Наталья Нечаянная

Господи, сделай меня солдатом




Господи, сделай меня солдатом.

Господи, сделай меня солдатом. Всеподчинённым и подкомандным. Чтобы сказали: «Иди туда-то!», а им не выкрикнешь: «Негуманно!».

Чтоб приказали: «Наталья, лодырь, - бег, отжимания до упаду». Ты же – протестом не режешь глотку, ибо: «Есть ёмкое слово: надо».

Господи, дай мне мое солдатство. Полнобезволие, всеконтрольность. Чтоб показали, куда податься. Чтоб разъяснили, что «К черту – вольность».

Чтобы послушна, как под наркозом. Скажут: «Спи стоя!», ну, значит, стоя. Скажут: «Сдавай-ка на экспорт кожу!», и не возникнет вопроса: «Стоит?..»

Чтоб каждый день, как устав, - не ново. Чтобы путь топтан, знаком, заказан. Чтобы сказали: «Забудь такого». И забываешь – приказ приказом.

Чтоб все по графикам, цифрам, датам: время чихнуть, рассмеяться, охнуть.
Господи, сделай меня солдатом. Господи, дай мне команду сдохнуть.

Хоронила

Хоронила первого – воздух рычал и выл. столько плакала – леденела в глазах вода. говорила себе: «не ходи к берегам Невы, не бросайся к подъезжающим поездам». Почернела вся – превратилась в золу и смоль, в опустевший храм, в переплавленный старый крест. Сколько горя взяла, сколько ужаса, милый мой. Кто же будет теперь хранить тебя и беречь?

А второго везла – не могла ни рыдать, ни жить: говорила беззвучно, ходила, не чуя ног. (Так становишься островом в море среди грозы, и твой остров неспешно, но верно идет на дно. Покрывается мраком: съедает любимый дом, угрожает спасительным стенам, родным вещам. Превращается в точку, молчащую под водой. Онемевшую, словно пустая твоя душа).

Вот такое сиротство – наследственное клеймо. Родилась всем чужая: подкидыш, дурная кровь. Никогда не услышишь: «родная, пойдем домой», потому что таким не положены дом и кров. Им шататься ничьими, не ведать добра и сна. Ни кола ни двора: бесприютные, словно тень.

Если нужно, господь, чтоб я вечно была одна, то забрал бы меня и не тронул моих детей.

Я не в силах сражаться: победу взяла беда. Вместо воздуха горе: ни выдохнуть, ни вдохнуть. Прижимаю рисунки их («горки» и «поезда», «мама, папа и я отправляются в добрый путь», «космолет покоряет большой внеземной маршрут»), прижимаю и вою, как сбитая пулей дичь.

Отче наш, ничего не желаю и не прошу.
Не даруй мне, пожалуйста, третьего.
Пощади.

ИНСТРУКЦИЯ СЕБЕ

Не делай злого, не делай доброго, ходи по топтаному пути, носи в кармане, в мешке под ребрами складную бездну, дыру в груди: ищи работу, сдавай экзамены, тяни кредиты, вари борщи, про все богатства свои и залежи - будь осмотрительней - умолчи.

Будь осмотрительней: слово тянется незримым следом, дурным хвостом. Вот наблюдатели и начальники, кому из них объяснишь потом, что небо давится самолетами, что дверь пугается при звонках, что ужас шилом заходит в легкие, и больно вздрагивать и вздыхать, когда на улице плачет маленький, когда под ветром дрожит маяк, что боль чужая воспринимается всегда значительней, чем своя; что те, кто предали нас, становятся грядущим снегом - и бел, и чист.

Не делай злого, не думай нового, будь осторожнее - и молчи.

Слова врываются, как нашествие, растут и ширятся, как пожар, учись разменивать фразы жестами: "я скоро буду", "не ешь с ножа", "мороз и солнце", "совсем не голоден", "спокойной ночи", "скорее в чат", а если слово полезет в горло, то  хороший навык - уметь мычать. Мычи про все, что в тебя не вместится - от императоров до бродяг.

Тебя, наверное, не заметят здесь,
зато есть шансы, что пощадят.

  БЕЖАТЬ

… и бежать-бежать через темный лес, там, где пыль дорог, высота небес, и не слышать звуков, не чуять ног, за черту, за краешек, за порог. Там, где день прозрачнее, чем вода, солнце бьется, новое, как пятак: уронив лучи на траву и пни, словно мамин голос, звенит-звенит.

…и нестись-нестись в золотой песок, где загар и отдых, покой и сон, где не правда – счастье имеет вес (вон Иуда умер, Христос воскрес, вон крепчает смех и стихает спор), ночь за горы прячется, словно вор, и она так ласкова и мягка, как её улыбка, щека, рука.

… и лететь-лететь на восток, на юг, чтобы скрыться, спрятаться в том краю за полсотни стран, миллион земель, где весна – не смерть и не враг зиме, где из ветра можно щиты ковать и где эти брошенные слова лишь обман чертей, домовых, ундин:

«ты не дочь мне больше.
уйди.
уйди».

ПРО БАСИКА, ХЛЕБ И МАМУ


И когда трясёт и знобит – колбасит, когда сутки плачется не о чем-то, я иду к щенку, он чихает басом, хоть похож на плюшевого мышонка. И ему уместней пищать и ёрзать, воровать забытый кусочек сыра, но родился псом, значит, будь серьёзным, сторожи подъезд, где светло, но сыро.
«Слышишь, Бася, это уже не гонка. Это стоп-игра. «Тише едешь – выйди». Им на свадьбе, Бася, кричали: «Горько!», им на свадьбе – «Горько!», мне дома – выть бы. То не осень, Бася, октябрь весел (он красивый, светлый, лучистый, тёплый). Как держаться, Басенька, равновесий, если так в себя любишь тыкать стёкла? (Тыкать стёкла, Бася, и сокрушаться: «Что ни день, мол, ближе и ближе к коме»).
Это, Баська, корм. Он, прости, кошачий. Но, походу, разницы нету в корме.

«А октябрь стал (ты заметил?) злее. Принесла вот, кстати, тут тёплых тряпок. Поворчит уборщица, шут ведь с ней, а? У уборщиц вредный такой порядок. А октябрь злее. Ветрами больно бьет в виски, и бьет не слабее палки. Я взяла бы, Баська, тебя домой, но там ведь много хуже, чем в коммуналке».

«Тяжело не мне, а жар-птице в клетке. Я ведь так, воробушек без кормушки. Мой октябрь, Басечка, грабит ветки и игриво держит меня на мушке.  Это чувство, будто бы виновата, непонятно в чем, но ведь в нехорошем. Так приходит к брошенным детям папа, понимая, что не прощен, не прошен. Это, Баська, стыдно и сложно, трудно. Будто ты – делим, будто ты – остаток. Это, это… курица, в общем, грудка. На, поешь-ка, лучший из всех хвостатых.

«Ты прости, Басюнь, забегаю редко. Я тебя люблю, вислоухий, помни. В моей сумке (дня где-то три) таблетки. Пачки две. Хотелось мне… Ну, ты понял.
И не надо этих вот взглядов, живность! Говорю, не надо. Какой упрямый. Я не буду, Бась, мне не жалко жизни, но любимых жалко, тебя и маму».

Пятый день трясёт. Пятый день колбасит. Аллергия к жизни, как к вони лилий. А в красавца вырос подъездный Басик. Басик вырос. Вырос и пристрелили. В сумке пачка. В сердце темно и голо. Вспоминаю цвет дождевого неба.
В коридоре слышится мамин голос: «Ты гулять? Купи на обратной хлеба»

ОДИН  В ПОЛЕ НЕ ВОИН

Родилась вот такая – единственный воин в поле, закаленный боец и ответственный часовой: в каждом звуке ты слышишь, как едет далекий поезд, забирает тебя и неспешно везет домой – за границу греха, вдаль от лешего и от лиха, где злодеи наказаны, беды разрешены.

А в вагоне порядок: спокойно, тепло и тихо. И в пределах земли не доводится ждать войны.

И в пределах земли не случается зим и снега – всякий холод наказан: разрушен, развеян, сжат. Сколько неба вокруг – потрясающе много неба: наступает на грудь, лезет в горло, звенит в ушах.

Если вслушаться (наши родители хают цены, наши братья уставшие смотрят седьмые сны), то отчетливо ясно становится: целы! целы! – пережили, сохранны, оправданы, спасены. Больше не с кем бороться: меняй камуфляж на платья, согревайся у маминой шеи, руки, щеки.

Одиночка не воин. А ты все по-детски плачешь,
вспоминая, как в поле качаются колоски.

ШКОЛА

Они знают, как ты был слаб – уходи, лети. Выбирай другие дороги, края, пути. Столько дней прошло –  давно не найти следов. Они видят школьный заплеванный коридор. Как стоишь у стенки, сломанный, будто шкаф. Что ты можешь, тощий ботаник в смешных очках? Непутевый длинный выходец добрых книг. Никогда – ты слышишь? – не приближайся к ним.

Они греют в сердце хохот из-за ворот. Как несешься, скачешь с первого на второй. За тобой шаги и перед тобой шаги – и не в курсе, сколько раз ты уже погиб, растворился, умер, переродился в тень (сотня лет прошло, а, значит, и сто смертей), приобрел семью, скопил на другую жизнь, но считаешь вновь пролеты и этажи. Семь ступеней вверх (а, кажется, семь кругов). Они видят: ты беспомощен, хил и гол. Все сменилось – люди, страны, дела, коты. Только сам не знаешь: кто же из вас есть ты?

Убегай от них! Не суйся в неравный бой. Им никак не выжить с тем, что ты стал собой. Находи приют среди берегов и скал. Помни главное:
всегда избегай зеркал.

К списку номеров журнала «ГРАФИТ» | К содержанию номера