О жизни без надежды

Мераб Мамардашвили в своих лекциях говорил: очень важно научиться жить без надежды. Это запоминается как парадокс. Жить без надежды. А в нашей культуре принято «надеяться» — на себя и друг на друга, на будущее (такое же, как это вот настоящее будет оно — а всё-таки другое: лучше, качественнее, пригоднее). У «надежды» вообще сложная и важная роль в превращении жизни в нечто большее из того, чем она однотонно-вязкая является. С надеждой становится можно жить среди материи! И это не просто так: две тысячи лет христианской цивилизации — сначала время перенаправили «вперёд», а не по кругу — потом возлюбили будущее больше прежнего прошлого — потом создали утопии, украшавшие (и сжиравшие, не без этого) будущее; и так не могли не выучиться жизни с надеждой, уже и забыв толком: на что. На «потом». И тут философ говорит: «без надежды».

Это перекликается, конечно, с воинской этикой Книги самурая — хотя сам Мераб Константинович заходил ли так далеко? Выбор «смерти» как наилучшего пути — так выбираешь действие без оглядки и без проекта. Единственное возможное действие в неотвратимой ситуации кажется не надёжным. Но оно-то и может сработать. Страх и надежда равносильно мешают видеть. Что нужно: путь, щель, провал — чтобы выйти из безнадёжного места. Воины древности искали такие пути — будучи на службе, превратившейся в путь, в своих битвах лучшие из них оказывались в таких местах.— Как можно сравнивать сбережённую жизнь с доставленным донесением или другим исполненным приказом? Не ясно, зачем такое умение (такая боевая трансценденция) не-воину, не каждый же день рисковать на улицах.

Для лучшего понимания своих возможностей, стоит отличать «надежду» от «надежды», как два понятия и состояния сознания, «различные как мечта и мачта» (или же, продолжим Набокова, как mate и fate). Одна из них, надежда общеизвестная, коренится, похоже, в желании, чтобы мир оказался чуть более «человечным» и обжитым, внимательным ко мне или к тебе, чем он обычно есть. «Однажды, только ты поверь, маятник качнётся в правильную сторону», пел Егор Летов. Он верил в чудо/чудесное, а это оно и есть. Допустим, у каждого маятника есть заветная правильная сторона, и однажды он качнётся туда, в нарушении своих маятниковских законов, по неведомой причине. Главное, что в мою или твою пользу. И вот на это можно надеяться. В общем, там, впереди, вдруг нипочему случится чей-то дом, и, так сказать, в холодном лесу под вечер мы не останемся. Законы природы — она ведь бесчеловечна — сработают чуть-чуть иначе, и этого иначе будет достаточно, чтобы не произошло плохое, (о худшем уж не думая), или чтобы остался шанс, или чтобы этот шанс — сыграл или чтобы маловероятное стало более вероятным, или. Это и есть философский «принцип надежды»; один философ утверждал, что без него вообще невозможно действовать, ибо иначе — паралич; если надежды нет, то можно в любую сторону. Такая фоновая надежда. Есть она — и можно верить… и мир, вообще-то в самом простом смысле слова «не имеющий к нам отношения», становится обитаем, размечен.

Итак, чтобы существующие и даже неведомые законы мира сработали чуть-чуть иначе, чем могли бы. Вот — надежда.

«И она, вопреки своему всему, приедет ко мне из Москвы».

Я бы рассуждал о том, как надежда сбивает прицел, но интереснее — отличить эту бытовую надежду (из той же компании, в которой «счастье», «гармония в душе» и — чудище озорное — «позитив» («будь на позитиве!» и т.п.)) от другой надежды, надежды: назовём её упованием. Маятник качнётся в правильную сторону, и будет чудо — а это чудо — только не в наших интересах.

Я могу видеть, что мир, как я его знаю, ко мне безразличен. Там, сверху, нет лицеприятия. Здесь, у нас, нет чудес «ради» или «во имя». Перспектива при взгляде вперёд не может, однако упираться в ничто — такое вынес бы сверхчеловек; а что можно знать про жизнь сверхчеловека? (Хотя «сверхчеловек» интересная, сама по себе, тема — сравнивать с тем, что имеешь здесь и сейчас).

И вот, эту перспективу задаёт надежда либо надежда-упование. Здесь опять не парадокс, но противоречие. В безразличном, хотя и обжитом мире — иногда происходят события, не касающееся нас, но затрагивающие или затягивающие. Происходят как бы сами собой. Стоя в зимнем лесу, можно быть захваченным — увлечься захваченностью чего-то внутри себя — снегом, медленно ползущим по наклоняющееся вместе и перед ним ветке — на крайние концевые веточки, иголки — ветка вверх, снег вниз — и пока этот плоский ком, ускоряясь, мягко и тяжело падает вниз, вложившись в круглые следы большого сугроба внизу — эта захваченность что-то переключит внутри (в больной голове) или «даст понять», объяснит, и так далее. Было бы глупостью думать, что снег упал «там» ради меня — здесь.

А — война? Болезнь? Бедность, бедствие?

Но, случившись «там», что-то позволит поменять здесь, перенаправить, понять. Так между событиями возникнет связь. Она — чудесна, нет закона, чтобы, ему подчинившись, связь такая бы возникла, и если возникнет, то в точном смысле слова «без причины», в любом случае — причина эта немыслима; пусть её будет себе…

Хорошо ведь когда эта связь — к радости, и страшно думать о страшных чудесах. Но в этом мире есть страдание (иные полагают, что он и сшит из страдания, так что «страдание есть сознание», как соблазнительно было думать Пятигорскому), так что странно было бы ожидать обойтись без него, как-нибудь сумет оказаться в мире, в котором страдания нет. «Обычная надежда» — надежда на то, что страдания не будет. Произойдёт что-то, что отменит хотя бы ненадолго перспективу страдания, и даже пускай потом всё пойдёт так же, это окно-то ведь случится! Упование — упование вовсе не на это окно. Нет пути: думать о мире (смотреть на мир), при этом не думать страдание — оно уже всегда здесь; и как бы так суметь не считать его «своим»?

Из страдания невозможно извлечь никаких рефлексивных выводов, только из самого его факта (а чем я тут и занимаюсь?) Ты не обречён, потому что «обречь» нас могла бы судьба, а считать, что мир занимается нашей судьбой — это слишком сильная, так сказать, гипотеза. Однако страдание уже здесь, и что же теперь надеяться оказаться избранным…

Упование же — мимо страдания, вместе со страданием, к тому, что вместе с ним, но не оно. Жизнь без надежды: выходишь и пошёл: всё, что может произойти твоё, и с тобой, хотя и не для тебя. Не надейся: она не приедет, но вовсе не потому, что не любит или не хочет. Думать, что не приедет «просто так». А если приедет, то не потому, что к такому особенному тебе.