Светлана Чернышова

*** индивидуальный номинатор Елена Миронова (Нижний Тагил)

Номинатор: Елена Миронова


О номинанте: родилась 23 октября 1972 г, живет и работает в г. Большой Камень, Приморский край. Публиковалась  в журналах «Аврора», «Крещатик», «Урал», «День и Ночь», «Белый Ворон»; в сетевом издании «Новая реальность»;  на сетевых ресурсах  «Сетевая словесность», «Полутона» и др; альманахах «Литературный Владивосток» и др; лауреат поэтического конкурса «Эмигрантская лира» (2 место) 2013 г.


Страница с публикациями номинанта на портале:  http://www.promegalit.ru/autor.php?id=520



ДО КОРОТКОВО ОТ ДОЛГУШИНА

До Коротково от Долгушина
Дорога длинная завьюжена
Людской словесною пургой –
Сопляк бухой по фене ботает,
Хохочет девка красноротая,  
Вздыхают бабы: «божежмой»

Состав, влачась сквозь ночь морозную,
Скрипит суставами артрозными.
Гудков -  то сиплый лай, то крик…
Пройди под взглядами тягучими
В гремящий тамбур покурить.

Молчи, смотри в пятак оттепленый  
Окна, там дым ложится петлями
На кедрачей немой  конвой,
И чтоб отстроить мир по-новому,
Первостроители колоннами
Встают из-под земли глухой.

Что им безвременье, беспамятство
Когда дорога продолжается -
Пластуют мерзлоту кирки.
Жизнь бесконечна, небо ясное
И волоком не стащат с насыпи,
И не повесят номерки.

Что им беспамятство, безвременье,
Людская глушь узкоколейная,
Ползущая со скрипом вниз?
Вперёд! Вперёд! Ложатся шпалы и
Свет, вдохновенье - мандельштамово
(Не траченных чахоткой) лиц…
………………….
Тряхнешь башкой, вглядишься пристально
В окно – на расстоянье выстрела
Ни зги… хоть выколи глаза.
Лишь в небе муторном, застуженном
Одна на всех, почти потухшая
(От Короткова до Долгушина)
Чадит латунная звезда.


СКАЗКА, УСЛЫШАННАЯ НА НОЧЬ


дядя Йозеф играл на скрипке...
будто кто-то тоненько надрывно плакал.
я видела маленькую девочку,
заблудившуюся в лесу.
девочку звали Маша,
из её корзинки сыпались ягоды -
красные, желтые..
Маша плакала, плакала,
ягоды сыпались, сыпались...
я пыталась взять ее за руку,
вывести из леса...
но скрипка замолкала,
я теряла Машу
в темно-зеленых шуршащих обоях,
которыми были оклеены стены
нашей комнаты,
через которые было слышно, как
дядя Йозеф играл на скрипке...

когда дядя Йозеф умер,
мама сказала:
- царствие тебе небесное...
бабушка сказала:
- графство тебе небесное польское!

дядю Йозефа похоронили со скрипкой
(рядом с женой и дочкой).
я представляла, как в небесном польском графстве
он играет на скрипке
около замка
на поляне, усыпанной ягодами -
желтыми, красными,
а вокруг много света
и совсем не бывает ночи...

Маша теперь не заблудится.



* * *
С матерками затопили старенькую печку -
Чадное тепло валилось из печного горла      
Утку тощую Марина начиняла гречкой,
Приговаривала: «от жеж…тощая оторва,
Будто кто заразе этой кормеца не лОжил,
Чай  ни голод, ни потрава, шо покушать нече»
Рассмеялась я… Марина рассмеялась тоже,
Сыпалась на стол дощатый (из-под пальцев) гречка.
Гречка  с луком и грибами – жирная, густая.
Утка пухла, округлялась, крылья растопырив…
Я кричала:  
- Ой, Мариша,  утка улетает!
- Ничаво, мы ей горчичкой пообмажем крылья!  
…………………
А потом жевали утку  и до полшестого
Пили-ели, ели-пили,  говорили вдоволь.
И царапалось за дверью, по сеням бродило
Может, кот… а, может, вправду – Рождество Христово.


ТАТЬЯНА


Пока друзья в демократическом угаре
смолили коноплю и погибали зря,
я препарировала земноводных тварей
в лабораторке, что при первой городской.
Латынь жевала,  пирожки с повидлом;
когда  в зубах навязло и обрыдло,
сбежала проводить остаток лета
в деревню энскую, за  тридевять земель,
к своей седьмой воде на киселе  
Татьяне.  Нет, не вспомню - сколько лет ей
в ту пору было?  Вспомнит ли она?
Не думаю… всё было шатко, смутно  -  
то смутные шатались времена.
Но энскую деревню обходили -  
чем поживиться было? Семь дворов
Под игом сорняков, тумана, пыли.
Ни радио, ни почты, ни ТВ.
О, райский ад на брошенной земле..
      
………………..

Воняло кислым, прелевым, прогорклым,
и сумерки сатиновые блёкли,
когда Татьяна (ни в одном глазу
от кружки самогона) их стирала
с бельём в эмалированном тазу.
Ручищами разбрызгивая пену,
Татьяна пела… как Татьяна пела…
не песнь была, но бабий страшный вой.
Казалось, это в схватке горловой
все женщины страны на речке энской
сошлись оплакивать сынов, отцов, мужей -
погибших всех - от Куликовской до Чеченской.

В  каком-то раздражении глухом
я по бурьяну уползала в дом,
чтоб Пригова прочесть и Пирогова,
но отвлекало чтение хреново:
контуженные чвакали часы,
ныл подо мной диван зубовной болью,
попискивали мыши из подполья.

Распахнутое в сумерки окно
вещало земноводные проклятья
от порешённых мной сестёр и братьев.
Дебиловато чудилось - спешат
на лампы свет - из темноты припухшей
осклизлые и мстительные души
безвинно убиенных лягушат.
………………………….
Катилось лето, мы (с подачи Тани)
бродили по лесу, растапливали баню -
угарную, промокшую насквозь.
Закручивали фиги из волос,
на угли квасу кислого плескали.
Меня Татьяна веником хлестала,
метались, вызывающе близки,
татьянины брусничные соски.
В предобморочной эйфории зыбкой
плыла её счастливая улыбка.      
……………………………………..
Сидели долго на бревне, по-птичьи,
с особенным своим косноязычьем
пересказав всю простенькую жизнь,
просила: как там люди? Расскажи…
Глядела на закат лилово-алый,
заклятьем первобытным повторяла:
ГКЧП. Москва. Норд-Ост. Беслан.
В глазах прозрачных,
как пузырь на луже,
вздуваясь, рос и разрывался ужас,
тёк по щеке замедленной слезой.  

…………………….
Подумаешь, слеза… такая малость.
но в этой тяжкой бездне отражалась
из  блеянья людского поголовья,
из ненависти, взращенной любовью,
из крови, веры, ярости, огня
эпоха сумасшедшая моя.


ВИЖУ КАК ЕМУ ЗА ПАЗУХОЙ ХОРОШО


вижу как ему за пазухой хорошо
думаю благость какая что ему хорошо
вот ему солнца с пылу жару дареный петушок
вот перина вера надежда запазухи тёплый  шелк

да приходит лихо глотка луженая чур его чур
орёт давай показывай дорогу к нему
орёт колись сука не то убью
бледнее стенки стою
зоей молчу

ой страшно погибать молодой
гнить под латунной звездой
порастать травой сочнее
глубже памяти людской

зое той
было умирать за чо
родина мать
звала

мне за чо?

ткну пальцем через плечо
там он
на:
карта пароли явки растяжки доты
скопления боевой техники дислокация партизан

сама тварь дрожащая  
ползком в люлю
лягу на целый бочок
пронесло господи  
сердце щёлк щёлк

зачем щёлк щёлк
если запазухи пустой шёлк
солнца ледяной петушок
обугленный гребешок
трупный запашок

буду погибать молодой

ДИВО-ДИВНОЕ


подари мне диво-дивное
так сейчас необходимое
(не помады не утюг)
чтоб оно смотрело ясными
от любви и злобы красными
зенками на жизнь вокруг  

чтоб оно без божьей помощи
шло везде со мной на помочах
из огня да в полымя
горлокрово говорящее
настоящее пропащее
будто родина моя

привези мне чудо-чудное
несговорчивое трудное
со звериной ухмыльцой
чтоб кривлялось и дурачилось
и пока бы все судачили
я б не прятала лицо

я б от ненависти белая
лаяла остервенелая
на слепое дурачьё  
и убогое калечное
жала б к сердцу бессердечное
диво-дивное  своё…
  
СИВКА-МУРКА

Рысачит на помойке Сивка-Мурка.
Мелькнёт её свалявшаяся шкурка
то в ржавом баке, то среди берёз,
что встали у помойки в полный рост
в покоцаных берестяных кольчугах.
У Сивки-Мурки полна пасть забот:
еды достать - в подвале ждёт приплод.
Пять душ орущих… разве то - котята?
Замызганные дикие зверьки,  
и ненависть -  в глазах подслеповатых.
………………………..
Ищи-рыщи… так что же замираешь,
хвост опустив? По блюдцам твоим карим
свербит печали гнутая игла,
когда сосед слезливое включает:  
«Эй, кольщик, наколи мне купола»
………………………
Я думаю, когда-то Сивка-Мурка
была, (точнее, был) наркошей, уркой -
Сивцом Олегом со второго этажа.
За жизнь прожженную - всю абы как и мало,
назначен был жиличкою подвала,
чтоб крыс душить и без конца рожать.
Кормить дитятей рыбьим молоком,
учить их прятаться и лазить высоко.
………………………..
Что чувствуешь, когда дойдешь до края,
и чуждой кожей мясо обрастает?
Вполуха изувеченного - сон
сужается до темноты подвала,
до шороха, до проблеска металла
крысиных шевелящихся усов.  
Но жизнь слепая теплится, растёт,
покусывая, тычется в живот…    
…………………………………….
Рысачит на помойке Сивка-Мурка.
И дождь – последний выкормыш тепла,
гундосит: «наколи мне купола»,
по лужам топит грязные окурки,
и, увлечённый песней и игрой,
встаёт стеной, как лист перед травой.
Как волчий блеск в глазах у Сивки-Мурки.


КОГДА МОЛЧАЛИВЕЙ СТАНУ ВЫМЕРЗШЕГО РУЧЬЯ

когда молчаливей стану вымерзшего ручья
льда холодней и глуше на молчаливом ручье
тоньше и бестелесней утреннего луча
зыбче радужки света на падающем луче
инея пагод китайских невесомее и белей
хрупче и безнадёжней свечи догорающего огня
не из ребра адамова повтори меня на земле
из яблока адамова Господь сотвори меня

* * *
квёлую у смерти уворовали  
понесли в замызганном одеяле
надрывались тешили проклинали
не меня ли?

не меняли на поживей полегче  
приняли язык мой нечеловечий
дотащили миром всем до купели
не тебе ли?

я в купели их разглядела лица
знаю на кого мне теперь молиться


* * *
из неблизкой своей тишины расскажи напиши
как моим соловьям у тебя не поется в потемках  души
как далекий осиновый голос на ветках озябших дрожит
как  в распадках  всё мимо бежит быстротечная жизнь

расскажи напиши потому что такая стоит тишина
что слышны снегопада шаги по озимому полю окна
что слышны  из соседнего дома детей говорливые сны
и дыханье кукушки уснувшей в часах до весны

и над всем - тишина а над ней опадающий снег
и хватает его словно Бога и смерти - на всех  


АНГЕЛОМ БЕРЕЖЕННАЯ

1.

сшили девочку наизнанку
тканно махрятся швы
к девочке был приторочен ангел
чтобы ей как-то жить
девочка крикнет порвутся тонко
шовчики у ключиц -
ангел с крыла достает иголку
штопает и бурчит
неуберега смотри какая
ситчик сыпучий шелк
девочка ойкает и вздыхает
ровно ложится шов
только заштопает на ключицах
сядет передохнуть...
девочка глупая громко вскрикнет-
ангел латает грудь...


2.
ангелом береженная, ангела своего берегу,
слов воробьиных жадных не отпускаю с губ,

радость не прячу, горькое хороню в ночи
по пустякам  не плачу, чтоб ножек не промочил

в здравии и болезни, в золоте и золе  
вместе, прижавшись тесно, как  перышки на крыле

кто без меня он -  скиталец, брошенка, сирота.
кто без него я -  глина,  промозглая немота…  

САНОЧКИ

слышишь это я с тобой говорю
будто шлю сыночка к тебе и дочь  
катятся словечки по декабрю
саночки царапают лед и ночь
видишь как одежка детей парит
на ресницах белый гудящий рой
ты не дай замерзнуть им - говори  
пусть ладони греют о голос твой
утром встану - тишь... пустота звенит
за грудиной темная полынья    
и пустое чрево мое молчит
и в прихожей саночки...
для меня

БОЛОТНЫЕ ЛЮДИ


                        "Коснется калужницы дремя,
                        И станет безоблачным время".
                                  /Велимир Хлебник
ов/

Когда нас не станет, не будет,
Вглядимся в расплывчатый май,  
Увидим – болотные люди
Уже обживают дома:

плывут с незатейливым скарбом,
(мешки, рюкзаки, узелки)-
Зеленоволосые бабы,
Горючие в торф, мужики,

И там, где на лестничной клетке
Болтали подолгу с тобой,
В осоте затеяли детки,
Замшелыми стрелами – бой.

Да кто они? Выродки, Судьи,
Захватчики с поймами глаз?
Нет, просто болотные люди,  
Похожие чем-то на нас:

То семя бросают, то камни,
Ждут праздников, лета, внучат,
От счастья сучат плавниками,
От горя по-рыбьи молчат,

И чтобы уютно нам было,
И чтобы не топко от слёз,  
Приносят на наши могилы
калужницы в брызгах стрекоз


ГАЛСТУК


Я подарила ему галстук
Серый в тонкую полоску
Он смеялся - зачем мне галстук
Если я не ношу костюмов?
Я ему ответила - все мужчины
Бывают в костюме хотя бы два раза в жизни
Он улыбнулся - согласись оба раза
Тебе будет все равно в галстуке я или нет

И он оказался прав


ШАПКА


Ондатровой шапке опять не спалось -
вздыхалось, ворочалось колко.
Жестоко подвешивать шапку на гвоздь,
ондатрово место - на полке!
Там запах древесный, там сырость болот
(приятная брюху и глазу),
умиротворённо за стенкой течёт
разбитый бачок унитаза.
На полке ей снится ондатровый рай:
болото, тростник. И осины,
сметая с небес серебристую рань,
щекочут намокшую спину.
Да бог с ним…  но если вернуть ей нельзя
живучесть, плавучесть под солнцем,
снимите, снимите хотя бы с гвоздя,
вам дело благое зачтётся!
Верните на полку. Под мерное «кап»
пусть спится ей сыро и сладко,
пусть выводок ночи - двенадцать крысят
ондатры пустые сосцы теребят
под фетровой стёртой подкладкой.

ШАББАТСКАЯ ПЛЯСОВАЯ

Гляньте - на Ави новый пиджак, приглажена шевелюра,
Чист и светел сам, не иначе ангелами зализан!
Похрустывают в его карманах  новенькие купюры,
Трепещется  в кулаке выклянченная накануне виза -

Прибегайте все женщины, которых хотел и любил Ави -
С шелковистыми лобками, дряблыми животами, упругой кожей,
Говорите, кричите, целуйте в лоб, трогайте грудь руками -
Рвите на нём рубашку - сегодня всё можно,

Уйми над Ави злобное бормотание,  ветер,
Не завидуй Ави, он заслужил этот праздник,
Потому что единственный из семьи умер своей смертью.
Потому что единственный из семьи умер от счастья,

в  парке,
глядя на своего пса, что мочился сосредоточенно на осину,
Созерцая солнце, которое в спицах велосипеда
Разваливалось улыбкой спекшегося от наркоты сына,
Рассыпалось искрами – сгоревшего, как полено,  деда.  


АНГА

Эх.... велика Россия — отступать некуда    
слева — большой тайга справа - большой тайга
в кармане не копошатся ни рубия ни таньга
залазь в гитару плыви по реке Анга
доплывешь до станции Тигровая падь
там тебя встретит хлебом-раком япона мать
там тебя встретит вся узкоглазая рать
отстреляешься — дальше плыви по реке Анга
посмотри какие красивые берегы у Ангы
посмотри - лоси губастые скачут тыг-дым-тыг-дым
медведи на перекатах сёмгу тискают из воды
зырят как тебя на гитаре — туды - сюды

плыви гитара — порванных три струна
чтоб доиграть хватит заржавленных три струна

чтоб замолчать — мало война сума тюрьма
чтоб замолчать — хватит ложка воды из Анга

К списку номеров журнала «ПРЕМИЯ П» | К содержанию номера