Инна Враймуд

Перевод или пересказ?

Сравнение сделанных разными переводчиками вариантов одного и того же поэтического произведения (стихотворения, особенно небольшого) — само по себе увлекательное занятие — как правило, позволяет выстраивать эти работы в ряд, в результате чего образуется некий континуум — точный перевод, более-менее точный, достаточно вольный, совсем фантастический... При этом всегда существуют две точки опоры, которые выступают границей и мерой отсчета, между которыми и производится такое построение — это ПЕРЕВОД и ПЕРЕСКАЗ — именно те две пометки, которыми очень часто снабжают свои работы и сами переводчики. Для чего? Что они этим хотят сказать? За всех ответить не могу, но попробую объяснить, чем эти два понятия являются для меня.
Итак, ПЕРЕВОД. Под ним традиционно понимается как можно более строгое следование как форме, так и содержанию оригнала, включая его культурный колорит, учет которого в иных случаях очень важен. Однако в малых поэтических формах, в отдельных лирических стихотворениях, где речь идет о простом и вечном — содержание близко и понятно всем. Вот о таком случае мы и будем вести разговор далее.
Хотелось бы начать с рифмы, ритма, размера и прочей поэтической математики стиха, однако все это так хорошо известно, что, право, даже и не стоит еще раз это обсуждать: строгая форма — значит все строго. Добавим сюда такие технические моменты, как соответствие стилистике оригинала, а также использование в переводе одних и тех же, что и в оригинальном произведении объектов. Хотя, несомненно, все это важно для перевода, но мне однако хотелось бы отметить другое, что должно быть не менее строгим, но всегда выступает более размытым по причине отсутствия формализующих средств и проверочных критериев. Речь идет о переводе как передаче мыслей автора, его настроений, чувств и прочей психологии, заложенной в произведении, о переводе как имитации авторского стиля (исключим из перечисления стилистику, о которой упоминали выше, и оставим лишь тот аспект стиля, под которым понимается некий дух произведения).
А в связи с этим отметим, что в том случае, когда осуществляется перевод, личность переводчика должна подчиниться поэту, создателю оригинального произведения, во всем последовать за ним, что можно схематично представить следующим образом: Поэт — Произведение — Перевод. Три П. Наилучшее имя для переводчика в этом случае — это Аноним, а его задача (и снова «три П») — Познать, Понять, Проникнуться (система Станиславского?). Критерий здесь только один — «как в оригнале». Поэтому, несмотря на то, что на практике при переводе всегда приходится чем-то жертвовать, все же идеалом перевода, похоже, выступает КОПИЯ! Копия, сделанная в аналогичном оригинальному материале — членораздельном звуке — и закрепленная в печатном знаке. А потому достойным упоминания нам кажется и такой момент перевода как передача формы рисунка, который образует напечатанное на бумаге оригинальное стихотворение, его абриса — то, что сегодня принято называть визуальной поэзией (а, точнее, один из ее аспектов).
Интересно, так обстоят дела только в поэзии или это справедливо и для каких-то других видов искусства? Давайте сравним. Так, в живописи юные художники срисовывают полотна старых мастеров, используя тот же, что и в прототипе (точнее, аналогичный) набор исходных материалов (к примеру, холст и масло) и производя, в меру своих способностей и трудолюбия, более или менее удачные подражания. Или в музыке — где одно и то же произведение может быть исполнено на различных музыкальных инструментах, а не только на том, для которого оно было предназначено (как это происходит в том случае, когда, например, пьесу для фортепьяно исполняют на гитаре, или на арфе, или на каком-нибудь ином инструменте). Можно ли в этом случае назвать такие воспроизведения повторениями-копиями произведения-оригинала? Или это что-то другое?
Теперь скажем несколько слов о ПЕРЕСКАЗе. Он подразумевает диалог (между автором и переводчиком), допускает развитие мыслей, заложенных в оригинале, их интерпретацию. При этом пересказ — это не только и не столько легитимный ввод новых объектов, который часто осуществляется с благой целью — чтобы лучше вписаться в культурную традицию, к которой принадлежит язык перевода (как это сделал, к примеру, Набоков, переведя даже имя «Алиса» как «Аня»), сколько введение новых, самостоятельных мыслей, которых нет в оригинале; это извлечение иного смысла из казалось бы тех же самых словознаков, но уже взятых в рамках иной семиотики, и — как результат: неожиданный поворот и блеск в свете рампы иной системы их семантических (а иногда и фонетических) граней; это манипулирование формой, которая здесь вполне уже может меняться, приспосабливаясь под несколько иное содержание с целью более точного его отражения.
В пересказе личность поэта-переводчика гораздо заметнее, чем при переводе, ведь в процессе такой работы происходит «сотрудничество», хотя и опосредованное («Произведение — Переводчик — Пересказ»), а потому ее результат можно расценить как соавторство.
Само стихотворение-оригнал при пересказе можно сравнить с рамкой, ограничивающей и направляющей переводчика, с канвой, по которой переводчик вышивает поэтический узор, расцвечивая его собственными красками — поэтому неудивительно, что в итоге может получиться и практически новое произведение (в то время как для перевода оригинал — это канон).
Поскольку пересказ — это то, где все, начиная от формы и кончая содержанием, уже не так строго, настолько нестрого, что пересказ еще называют вольным переводом, то, подводя итоги, мы можем определить наш предмет следующим образом: пересказ — это ВАРИАЦИЯ на тему, заданную оригиналом.
Поскольку в нашей жизни существовали и существуют как перевод, так и пересказ, каждый со своими возможностями, целями и задачами, то не будем между ними выбирать, как не выбираем мы между летом и зимой или вторником и четвергом. Всему свое место. А потому нам остается только одно — в качестве заключения и иллюстрации ко всему сказанному выше привести ниже две свои работы — одна задумывалась как перевод, а другая как пересказ одного и того же стихотворения — чтобы теперь спросить читателя, знакомого с оригиналом: а заметна ли между ними разница? Если нет, то все, написанное выше — надуманная теория, то что ниже — неудачная практика, а где-то между ними — я, заблудившийся переводчик-идеалист. Итак, судить вам.



1

Огнь и лед
Роберт Фрост

Кто прочит миру смерть в огне,
А кто — во льде.
Желанья вкус познав вполне,
Я — с теми, кто сгорит в огне.
Но если дважды гибель ждет,
Достанет ненависти мне
Сказать: для разрушенья лед
Хорош вполне
И   п о д о й д е т.

Fire and Ice
Robert Frost

Some say the world will end in fire,
Some say in ice.
From what I´ve tasted of desire
I hold with those who favor fire.
But if it had to perish twice,
I think I know enough of hate
To say that for destruction ice
Is also great
And would suffice.



2

Огнь и лед
Роберт Фрост

Наш мир скончается в огне.
А, может, в льде?
Желаний пыл известен мне
И я готов сгореть в огне.
Что если мир погибнет дважды?
Сказать из ненависти жажду,
Что смерть возвышенна всегда —
Для гибели
Довольно льда.

Fire and Ice
Robert Frost

Some say the world will end in fire,
Some say in ice.
From what I´ve tasted of desire
I hold with those who favor fire.
But if it had to perish twice,
I think I know enough of hate
To say that for destruction ice
Is also great
And would suffice.




К списку номеров журнала «ДЕТИ РА» | К содержанию номера