Дорога к слову

Любая история – словно мост, переброшенный через реки и времена. Начнёшь рассказывать историю, и вот история начинает рассказываться, раскрываться, и вот уже и ты вместе с читателем идешь по созданному историей чудесному мосту.
День четверга посвящен Юпитеру. Родился я в ночь четверга. С восходящим знаком Стрельца в сидерическом (звездном) зодиаке, управляемым Юпитером, но из-за близости Юпитера к Солнцу, скрывающему планету Юпитер в своих лучах, родился я несколько болезненным ребенком. Однако же романтичным и целеустремленным. На правой руке, на указательном пальце я ношу перстень с желтым сапфиром – драгоценным камнем Юпитера, а на левой не ношу ничего. И знаю о том, что сухие невыплаканные слезы, невидимые для этого мира, видимы для другого. По отцовской и по материнской линии я последний в древнем роду фамилии Аврех. Рода, возможно ведущего свое начало – страшно подумать – с библейских времен.
Аврех. Что за странное слово такое? Что за фамилия такая странная и непонятная? А непонятной для меня она являлась до тех пор, пока я не начал исследовать ее значение. С библейских времен Аврех – это восклицание, которым сопровождали египтяне Иосифа, сына праотца Иакова и Рахили, которого фараон провез перед народом в своей колеснице в знак высочайшего благорасположения. По некоторым источникам, это слово означает мудреца и имеет арамейское происхождение, а по некоторым – египетское. С тех древних времен появилась эта фамилия. И еще так называют по сей день людей, изучающих Священное Писание и посвятивших себя духовному служению. И, возможно, отчасти поэтому значение моей фамилии я воспринимал и воспринимаю по сей день поэзию, как одну из форм духовного постижения. Молитвы и служения. Так, стоя у могильной плиты великого святого и мистика рабби Лева, о котором слагались легенды, в городе Праге, шепотом произнося слова молитвы, я и не думал, что молитва позже превратится в стихотворение:
У плиты рабби Лева лежат монетки и подношения.
Восемнадцатого апреля происходит свершение:
Молитвы, идущей от сердца, и рядом со мной Марина.
Она становится на колени в стороне от Карлова Тына.
Двое в молитве – я и она перед Святым,
                                                    его женой и Всевышним.
Молитвы сходятся здесь и перед Миром Высшим…
Молитва становится стихотворением, а стихотворение – молитвой.
Прага старинная и современная…
«День в Пражском граде солнцем озаглавлен, и зелень куполов, впитавших свет…» Записываю начало стиха там же, в Праге. Сажусь в трамвай. Кшиштова Заставка… Ангел. Следующая остановка – Ангел. Ангел над Прагой. Ангелы Праги Прагу хранят. Храмы хранят. Святые хранят. Любовь охраняет ее.
А Марина… Женщина, которая со мною уже пять лет, и стихотворение, в котором присутствует она, говорит о ней лучше, чем я смог бы сказать о ней в любой прозе. Та, которая на сказанные мною однажды слова о необходимости мира в душе, ответила мне: «Мира мало без тебя. Я пришла в этот мир для того чтобы быть с тобой…».
Прага... Марина и я в холодный, апрельский день 15 числа 2011 года стоим на Карловом мосту, одетые не по погоде, и пытаемся сбежать от толпы туристов, оставив позади и Карлов Мост, и его достопримечательности. А на следующий день погода меняется, и я вижу Прагу в другом свете. И Влтаву, опоясывающую речным поясом удивительный и любимый мною город. И Йозефов – старый еврейский квартал от Старо-Новой синагоги до Ратуши, и дальше до границ еврейского квартала, где писатель Франц Кафка сидит верхом, оседлав ненавистный ему скульптурный костюм клерка… Концерт композитора Джорджа Гершвина в Испанской синагоге, где музыкантов вызывают на бис. А за границей квартала – готические соборы Пражского града. Черепичные крыши и зеленые потемневшие купола.
Прага алхимиков, поэтов, музыкантов, прохожих... Разных близких и чуждых друг другу людей, соединенных одним городом. Мала Страна, лежащая ниже Градчан. Мала Страна – «Пражский малый град». Узкие улицы, площади и сады. А выше…
Выше...
Градчаны! Полдень в Градчанах! Музыка!


*  *  *

От Густава Майринка и Ангела западного окна
До  Градчан,  в которых звучат грачи,
У кого-то свое вино, у кого-то своя вина,
У кого-то от Праги своей ключи.
На Градчанах  в мае  стихает боль,
А у собора святого Витта народа не сосчитать.
И кажется, ночью с портрета сходит король –
Габсбург. Император
                                    Рудольф Второй.
И смотрит за городом до тех пор,
                                              пока не начнёт светать.
А на Градчанах деревья уже в цвету.
Два цвета мне грезятся: зеленый и золотой.
И, облаченный в эти цвета, я по Градчанам моим иду.
И мир на своем языке говорит со мной.
И Прага вновь в яви, снова – рядом со мной,
В стихах. Во множестве и в единстве людских речей,
И музыка над городом течет через край рекой
В домах. В храмах. В пламени от свечей.

Первое мое знакомство с профессиональными, настоящими поэтами состоялось в 1999 году. Летом того года я познакомился с поэтом Марком Луцким. Он был первым поэтом, которому я отдал для прочтения свои стихотворения. Произошло это событие у него дома на улице Чайковского в городе Екатеринбурге.
Был август месяц, когда Солнце вошло в созвездие Льва, проявляя себя в полную силу. Был солнечный, жаркий, яркий день. Внимательно прочитав написанные от руки стихи (ни печатной машинки, ни тем более компьютера в те времена у меня не было), Марк Луцкий душевно и по-отечески похвалил несколько моих ранних стихотворений. А осенью того же года я встретился с поэтом Борисом Рыжим в редакции журнала «Урал». Благосклонное отношение к ранним моим стихотворениям этих поэтов имело для меня колоссальное значение. В журнале «Урал» в 2000 году благодаря Борису Рыжему состоялась моя первая поэтическая публикация одного стихотворения.
В домашней библиотеке было очень много книг. И каждый месяц мама покупала новые. Брала в библиотеке. Читала.
А в 2002 году была издана моя первая книга «Девятнадцать стихотворений» в издательстве Уральского государственного университета. Книга, выхода в свет которой я ждал почти два года. Тираж книги, 200 экземпляров, прямо из типографии Уральского университета был унесен в руках домой мною и приятелем моим Димой. Состоялось это событие 30 апреля 2002 года. Факт поэтической биографии. Знакомая моей мамы, женщина по имени Ася Захаровна, ученица известной в девяностые годы двадцатого века Джуны Давиташвили, предсказала мне, что я буду поэтом, еще в те времена, когда и стихов, написанных мною, не было. Нелинейно во временном порядке событий пишется текст, но так, возможно, даже и интересней. Оценка и понимание произошедших событий тоже происходит нелинейно. К факту моей поэтической биографии я мог бы отнести и мою жизнь еще до знакомства с уральской поэтической школой и вообще со школой поэтической.
Я хочу сказать о моей жизни в Иерусалиме, в южной части великого города. В районе с названием Рамат-Рахель. Холм Рахели. Жизнь подростка-эмигранта, не расстающегося с книгой Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Одинокого подростка, читающего московские и иерусалимские главы романа в самом Иерусалиме. Приехавшего из России в страну совершенно другой культуры.      
Подросток, вкусивший хлеба эмигранта в тринадцать лет. Практически никаких особенно ярких событий во внешней моей жизни тогда, только внутренняя напряженная жизнь. Прогулки с моим дедом по Иерусалиму. Девушки с темным цветом кожи в цветных майках и коротких шортах, приехавшие с самых дальних стран юга. Пальмы и оливы. Иерусалим. Небо без берегов. Плывущие облака и сухие, злые, невыплаканные слезы. Чтение книг и настороженное наблюдение за окружающим миром. Ни друзей, ни желания учиться там, и при этом непреодолимая сила желания вернуться в Россию. Позже – написанное о том периоде стихотворение:

Я помню Иерусалим
С лицом булгаковских героев,
И жаркий полдень и хамсин,
Путь странника и путь изгоя.
Ерусалимский первый снег,
Под новый год такой знакомый.
Для жителей – какой-то снег.
Для эмигрантов – снег из дома…
                                          1992 год

А потом, после Иерусалима, – Екатеринбург. В Екатеринбурге у меня появляются мои первые друзья. Первым появляется поэт Андрей Торопов. Мы знакомимся с ним в том же 1999 году. В разное время появляются мои друзья – астролог Станислав Тарновский, композитор Антон Ермаков, удивительный человек Александр Аскольдович Филимонов, ныне живущий в Санкт-Петербурге со своей семьей – супругой Татьяной и тремя дочерьми: Марией, Ноной и Ириной. Мои друзья, разные люди, которых я очень люблю, даже если некоторых из них в этом тексте не упоминаю, они все равно знают о том, как сильно я их люблю.
Весной 1999 года я получаю диплом об окончании обучения в негосударственном учебном заведении по специальности переводчика с английского. Позже – преподавательская деятельность, сначала в лицее, а потом в музыкальном училище. Преподавание английского языка. Но это уже проза. А поэзия…
Стихи сходятся друг с другом, радуясь встрече. Но странная вещь. Недавно, просматривая свои рукописи, обнаружил, что о Екатеринбурге у меня совсем мало стихотворений. Может быть, вообще всего-навсего несколько. Возможно, потому, что мне о нем говорить и молчать легче в прозе, чем в стихах. Есть города, связь с которыми я чувствую очень сильно. Иерусалим. Верхний Назарет (Нацерет-Илит). Прага. Петербург. И пятый город – Екатеринбург.
Екатеринбург, славный поэтами и заводами славный, а кем боль-ше славный, трудно сказать.
Поэты…
Поэт, на каком бы языке он не говорил, когда он говорит стихами, то обращается сразу к трем временам: к прошлому, настоящему и будущему. Когда говорят поэты, они создают мосты во времени, становясь архитекторами подобных мостов, состоящих из созвучий и слов, но имеющих плотность такой силы, что желающий пройти по нему – пройдет в восхищении, наблюдая невиданные до того земли и те земли, которые видел раньше так, будто не видел их никогда.
После драматических событий, связанных с близкими, я уезжаю (на время) на Святую Землю. Апрель 2012 года. Город Хайфа. Ветер со Средиземного моря. Бутики. Магазины. Магазинчики. Там, где когда-то недалеко находилась древняя Кесария. Кесария Кесаря. Кесария Цезаря. Я в купленных за 200 шекелей сандалиях с произнесенным надо мной благословлением того, кто продал мне их, вновь иду по Святой Земле, направляясь с трепетом и благоговением – к святыням. Апрель 2012 года. Апрель (Aprīlis) в переводе с латыни – «открывающий», «согреваемый солнцем». Согреваемый солнцем земли Торы. Земли Талмуда. Земли мистической Каббалы и Нового Завета. Я еду в Вифлеем. Вифлеем.
Бейт Лехем. Дом хлеба. Место рождения царя Давида. Место рождения Иешуа. Церковь Рождества и звезды Вифлеема. Базилика Рождества, заложенная императрицей Еленой во время её паломничества в середине 330-х годов, согласно Евсевию Кесарийскому. Еще утро, а в церкви уже огромное количество народа. Солнце восходит над восточной частью Иерусалима. Когда я выхожу, у меня начинается сильная головная боль. Торговцы сувенирами обступают наивных туристов, предлагая им свой товар. Желтый автобус вывозит за пределы территории и Вифлеема, и «палестинской автономии». Территории, обозначенной буквой А. Три уровня Палестины: А. Б. С. Я покидаю Вифлеем и в тот же день еду на Елеонскую гору у Иерусалима. Елеонская (Масличная гора).
И снова вспоминается Булгаков. На календаре 3 мая 2012 года…
И происходит чудо. Чудо невозможно описать. Свет Божественного мира нисходит на меня в тот день. И чувство такого счастья, что я рыдаю. Счастья после боли, счастья после отчаяния. Ничто не имеет значение. Только присутствие этого невыразимого света. В ауре, в ореоле света, обычные человеческие представления о правильном и неправильном непредставимы.
И вновь возвращение. Лето. Екатеринбург Я прохожу по одной из улиц мегаполиса. Мегалополиса. От греч. megas – большой и polis – город. В античной Греции – название гипотетического великого «города идей». А сейчас – высокоурбанизованная зона с высокой плотностью населения. Где-то вдалеке звучит музыка, и мне на ум приходят такие слова: рапсодии хаоса пытаются выдать себя за музыку и выдают себя сами. Белый шум и черный шум говорят «нет». Поэзии нет. Ее нет. Ничего нет. Есть ни-что. Случайность, состоящая из набора бессмыслиц, из боли и пошлости. И шум пошлости и брани пытается затмить собой все окружающее, но поэзия звучит. Дирижёр обратился к оркестру, и снова играет оркестр. И скрипач в оркестре и вне его, один, отдельно взятый, создает музыку. А мой 89-летний дед Натан, воспитавший меня вместо моего отца, родившийся в Польше в городе Тарнобжег, на берегу реки Вислы, и прошедший колоссальный путь через Польшу, потом Россию, живший на Урале (теперь!), поднимается вверх по ступеням Верхнего Назарета, опираясь на стариковскую палку, словно на посох, исполненный величия, подобно библейским пророкам. Опираясь на крепкие корни древнего города, смотрит он на восходящее солнце и вспоминает обо мне в молитве своего сердца.
Он – свидетель.
И он знает, что каждое написанное здесь слово – правда!