Александр Дьячков

Прелесть. Поэма-коллаж



    

    Прелесть есть усвоение человеком лжи,

    принятой им за истину… Источник

    прелести, как и всякого зла, — диавол…

    св. И. Брянчанинов


    

    

    1

    

    Я стал поститься, и молиться,

    и делать добрые дела,

    и благодать, как говорится,

    в натуре на меня сошла.

    

    Я ощущал на вкус молитву,

    я сладко плакал каждый день.

    Кто в наше время прячет бритву?

    Я прятал шарфик и ремень.

    

    Что мне попы, библиотека

    или святая Церковь-мать?

    Хотелось мне у человека

    (сосед ли, пьяница, калека)

    благословенье получать.

    

    И началось: то драйв, то кома,

    я бросил правило1, запил...

    Господь при помощи дурдома

    меня на землю опустил.

    

    Там, где от века выдавали

    пижаму из комплектов двух,

    там, где в линолеум втоптали

    наивный тополиный пух, —

    

    я счастлив был. Такого счастья

    ни до, ни после, ни во снах...

    Еженедельное Причастье

    мне привозил один монах.

    

    Я полюбил душой страданье,

    стал христианство понимать,

    как сквозь него идёт сиянье,

    струится Божья благодать.

    

    Мой дух высок, но что же тело,

    что с бедной психикой моей?

    Меня лечила, как умела,

    одна врачица, то и дело

    я в кабинет стучался к ней.

    

    Она — адепт индийской йоги,

    я — в прелесть впавший дилетант.

    Мы стали говорить о Боге,

    потом пришли на помощь Кант...

    

    Кант, Аристотель, Марк Аврелий,

    Камю и Ницше, Фрейд и Фромм...

    Не говорить же, в самом деле,

    нам о диагнозе моём.

    

    Обычная шизофрения

    для тех, кто не читал Отцов.

    Наговорив сплошной фигни, я

    в палату шел в конце концов.

    

    

    

    2. Я

    

    Меня от хульных бесов лечат,

    шизофрения, говорят.

    Уже два месяца калечат,

    а где, простите, результат?

    

    Но, право, чёрт с ним, с результатом!

    Я вылечиться не молю.

    Я награждён карманным адом

    за юность дерзкую мою.

    

    Быть может, всякий раз, как только

    приходит мне на ум хула,

    на небесах сгорает толика

    грехов, которым нет числа.

    

    

    

    Пусть я больной, пустой, бесцельный,

    пусть жить на свете не могу,

    мне Бог доверил крест надтельный,

    и от него не побегу.

    

    

    3. Кузя


    

    Трясутся руки. Он к врачице,

    мол, пропишите циклодол.

    И прописали. Стал лечиться.

    Домой на праздники пошёл.

    

    Глотнул накопленное разом,

    запил холодною водой

    и вышел, глядя левым глазом,

    а правый глаз прикрыв рукой.

    

    Зимы спокойные сугробы,

    как говорят поэты, спят,

    но не один — живой, особый,

    геометрический квадрат.

    

    И в нём метель в миниатюре.

    Он вспомнил о Дали и сюре.

    

    Курить охота. Закурили.

    Достали пачку сигарет.

    Но нету тех, с кем закурили,

    и нету пачки сигарет.

    

    Да он отстал! Кричит Володе,

    но не Володя, а Вадим...

    И вроде он один, а вроде...

    а вроде он и не один.

    

    В словах глубокие процессы,

    и слышит он, как в слове «бес-

    сознательно» шуруют бесы...

    Беслан, бессонница, ликбез.

    

    

    4. Вадим


    

    Последний русский диссидент —

    он здесь лежит уже лет двадцать.

    Его забрали в тот момент,

    когда Союз стал разлагаться.

    

    И разложился, но, того...

    с квартирой, книжкой и родными.

    Попробуй, выпиши его!

    И ходит с патлами седыми…

    

    Ходи, седой, любой обход

    опять найдёт к чему придраться.

    Гемоглобин, болит живот,

    температура, кашель, пот —

    отличный повод, чтоб остаться.

    

    «Зато мы делаем ракеты

    и перекрыли Енисей,

    а также в области балета

    мы впереди планеты всей...» —

    

    его любимое присловье.

    Поскольку он интеллигент,

    одна сестра к нему с любовью

    всё время лезет... Хеппи-энд!

    

    

    5

    

    Налево — Кузя, а направо —

    стена, в ногах — лежит Вадим,

    наискосок — Санёк и Слава...

    Нас пятеро, но я один.

    

    Куда бежать мне от онлайна?

    В палате двери со стеклом.

    Ну что же, у меня есть тайна:

    воспоминанья о былом.

    

    

    

    6. Воспоминание № 1

    

    Велосипед «Весна», звонок,

    я нажимаю на педали.

    О, этот синенький лесок,

    мне проступающий из дали.

    

    Черныш бежит за мною вслед,

    ещё живой, живой и верный.

    На папе вязаный берет

    и плащ советско-инженерный.

    

    Невыносимо серый плащ

    на фоне красок листопада.

    Так умилительно, хоть плачь,

    но правый ус длинней, чем надо.

    

    Мы то гербарий соберём,

    то в речку блинчики запустим.

    Нам очень хорошо вдвоём

    (собаку с великом опустим).

    

    И цвет, и запахи, и свет —

    всё это помню очень остро.

    О, безымянный полуостров,

    где мне почти двенадцать лет…

    

    Идёт волна по Иртышу

    и хочет полуостров вымыть.

    После прогулки Чернышу

    попробуй весь репейник вынуть.

    

    Потом спускает колесо,

    веду велосипед устало...

    Куда пропало это всё?

    Как в душу всё это запало!

    

    Высотку обойдя с торца,

    мы входим в наш подъезд центральный.

    Велосипед, звонок прощальный...

    Живой Черныш. Любовь отца.

    

    

    7

    

    Налево — Кузя, а направо —

    стена, в ногах — лежит Вадим,

    наискосок — Санёк и Слава...

    Нас пятеро, но я один.

    

    Куда бежать мне от онлайна?

    В палате двери со стеклом.

    Ну что же, у меня есть тайна:

    воспоминанья о былом.

    

    

    8. Воспоминанье № 2

    

    Где два скульптурных футболиста

    бьют в осыпающийся мяч,

    ты зонтик выщелкнула быстро:

    не плачь.

    

    Дождь начинался, а романчик

    кончался прямо на бегу.

    Я был тогда зелёный мальчик,

    и описать вам не смогу

    

    всю бесконечность катастрофы...

    Мне это сделать нелегко:

    с трудом классические строфы

    вмещают пафос арт-деко.

    

    Всё это нервы, нервы, нервы...

    Но никого уже потом

    я не любил сильнее стервы

    с тёмно-сиреневым зонтом.

    

    

    9

    

    Налево — Кузя, а направо —

    стена, в ногах — лежит Вадим,

    наискосок — Санёк и Слава...

    Нас пятеро, но я один.

    

    Куда бежать мне от онлайна?

    В палате двери со стеклом.

    Ну что же, у меня есть тайна:

    воспоминанья о былом.

    

    

    10. Воспоминание № 3

    

    С Ерёмой накатив портвейна

    на Патриках, не где-нибудь,

    я в Лит на семинар Ев. Рейна

    тащился, бормоча: еврей на…

    И там учился как-нибудь.

    

    Я начинал у Кузнецова,

    у Рейна получал диплом.

    Но на своих уроках оба

    просили нас закончить снова

    набросок Пушкина в альбом:

    

    «Я помню чудное мгновенье,

    передо мной явилась ты,

    как мимолётное виденье,

    как гений чистой красоты...»

    

    Заплакал я и в странном страхе

    в обитель дальнюю пошёл,

    постригся в бедные монахи

    и Вечную Любовь нашёл...

    

    

    11

    

    Поэма требует размаха,

    а я закончил... ну и ну.

    Поэтому я не без страха

    поэму новую начну.

    

    Она приснилась мне однажды,

    когда я как младенец спал.

    Мне по ошибке дали дважды

    наркотик фенобарбитал.

    

    

    

    

    

    УЧИТЕЛЬ ЛИТЕРАТУРЫ

    (поэма во сне)

    

    

    I

    

    Я словно чеховский герой,

    я отучился в Лите сдуру,

    чтобы в провинции глухой

    преподавать литературу.

    

    Я сразу задал на урок

    блицсочинение на тему

    «В чём смысл жизни» и, как мог,

    ребятам упростил проблему.

    

    Что, мол, ошибками ничуть

    смущаться я пока не буду,

    меня интересует суть…

    И вот сижу читаю груду.

    

    Один «хотит» попить пивка,

    но чтоб немецкого разлива,

    но это после, а пока

    закончить колледж торопливо.

    

    Другой — купить машину ВАЗ,

    и — неразборчиво — модели,

    но это после, а сейчас

    закончить колледж еле-еле.

    

    Одна — хотела бы детей,

    уже и парень есть на мушке.

    Я объяснить пытался ей,

    что мы не курицы-несушки.

    

    Другая — выучить язык,

    чтобы уехать заграницу.

    Я сдерживал себя, старик,

    чтоб не поставить «единицу».

    

    Но остальные чуваки

    меня ну просто доконали,

    они мне чистые листки

    с фамилией и группой сдали.

    

    И только некий аноним,

    не пожелавший подписаться,

    писал, что хочет быть таким,

    чтобы в аду не оказаться.

    

    И хоть его заветный рай

    был только мусульманским раем,

    я «пять» поставил, так и знай,

    и в этом был неподражаем.

    

    А через пару-тройку дней

    ко мне пришла моя коллега,

    мол, я уродую детей

    и удовлетворяю эго.

    

    Она хотела, чтобы я,

    что называется, прогнулся,

    а я зевнул и улыбнулся...

    Звучи, поэзия моя!

    

    

    II. Лидия Валентиновна Кондрашкина

    

    О, брючный розовый костюм!

    Очки, порочные морщины.

    Твой муж, спивающийся кум,

    плохая копия мужчины.

    

    Но вы всю жизнь прожили с ним,

    и этим летом, слава Богу,

    ты съездила в Иeрусалим

    и там сходила в синагогу.

    

    Зашла в мечеть и русский храм,

    тебе конфессии не близки...

    Но кто ещё поможет вам?

    И сунула везде записки.

    

    А тут сижу какой-то я,

    и не лизнул, и не прогнулся,

    а взял, зевнул и улыбнулся...

    Молчи, поэзия моя!

    

    

    

    III

    

    В одном она была права,

    в её житейской укоризне

    звучали верные слова

    про мой неверный образ жизни.

    

    Зачем я бегаю греха?..

    И в тот же день пришла училка:

    «Да нет ли у тебя «штриха»?

    Да есть ли у тебя мазилка?»

    

    IV. Надежда… забыл отчество и фамилию

    

    Я сразу понял, что сходить

    придётся с нею на свиданье,

    чем этой бабе объяснить,

    что, мол, спасибо, до свиданья.

    

    Я в музкомедии родной

    ни разу не был почему-то.

    И вот в ближайший выходной,

    в шесть тридцать и одну минуту,

    

    мы встретились. Она шмотьё

    такое сверху намотала,

    я даже не узнал её,

    а вот она меня узнала.

    

    Мела метель, и от метро

    мы шли в молчанье до театра.

    Мигали вывески пестро

    на крыше у кинотеатра.

    

    И думал я: любовь, любовь,

    какая непростая штука.

    Спроси любого, и любой

    кивнёт тебе: да, это мука.

    

    Ведь женщина, она теней,

    тьфу, то есть тень напоминает.

    Попробуй погонись за ней,

    тотчас немедля убегает.

    

    

    Сам убегаешь — вслед бежит,

    забыв о гордости и пользе.

    И лишь когда в любви зенит,

    то тени исчезают в полдень.

    

    Но скоро ночь, и скоро сон,

    исчезнут тени вместе с нами,

    и мы глядим на этот фон:

    на снег с фонарными тенями…

    

    V

    

    Сейчас поэма прекратится,

    толкают в бок: проснись, подъём.

    Суббота, и пора к врачице,

    как говорится, на приём.

    

    Покинув сонную поэму,

    шагаю к первой из поэм...

    

    

    ПРЕЛЕСТЬ

    (Завершение)

    

    12

    

    …И в этот раз мы взяли тему:

    мы стали говорить про Деву,

    не согрешившую ничем.

    

    Не согрешила даже в мысли

    и стала матерью Христа.

    Врачица мне сказала: «В смысле?»,

    а я ответил ей: «Да-да».

    

    И вышел… Санитарка мыла

    наш туалет, ругаясь зло,

    но это было даже мило,

    так тихо стало и светло.

    

    Бачок с водой и стенгазета,

    рисунки глупые и вздор

    милы мне, и мила мне эта

    скамейка, урна, коридор.

    

    

    В палате вечные соседи

    и лампа кварца на стене

    милы мне, и милы мне эти

    окно, решётка на окне.

    

    Благодарю, о Богомати,

    за волю, счастье и покой!

    И я сравнил две благодати:

    ту раннюю и эту. Кстати,

    как только я решил строкой

    

    запечатлеть, как это было,

    достал бумагу, ручку взял —

    она ещё мне посветила…

    И тихо ангел отошёл.

    

    

    13

    

    Итак, финал. Хочу в финале

    я провести одну мораль

    (её бояться что-то стали

    поэты новые, а жаль).

    

    Духовная война страшнее

    любой физической войны.

    Выскакивая из траншеи,

    не веря в козни Сатаны,

    

    мы подвергаемся — ещё бы!

    ведь не имеем вещих глаз —

    атаке бесов — духов злобы,

    не существующих для нас.

    

    И каждый, кто отвергнет веру,

    Преданье, Церковь и Отцов,

    последует в конце концов, —

    о, ужас! — моему примеру.

    

    

    14

    

    P.S. Одна моя коллега,

    не та, что ссорилась со мной,

    но и не та, с которой бегал

    я в музкомедию зимой,

    

    другая, новая… Короче,

    она шепнула мне о том,

    что у неё замироточил

    Высоцкого собранья сочи…

    нет, избранного третий том.

    

    Бывает всё на белом свете,

    и я, конечно, чуду рад.

    Но почему конкретно третий?

    Не первый и не все подряд?

    

    Любая маленькая ересь,

    экстаз, «духовные» мечты

    немедленно приводят в прелесть.

    Я выжил. Выживешь ли ты?

    

    

    15. Эпилог


    

    Я исключительный поэт:

    я выжил после суицида.

    Я возвращён на белый свет

    разрушить мифы, байки, бред,

    что ада нет и муки нет,

    но мне не верят, вот обида.

    

    Успел я смутно рассмотреть

    пустырь, где мы в футбол играли.

    (Теперь там высится мечеть,

    и я вернусь туда едва ли.)

    

    Кинотеатр «Мир» с до дыр

    засмотренной индийской лажей.

    Универсам, пожарку, тир

    и тетрис десятиэтажек.

    

    И вдруг отчётливо — забор

    (я помню, как его помяли,

    казах влетел на самосвале).

    И снова смутно — светофор.

    

    Ну почему, ну почему

    из детства яркого, поверьте,

    увидел на пороге смерти

    я эту вмятину одну?

    

    Я видел всё, но я лежал,

    мне шар на ноги наезжал,

    катился по виолончели.

    Я задыхался. Я дышал

    с надрывом, реже, еле-еле.

    

    И умер. Но моё сознанье

    (не знаю, как душа моя)

    воскресло, и — вот наказанье —

    не мог пошевелиться я.

    

    Горели ноги, я их сжёг

    (Есенин сжёг до мяса руки).

    Пустил я в ванну кипяток

    и, помнится, помыться лёг.

    Приладил мамин поясок

    к трубе — холодной закорюке.

    

    Я сделать этого не мог!

    Наверно, это были глюки.

    

    Я жрал тогда феназепам,

    я впал в классическую прелесть.

    И попустил Господь чертям

    меня повесить…

    

    И вот живу уже пять лет,

    я, так сказать, взаймы у смерти.

    А покаяния всё нет.

    Но чуть подальше ходят черти.

    

    К чему я, собственно, веду?

    О чём хочу сказать поэтам?

    Ну что забыли мы в аду,

    ну чем нам плохо в мире этом?

    

    Да чёрт с ним, с этими стихами,

    когда под ними дышит бездна!

    Поэт, займись душой, грехами!

    Кричу, но знаю: бесполезно.

    

    

    

    

    1 Правило — молитвы, которые читаются каждый день, утром и вечером.

К списку номеров журнала «УРАЛ» | К содержанию номера