Вячеслав Теркулов

На кончиках пальцев

***



Мария красива, ибо она Мария,
Ибо она существует в написанных кем-то полотнах.
Она королева эфира, вырывающегося из диглоссии
несказанных слов, мелодий свинга, души бесплотной.
Мария ходит в красивых одеждах, а иногда без оных,
И это важно - она гармонична в обнаженности времени,
И утром ее согреет кофе, озвученный в телефоне
Вчерашнего дня, прожитого келейно
В разговорах с подругой, в заботах о хлебе насущном,
в прикосновеньях дождя и бездушных прохожих...
Мария, завтрашний день будет намного лучше:
Он будет пульсировать в венах под тонкой кожей.
И ступа ступеней отзовется гулко в этом пульсе,
и пятен не будет на солнце, но будут на небе,
Которое исполнено по всем законам искусства.
И как тут поверить в то, что ты не Небыль?

 



***

 



Ты ветер над полем, полынным, штормящим, прогорклым,
Несущий листву непонятных ночных сообщений,
Ты гений,
Бессонный, бездарный, бездушный, стоокий,
Но все-таки гений…
Ты утро, ты кофе, ты несколько слов на прощанье,
Бессмертие книг и прочитанных лекций минутность,
Ты гулкость ступеней, ты тело, покрытое тканью,
Безлюдие улиц…
Ты снег в декабре, ты деревья, фонарь у подъезда,
Прогулка с собакой под вечер в преддверии чая,
Ночные беседы на кухне, вино, сигареты,
Звонки, на которые
Не отвечали…
Когда-то (полвека тому) это стало телесным,
Вселенная выросла, вместе с тобою взрослея,
Но, кажется, скоро
Придуманность эта исчезнет,
Как ветер, как утро, как гулкость озябших ступеней…

 



***

 



Гроза пролетает над городом певчею птицей,
Поющей тирольские песни сигнализации,
Гроза у оставленной книги листает страницы,
Заучивая наизусть
Абзацы.
Гроза начинает звучать как японский оркестр –
Карнизами, стеклами, крышами и чердаками,
Гроза по дорогам летает как манна небесная,
Чтоб стать сочиненными ночью
Стихами…
И зелень травы, и несказанность, пошлые мысли
Под громы и молнии стали единым пространством
Грозы безутешной – рисунка супрематиста,
Искусства, граничащего
С хулиганством…
Все стихнет, пройдет, ничего не оставив на память,
И я позвоню тебе – просто, чтоб было что вспомнить…
Гроза над Донецком – томительная, колдовская…
Прощанье
С весною….

 



***

 



Ничего не случится, только вечер и стыд,
только взгляд замутится - медузно-горгоний..
Он измучен, издерган, нелеп на вид,
Дорогая, ты женщина,
Тебя не тронут
Те слова, что учил он весь день наизусть,
Чтобы в них раствориться, как в боли сердечной,
Чтобы стала телесной вселенская грусть,
Чтобы стал сумасшествием
Вечер,
Чтобы в окнах соседних домов, в небесах
Отразилась твоя колдовская беспечность,
Чтобы вторились колоколов голоса
Как тогда, когда в платье своем подвенечном
По неспешному снегу, среди куполов
Золоченых церквей ты как птица летала.
Ты летала, и были значительней слов
Перелетные люди Шагала…
Ты вернешься домой, повторяя в бреду:
«Он такой же, как все, только тихо помешанный».
Встретит муж, ты сегодня опять на виду…
Дорогая,
ты
Женщина….

 



***

 



Перед выходом в открытый космос утренней свежести,
Держась за ручку подъездной двери межпланетного корабля
Дома,
Ты переполнен какой-то нелепой, бессмысленной нежностью,
Предвосхищение выхода в открытый космос боготворя…
Ты отворяешь дверь, впуская рассвета непрочность,
Птиц гомонящих, поющих на ветках какую-то ерунду,
Шарканье дворников, лепет детей, крик молочницы
В легкие,
И задыхаешься на ходу…
Ты сегодня почти Гагарин, вернее, Леонов,
Гагарин… Леонов… О чем ты думаешь? Какая разница?
Ты надеваешь на себя космос -
Утренний, терриконный
И путешествуешь по нему, шатаясь, как невыспавшийся пьяница.
Ты шатаешься, ты медведь-шатун, ты очнулся от спячки,
Ты вышел в космос из берлоги своей словарной работы
Ты даже не помнишь, на что ещё вчерашний день был потрачен –
Ты даже не знаешь, что вчера была среда, а не суббота.
Но это неважно, день проживается, чтобы быть пережитым,
Чтобы где-то на клавиатуре осталась неосознанная рифма
О том, что ты в космосе, что ты уже вышел на орбиту
Наступившего утра, несущего в себе все признаки мифа.
Пятьсот шагов от подъезда к автобусной остановке
В метеоритном дожде, в астероидах машин, порождающих скорость….
Ты становишься персонажем в утренней акварельной зарисовке
Разноцветной художницы, рисующей космос.

 



***

 



На кончиках пальцев скрипачки, дурнушки,
Играющей гаммы по нотным страницам,
Душа приготовилась переродиться
В пичугу, в готовую к странствиям птицу,
В живую, а не в заводную игрушку…
И только коснуться аккордов на грифе
Осталось в изысканной аппликатуре...
Ну что ж ты тоскуешь о стройной фигуре,
Зачем тебе это, заплаканной дуре,
Зачем тебе жаркий закат в Тенерифе…
Есть музыка, есть перелетная птица,
Есть множество тихих и страстных мелодий,
Есть счастье быть голой душой принародно,
Ненастьем, дождем и хорошей погодой...
Да как же в тебя, объясни, не влюбиться?
На кончиках пальцев, на нотных страницах
Трепещет твоя беззащитная птица…

 



***

 



Мы бродили по лужам в каких-то смешных сапогах,
Мы читали дожди, как читают запретные книги,
Мы писали стихи о таинственных улочках Риги,
Ничего не надеясь найти в сочиненных словах.
Мы по пятницам ездили к мамам в свои города
За деньгами и снедью и снова спешили обратно,
Чтобы, выхватив миг между парами, вкусом помадным
Эти губы запомнить на время, на миг, навсегда.
И об этом писали в толстенных моих словарях
И в твоей беллетристике – в каждой прочитанной строчке.
Мы вдыхали весну по глотку, по звонку, по кусочку,
Мы дышали взахлеб, мы боялись прожить впопыхах
Это время цветения вишни, безвременье роз,
Эти лекции странных людей, коридоры филфака,
Этот вечер, когда почему-то так хочется плакать,
Эти взгляды – значительность, овеществленная вскользь.
Там начало всего, там все то, что со мною сейчас.
Я не знаю, как ты, но я там ничего не оставил,
Я живу каждый день ощущением этого мая,
Для которого в бочки налит трехкопеечный квас.
Каждый день по бульвару вдоль линий театров и касс
Я иду, возвращаясь в свое бесшабашное детство,
Незакрытая дверь – это самое верное средство
Пережить эту жизнь без тоски, без опаски, "на раз"...



***



Две монетки на ладони. Что там? Решка?
Как она к судьбе причастна? – Непонятно…
Утро только разговелось – что за спешка?
И постель твоя тепла, пуста и смята…
В чае мята, в чае привкус неудачи,
А в окне еще темно и звон трамвая.
Кто там ходит? Кто там бродит? Кто там плачет?
Кто забыть тебя не может, забывая?
Ты во двор пойдешь, там догорают листья,
Как лучина возле прялки догорает…
Не ищи в монетках смысла и корысти,
Разменяй их в караван-сарае
Наступившей осени. Дорогу
Очень нужно осчастливить остановкой.
Что с сердечком? Неуютно тебе? Плохо?
Это зеркала разбитого осколки…

 




***

 



Я раб открытого окна и перекрестка за окном,
Прочитанных стихов и прозы,
Сомнений, мнений, снов и слов,
Депрессий и плохих прогнозов.
Я раб маршруток, поездов,
Конспектов, лекций, споров, шуток,
Ночных проспектов, и дворов,
И нежности сиюминутной
Я раб домашнего тепла,
Хорошей и плохой погоды,
Гитары, кофе, ремесла…
Я раб своей свободы…

 




Гитара

 




Гитара моя, гитана, выплясывающие пальцы,
Пьянящий мотив металла, туман в твоей голове.
Ты будешь под эти звуки безумцем, лжецом, паяцем,
Дождем на ночной дороге и ветром в живой листве.
В убогой советской квартире под пиво и суесловие,
Под шепот, под пьяный лепет, под старого чайника свист
Все замолкали внезапно, когда она беспокойно
Бренчала о чем-то знакомом, и не жалел гитарист
Ни пальцев, ни струн, ни звуков, ни слов, ни законов речи,
Срывая свой пьяный голос, сжимая, как горло, гриф.
Он юный студент филфака, он маленький человечек,
Он мученик вдохновенья – Тартюф, Фигаро, Сизиф.
Сначала немного нервно, потом исключительно нежно,
Потом какие-то рифмы, глиссандо и лифта гул…
Гитара моя, гитана, и сброшенные одежды,
Отброшенные надежды, и утро, и перекур.
Жизнь будет тянуться долго, ты станешь, наверно, кем-то,
И будешь рассказывать внукам о юности и о войне.
И песня – всего лишь песня, а лето – всего лишь лето,
А то, что она придумала, – не по твоей вине.
Гитара в углу пылится - без тени, без звуков, бездушно.
В открытом окне играет какой-нибудь Лесоповал.
Осколки ночного света… Разложенная раскладушка…
Гитара моя, гитана… Прощанье… Маршрутка... Вокзал…

 




***

 




Демон с утра наслаждается кофе с рогаликом
И как обычно спешит опоздать на работу.
Демон когда-то был странным болезненным мальчиком,
Ангелом демон был некогда
для кого-то…
Мальчик подрос, подучился, узнал заклинания.
Выучил руны, умеет писать иероглифы…
Стал знатоком беззастенчивой речи окраины
И разбирается в мутных творениях стоиков.
Но все равно ему хочется кофе с рогаликом
Утром, когда еще спит его нежная пассия…
Глаз его с хрупким, разбитым и мутным хрусталиком
Блики свечи отражает как знак атараксии.
Он наработался в прожитом тысячелетии,
Звался Зепаром, Белетом, Пеймоном и Буером…
Он отдыхает, покоя тоску беспросветную
В кофе с рогаликом, в доме с трубою и флюгером.
Но иногда, когда хочется тайны и таинства,
Демон летает во сне с городскими химерами,
Где-то под ним непродуманный мир зарождается
С новой тревогой и с полной безверия верою.
Он пролетает над этим бессмысленным праздником,
Он пролетает и машет огромными крыльями…
В шлеме, в ботфортах, в спасительно-черных наглазниках
И с беспросветной и сладкой тоской ювенильною…
Завтра проснется он с юной подругою страстною…
Сложены крылья и солнце восходит над жальником.
Рана от бритвы заклеена розовым пластырем,
Утро… Суббота… И хочется кофе с рогаликом.

 




***

 




Мой ангел проснется сегодня часам к девяти,
Когда гололед за окошком укроет деревья,
И кот замяучит за нашей закрытою дверью
В безумном желанье хотя б на минутку войти..
Мой ангел-хранитель — орехов и фруктов любитель,
Кошмаров ночных и вечерних невзгод победитель,
Хороших вестей и плохих новостей повелитель,
Целитель, мыслитель, ревнитель и домостроитель…
А в городе снег, он везде – на бульваре и в небе,
В автобусах, в мыслях, на купленном только что хлебе.
Я знаю, мой ангел был создан из этой метели,
Из вычурных слов не дошедшей до нас пасторели.
Он ночью летает над городом, зная пути
Сомнений моих и моих неудач ежедневных,
Он помнит, что сделать, он сделает всё непременно,
Как только проснется примерно часам к девяти…
Мой ангел-хранитель – души моей грешной ревнитель,
Квартиры, компьютера, кофе великий правитель,
Судьбы сыновей справедливый и верный вершитель,
Стихов моих новых ценитель, читатель, любитель.
А в городе снег, гололедица, грохот орудий,
по городу ходят какие-то грустные люди,
машины несутся навстречу вину и ночлегу,
чтоб в этом ночлеге в окне были промельки снега.
И снег будет ночью мести, и мести, и мести…
Мой ангел и завтра проснется часам к девяти…