Виктор Фишкин

Раздувая темноту. Стихотворения



ИНСТРУМЕНТАЛЬНОЕ

Я, такой - литавры-руки,
туба ухает в штанах,
сверху - 300 грамм разлуки,
снизу - иеромонах...

Мы расстались на пороге.
Ты во всём была права -
барабанчатые ноги,
колокольчик-голова,

однозвучный до предела,
стукнешь - звякаю в ответ.
Я ходил с тобой на дело,
но не выполнил завет.

Я скажу тебе вокально,
рафинируя слова -
этот случай был локальный.
Впрочем, ты во всём права.

На губах висит улыбка,
растуды меня в качель -
ты, в футляре старой скрипки -
новая виолончель.

Мирно, словно две Германии,
без бухла и анаши,
мы находим понимание
в тихих нотах <<жи>> и <<ши>>.


ДУДОЧКА

Зима чиста, как жизнь партийца!
Чтоб от мутаций не сломаться,
мне надо у неё учиться
искусству быстрых трансформаций.

Мы с ней на дереве уснули,
а, в тот момент, когда упали,
вдруг обернулись рыбой снулой,
чуть кистепёрой и трёхпалой.

И нас сожрать пытались волки,
вороны, мухи и поэты.
Кричали, а потом - умолкли.
Спасибо, Господи, за это.

Теперь на той большой осине,
всех посылая тихо к чёрту,
играем - я - на клавесине,
она - на дудочке притёртой.

* * *
А давай, пройдёмся, как бывало,
по подвалам меченой любви
с дудочкой ночного карнавала,
с музыкой пузырчатой в крови.
Расцелую длинный лысый хвостик
и усатый шмыгающий нос.
Бросим <<на удачу>> щучьи кости
и бухнём ацидофильный морс.
Как визжат весенние трамваи,
как хрустит деликатесный скотч!

Мы грустим, и нас не понимает
наглухо застёгнутая ночь.

ГВАДАЛАХАРА

На лугах пасутся твари,
по камням несутся твари,
и плывут те твари в море,
и поют те твари в хоре,
и живут те твари в ванне
и в кармане от Армани,
на бульваре эти твари,
и в тарелке, и в стакане,
твари - лёжа, сидя, стоя...

<<Помогите! Где я, кто я>>?

<<Ты, сейчас, в Гвадалахаре,
Гвитя-Сан-Мигель Фишгойя>>.

<<Гвитя-Сан>>, шептали реки,
<<Гвитя-Сан>>, кричали рыбы,
древнепламенные греки
грели каменные глыбы.

Проходили на прополку,
чохом ветреные бабы.

Спел я бабам-царь-девицам:
<<вы - яйцо, а я - иголка,
я - топор, а вы - полено,
ухватив меня за холку,
уведите в плен из плена>>

Увели.
Меняю лица.
Вспомнил.
Чувствую вину.
Но сижу у них в плену.

Гармонентны наши тропы.

Здесь, у нас в Гвадалахаре,
может люмпен-пролетарий
тренькать-бренькать на гитаре,
проезжая автостопом
по паэлье и вину
с песней Пенелопы Гну.

Где бы, кто бы, как бы, я бы?
Где кораллы? Где награды?
Где корабль? Где компас?
Где рычаг и кто бы спас?

Все молчат.
Я тоже - пас.

ПАДУЧАЯ

Звезда уродилась падучей,
ей снится зубной звездолёт,
она для газпучного дуче
звездиную песню поёт.
Взбрыкнёт фейерверком поддатым,
погаснет окурком в желе...
Солдаты кричат ей - <<звезда, ты!>>
и падают в Па-де-Кале.
А после - встают под Верденом,
и громко поют - <<попандос,
спасает от тлена и плена
добытый в сельпо кальвадос!>>
Но рвётся сквозь грубую силу
фатальное девичье <<да>>,
и, где бы его ни носило,
уже не уйдёт никуда.
И здесь, ты хоть лопни и тресни,
звездятся на все времена
звезда и звездиная песня,
и звёздные их имена.


ГЛАЗА РАДОСТИ

  Перемерив десять роб,
  вышел гроб,
  нырнул в сугроб,
  а за ним из той же бани
  вышел красный хлебороб.

Узелки развязаны
в голове, синяк,
лёгкое скольжение,
а потом кружение.
У любви под вязами,
и возни в сенях
сходное брожение
в сторону сближения.

Вращались букли с хитрецой,
запахло салом и мацой,
бездушно отогрелась тень,
в осадок выпала мигрень.

А у далёкого окна
торчали дети и жена.
И радость,
шевеля лицом,
сквозь маленькие щёлки
на всех глядела волком.


В ТЕМНОТЕ.


Заблуждаются все те,
кто не видит в темноте.

Я вижу там мордастое,
страшное, зубастое,
с огромными желудками,
голодное и жуткое.

Хьют! И зяблить в темноте,
семенить за мамкой ночи.
Кречет, кочет или хочет
спрятать жизни в животе,
или срезать на лету
страх, стремящийся на убыль.

Я вытягиваю губы -
раздуваю темноту.