то странные люди
столпились у зыбких дверей

* * *
нас шесть или восемь
выйди на пять минут
широкие спины их выход мне заслоняют
затылки тяжёлые с каплями пота
душно, где ждут   (я считаю… я думаю…)
страшно, где понимают

рой за роем под лампой, руки раскинув, маленькие полки
медицинские двери… я здесь не пройду… слишком белые двери…
рой за роем пастбищные жуки на лицо садятся

он выходит…    7-8
но что же здесь будет… 6-7
если все называют…
но так происходит… 7-8
    где-то здесь
осторожные некие звери
принимают звонки
бабочки или хорьки
аппаратов тонкие тени


* * *
люблю хорька в начале рая
когда вечерний первый хром
весь рай сжимая и ломая
к ногам бросает в тёмный дом

люблю отважные газеты
когда к стеклу прижаться лбом
смотреть как тёмные деревья
всё ходят по цепи кругом

но это сон
но это сон

когда весь вечер зреет распря
и шум за слово выдаёт
когда весь вечер зреет распря
никто со мной не говорит
когда хорёк мой спит

я знаю нет повадки лисьи
когда просцениум в меду
переведу переведу
где слова нет (ult ckjdf ytn)
повадки лисьи
кража кража
весь рай до сжатия пропажа
чужие линии в цвету

он поклонился и исчез
оставив взмах линейки школьной
и разразился первый гром
сжимая дом

* * *
       как становятся экстремистами
в пыльный июльский день
истекая горючим потом
в закупоренном автомобиле
ослабляя галстук
впереди лишь видя
аварийные фары или иконку двоящуюся или
фото жены и сына
     ослепительный свет принимая
      тёплым инсультным пятном
                    помолись за меня
как становятся лжесвидетелями
при-сущего бытия твоего
посреди мега-молла роняя раскрытый буклет с пляшущей женщиной
на зелёном фоне она ест зелень её усы в крови
расстёгивая портмоне полное крови
                   помолись за меня
как становятся жертвой террора
утром включая утренний выпуск
намазывая соль на хлеб в 96-ом
выходя на площадку за мусор
в растянутых трениках держась за виски
или заснув на внештатной конференции
повизгивая во сне пугая коллег
вынашивая ребёнка     лукаво
я не буду молиться
        теперь у всего этого нет
        единой идеи и все мы
        ряд плывущих картин
как так   просто так умирают
или просто становятся никем
крестоносцем поджарым йозефа бойса пота и войлока
вот ты умрёшь говорит на посторонней квартире товарищ товарищу
лукаво подняв в руке бутерброд с сельдью
вслепую очень много выпив умрёшь
мы выпьем и ты войдёшь
он умрёт и ты войдёшь
в коридор и все мы
вот ты умрёшь и видишь
всё хорошо
вот все мы
       но этого нет
но в раю ты только встретишь
овечку долли
она бежит там посреди каменной пустыни
сухих окопов архаики мимо пушек пустых истребителей ржавых
она везёт на спине пленного немецкого офицера
овечка простая
овечка белая
ушки поджав бежит
и офицер люфтваффе в небо кричит
она подбегает к насыпи из песка и щебня
овечка сама
и она подходит уже к этой насыпи
овечка долли
овечка слабая  а там
духовой инструмент весь в узлах венозных
он движется и кричит
и выплёвывает войнов русских овечек убогих
а затем представителя пролетария мёртвого медного и овечек кривых
он сгибается и кричит
офицер люфтваффе визжит
плачет овечка и сбрасывает его
и говорит:   но не будет этой войны
и дальше бежит
здесь и теперь видно
вот все мы
ряд движущихся картин
вот ты умрёшь и видишь
вот же все мы
всё хорошо
все мы
и слышится пулемётная очередь

входите домой, сотрудники инквизиции

господи, копытце болит

этого нет

беги, овечка!



* * *
здесь всё пошито и кишит,
по звуку сходится и слито,
как линия простая говорит,
что линия как скажет как услышать

что точка на приёме говорит,
где стукают хрустальными ножами,
а линия ей вторит, и молчит
холодный шар с прозрачными усами.

здесь балом правят здесь дышать дают
любыми запрещёнными парами
и ленты ДНК на входе выдают
засушенными хлопают крылами

здесь головы… их воск… его игла…
горит игла что скажешь мне за это
пространство где очерчено едва
и срез холодный темноты и света
поблёскивает,  точка медленно поёт
как бы выводит строчка слишком длинно
и воск течёт сильнее красных слёз
укол иглы горит невыносимо


* * *

Геральд и Трувор готовят письмо на ответ,
Московские ночи глухой закрывает шёлк,
Раствор и сентябрь пронзает мучительный свет,
Хорёк и шиповник, обнявшись, идут на восток.

Рыдает министр, увидев узкий пенал,
Узкий пенал и школа и смерть и много вещей,
Рыдают газеты, и чёрным размок бульвар,
Где лилии, ленты с лета остались ещё.

Бертран и Гийом готовят ответ на письмо.
Но где же исчезло то самое это письмо,
Лукавый профессор не может сказать ничего,
Он только Лакана чуть вспомнит, и ветер уносит его.

Хорёк и шиповник в дороге свистят и поют.
Московские ночи в потоке конвеерных лент,
Их треск и Штокхаузен, шёпот и запах идут,
Сойдут здесь итак, и выходит что выхода нет.

Вот друг тот, что рядом уже изменился в лице.
Стоит Александр, а рядом стоит Филарет.
Они отвечают, что видели это письмо
Они усмехаются: видели из ничего.

Но если и так, то дождливую почту прочесть -
Так было едва, никому составляет труда,
Где остовы зданий уже омывает вода,
И слизни метро исчезают в раскрытых развалинах век.

Кричит Александр, в кровавый внесён разговор.
Истерзанный светом, на воду всплывает Трувор.
Один Антонен, он из свечки замыслил побег
В московские ночи в раскрытых развалинах век,
Где Хорёк и Шиповник только пересекают простор.


ЕЩЁ



*
головой настоящие
а всё равно
петров круче

*
даже эксперты
с трудом знают
сово
купление

даже когда летают
глаза закрыты и в стороны
даже когда деревья
царапают спину и голову
всё равно

*
учередили
корабль
словом чужим
«учередили»

так и поплыли

*
даже если и тот слог стар и этот
взор оторвав от клеток и веток
зубы сжав
и тут же разжав

*
кабанчики бежали в ночь
кабанчики бежали шли
как просто множились стихи
чтобы кабанчики прошли

когда кабанчик вдаль бежит
и рыльце чёрное его
чужое я пускай дрожит
могу я только ничего

*
тесный мир так тесен стал
что ничуть не перестал
он немного задрожал
мы немного задрожали
мы приняли валидол
аспирин ещё приняли

*

какие забавные эти
точёные эти шаги
как женщин ухоженных руки
как будто бы крылья легки
как стих утвердившись в науке
держать продолжает стихи
за грубые красные руки
за подбородок
за виски

*
событий чёрное вино
открытий жалобных но кто ты
чуть слышно говоришь: вино
чуть громче: говоришь народы
чуть слаще говоришь: давно
чуть тише говоришь: оно

*
остановись паденье или как
вот так и было
если было