Мария Огаркова

Осенние ступени. Слово редактора

            Чем старше становишься, тем время летит быстрее. Не успеваешь оглянуться, как снова приходит осень. С дождями, ранними сумерками, медленным кружением желтых и красных листьев в лесу. И осенний «Белый Ворон» уже встал на крыло. Он готовится к полету, но не на юг, как все другие перелетные птицы. Он летит к читателям, которые, я думаю, так же, как авторы и редакторы номера, именно в осеннюю грустную пору глубоко задумываются о неотвратимо уходящих мгновениях нашей единственной жизни.

            Символично, что весной больше хочется говорить о поэзии, а осенью – о прозе. Каким-то таинственным образом большая часть прозаических произведений нового «Белого Ворона» помимо воли редакции, сама собой, оказалась посвящена воскрешению утраченного времени. Наши авторы, прозаики и мемуаристы, движимы стремлением сохранить, сберечь от падения в «пропасть забвения» свою жизнь, себя прежних в давнем или не очень давнем прошлом.

            К сожалению, забывается все очень быстро. Поэтому, огромный интерес вызывают те способы, которыми творческие люди останавливают бег времени. Совершенно уникальна публикация нового номера, даже не могу определить ее жанр, «Тярпи, Зося, як пришлося!» Ольги и Алексея Мельниковых.  Алексей Мельников, екатеринбургский писатель и библиофил, мастерски, сохраняя все особенности речи, записал устные рассказы своей матери Ольги Николаевны Мельниковой. И получилось что-то удивительное: это  воспоминания необыкновенно талантливого человека, многое пережившего, и вместе с тем живая история страны за несколько десятков лет, изложенная ярким образным языком, полным народных пословиц и прибауток, полным юмора, иногда сквозь слезы, как вся наша жизнь.

            А может быть, вы хотите перенестись в эпоху легендарного СМОГА? Поэт Владимир Алейников дает нам такую возможность. Вместе с ним мы можем поговорить с художниками Анатолием Зверевым, Владимиром Яковлевым, Игорем Ворошиловым. Посидеть с ними на советских кухнях, увидеть их картины воочию, попасть то в заливаемую дождем, то  в заносимую снегом прежнюю Москву.  Этого мира уже нет, но он все же есть, он реален, благодаря воспоминаниям Владимира Алейникова, который, может быть, один сейчас помнит жизнь, слова и атмосферу того чистого духа –  в ней жили голодные, бездомные поэты и художники, горевшие огнем искусства и сгоравшие в нем. И нельзя не согласиться с автором этой щемящей, проникновенной, лирической мемуарной прозы: «И не только трагедия времени и души есть в этом мире, не только боль и отчаяние, но и редкостная доброта, кротость, смирение, изумительный свет, подтверждающий торжество добра над злом, дающий людям возможность вовремя увидеть нужные ориентиры в жизни на склоне безумного столетия…»

            А вот совсем недавнее время. Это не конец «безумного столетия», это начало нового двадцать первого века,  всего шестнадцать лет которого мы  прожили, но эти годы показывают нам, что и новый век обещает быть не менее тяжелым и трагичным.

            Итак, позвольте представить  первое произведение молодого автора Андрея Язовских «Привычка к войне». Действие повести охватывает период с 2000 по 2001 г. – время службы автора в Чечне. Но это не воспоминания. Это очень искренняя и сильная  проза, художественно осмысленный опыт души.

            Кто-нибудь скажет: «Сколько уже про Чечню написано!». Вослед двум войнам. Стихов прозы, даже песен. «Сколько можно?». И будет не прав. Осмысление только начинается. Слишком мало времени прошло. И я рада, что повесть Андрея Язовских увидит свет.

            Боюсь громкими словами спугнуть впечатления будущих читателей, но эта проза сопоставима по своей значимости и качеству с лучшими произведениями русской литературы, близкими ей по темам: «Хаджи-Муратом» Толстого, «Зоной» Довлатова, рассказом «Лагофтальм» Дмитрия Бакина. Конечно, я не говорю о подражании. Андрей Язовских совершенно оригинален по своему стилю и сюжетам. И я не преувеличиваю. Сравнение с «Хаджи-Муратом» возникает из-за места действия повести и отношения автора к войне, к чудовищности убийства человека человеком, очень близкого толстовскому. С «Зоной» повесть сближает то, что армия и места заключения у нас часто почти неразличимы. Яркий пример, иллюстрирующий это – армейский сленг, полный заимствований из уголовной фени. Это и «шконки», и «доходяги», и «кича» (гауптвахта), и многое другое. Что уж говорить о взаимоотношениях людей, определяющихся несвободой, как в армии, так и на зоне? Ассоциации с рассказом Бакина сложнее.  Андрей Язовских, как и Бакин,  рассматривает пограничные состояния души человека, ее экзистенции в нечеловеческих условиях.

            Что больше всего вызывает потрясение при прочтении повести? Ужас обыденности зла… О чем четко говорит название – «Привычка к войне». Автор рассказывает о военнослужащих-контрактниках, для которых война стала профессией, и пытается разобраться, почему они вызывают у него страх: «Я боялся подхватить от них эту страшную заразу – привычку к войне. Ведь каждый из них, прошедших Первую или Вторую войну, точно так же, как я, однажды приехал в Чечню, но пройдя ее и вернувшись на гражданку, уже не смог найти там чего-то, что могло бы иметь жизненный смысл».

            Большим достоинством повести является еще и то, что глубокие философские мысли выражены писателем очень просто, а это признак профессионального мастерства. Вот, например, о смерти:

            «– Броник надо носить! Если в башку не прилетит – остальное зарастет.

              – Военных в Чечне сколько? Много. Да и сама Чечня – большая. По одному в день стрелять будут – до меня очередь долго не дойдет.

            Мало кто из нас осознавал тогда, что всей земли Чеченской – за века кровью пролитой, огнем жженой, сапогами служивых людей топтаной-перетоптаной – всего-то сто десять на сто семьдесят километров из края в край. И что смерть и математика – две большие разницы».

 

             Не только прошлое требует сохранения, осмысления и анализа. Но настоящего, в строгом смысле, не существует. Оно становится прошлым, пока заносишь слова на бумагу… Скажем так: пора перейти к интересной прозе, наиболее приближенной к настоящему времени. Нынешней осенью ее много в «Белом Вороне».

            Это прекрасные рассказы Елены Сафроновой. Один из них «Вирь» – об опасности, возможно, не всеми осознаваемой, но грозящей нам всем. Человек и компьютер. Человек и интернет.  Чем обернется их взаимодействие? Узнаете из рассказа, который читается на одном дыхании, не буду портить эффект. Замечу только, что проза Елены Сафроновой блестяще написана, просто наслаждаешься ее языком, и тем, насколько точно форма соответствует содержанию.

            Это странные, необычные, почти готические рассказы Константина Стешика, при чтении которых иногда волосы шевелятся на голове от ужаса, но не получается остановиться и выйти из созданного им мира, явь переходит в сон или галлюцинацию, и границы между ними размыты, и начинаешь думать: а что есть реальность, и есть ли она вообще? И рассказ идет к концу, и вроде бы все должно разрешиться, но нет – хотя в конце рассказа  и наступает катарсис, а загадка все же остается…

            Это милая, грустно-светлая «деревенская» проза Антона Лукина.

            Это лиричные, тонкие и изящные миниатюры Маргариты Пальшиной, в хрупкий мир которых врывается ледяной ветер реальности. Но автор зовет нас к гармонии и к свету, и определяет миссию настоящего писателя:

            «Всё, что мне нужно сейчас – это сделать сто шестьдесят пять шагов по лестнице вверх. Ровно столько я насчитала, когда в прошлый раз спускалась во двор. Теперь понимаю: человек считает ступени, когда хочет остановить время, задержаться на миг там, где был счастлив» (курсив мой – М. О.).