Ольга Брагина

Праздник, который всегда. Нон-фикшн. Март



В четверг я пошла на концерт Умки в «Бабуин», Умка спешила на поезд, и концерт был короткий, но продать книги и диски она практически успела. Потом Голодрыга познакомил меня со своими друзьями-поэтами с сайта «Клуб поэзии» – мужчиной, которого выгнали со всех остальных сайтов за низкий поэтический уровень, фотографом и владельцем магазина фотоматериалов, и двумя девушками – переводчицей и  учительницей иностранных языков. Голодрыга похвастался, что его выгнали со всех сайтов за маты и оскорбления, мы пошли в дальний зал для некурящих, разложили на столе картонку от коробки, в которой раньше находились тома Введенского под названием «Всё», и объяснили официанту, что это наша скатерть. Фотограф тут же начал записывать на нашей новой скатерти стихи, а я пила медовый пунш и ела блины с красной рыбой. Девушка с мужским псевдонимом Карл Доннершмидт или нечто в этом роде достала тетрадку и начала писать поэму, мотивируя это тем, что в Евпатории ее все отвлекали, а в киевских ресторанах наконец-то можно посвятить себя творчеству. «Вообще я когда пишу, говорю: «Облом», и это значит, что я домике, а когда заканчиваю писать, говорю «Облом-2», и это значит, что я вышла из домика и меня опять можно доставать» - объяснила Карл(а) и начала обсуждать с переводчицей свою грядущую поездку в Нью-Йорк. «Да, в Нью-Йорке есть что посмотреть, конечно, но еще обязательно Лос-Анджелес» - посоветовала переводчица. «Доцю, почитай что-нибудь. Может тебе пива заказать?» - спросил фотограф. «Нет, я сегодня не в настроении, никак не могу работу найти, мне кругом  говорят, что надо переквалифицироваться» - вздохнула переводчица. «Вот, например, Обломист, первый муж Янки Дягилевой, периодически лечится в психбольнице, родители решили его как-то поддержать и купили ему компьютер со сканером, он занялся современным искусством – всё время сканировал свой член» - зацепился за любимую тему Голодрыга. «У нас тоже на выставку принес один фотограф фотографию члена в селедочнице, вот так прямо на всё блюдо» - поддержал тему фотограф. «Ну это надо было Марату Гельману отнести, он такое любит. Там еще есть Павловский. Недаром Подервянский назвал их мандавошками» - сказал Голодрыга. «Ну и фантазии» - рассмеялся фотограф, параллельно смотря футбольный матч на плазменной панели. «Мы когда служили в армии, пили одеколон «Солнечная фантазия», «Альпийская фантазия» и лосьон «Огуречный», который явно выбивается из этого ряда» - продолжил свой экскурс в историю Голодрыга. «Да, лосьон «Огуречный» даже я помню» - обрадовалась переводчица. «А почему ты, когда пишешь, закрываешь рукой тетрадку? Что это за детская привычка защиты от списывания?» - спросил фотограф у Карлы. «Не волнуйся, я уже совершеннолетняя» -  успокоила Карла фотографа. – «Я вот пришла в студию, начала читать стихи, а мне сказали, что стихи недоработанные и надо работать над собой, а я сказала: «Я хочу так писать, и пишу, и что вы мне сделаете», а патриархи говорят: «Так какого ты сюда приперлась», а Карла им говорит: «Меня вообще сюда привели, я и не хотела». «А-а, тогда понятно» - понимающе сказали патриархи. «Да, меня больше всего бесит не критика, а сопливые похвалы» - сказала переводчица. – «Конечно, это приятно, но ведь неизвестно, что это за люди и откуда они взяли свои знания о поэзии, что могут вот так вот хвалить». «Хороший этот  «Бабуин» - сказал Голодрыга, - «я был еще в старом «Бабуине», там была презентация Жени Чуприной, а ведущей была Лада Лузина, которая меня спросила, зачем я сюда пришел, а я говорю: «Я должен Жене Чуприной десять гривен, потому что я у нее взял сборник, вот поэтому и пришел, чтобы отдать». Потом мы пошли  на метро, переводчица рассказывала преподавательнице, как она писала по четыре стихотворения и по три перевода в день, но сейчас ее, к счастью, попустило, а Голодрыга рассказывал, как он обматерил на «Киевских лаврах» Кенжеева, но Кенжеев ему ничего не сказал, а другие сказали – как ты мог, а Голодрыга сказал: «Ну вот как Бродский, Нобелевскую премию он уже получил, а свою порцию матов – еще нет». Потом Голодрыга извинился, что не может провести меня домой, потому что у него в кармане зарплата трех человек, и пошел в магазин с фотографом и девушками, а я поехала домой.

На День поэзии я поехала в «Уголок», где Голодрыга начал рассказывать о том, как они тусовались и  пили ужасно дорогой китайский чай, который гниет в земле восемь лет, и что себе он книгу купит, потому что это труд, и труд должен оплачиваться, но одну все-таки попросит бесплатно для своей библиотеки, так что всё, ты попала в вечность, «Береги свою библиотеку» - сказала я. «Да я сам бы ее сжег» - сказал Голодрыга, а потом выпил еще водки и уехал, потому что ему завтра на работу. Я начала приглашать Сквирского на презентацию: «Вы ведь придете на мою презентацию 10-го апреля?». – «Я 13-го апреля уезжаю в Германию, а 10-го приду на презентацию, специально ради вас». – «Мы специально так назначили презентацию, чтобы вы могли придти». Потом я пошла в бар за вином, там был Сквирский и две барышни, одна из них в вязаной шапке, а другая – с грудью, и  Сквирский начал рассказывать им про  меня: «Это Оля Б., она очень скромная, она – как акын,  поёт то, что видит, и даже то, что не видит, потому что то, что не видит (использовал Сквирский фразу из своего обзора, которую он придумал применительно к некоей молодой украинской писательнице), она придумывает, и завтра обо всём этом может появиться стихотворение, где будет упомянут Шекспир, потому что она его читала, и Азаров, потому что его сегодня посвятили в рыцари, по произведениям Оли можно будет восстанавливать картину нашей эпохи, а потом буду упомянут я, потому что я хочу соблазнить Олю уже две недели, но очень сомневаюсь на этот счет, потому что, во-первых – она это всё опишет, а во-вторых – то, чего и не было, она домыслит сама, и всё это эдаким постбродским дольником. Оля, как и все девушки, любит, чтобы ее соблазняли, но не хочет быть соблазненной. Оля, можно вас соблазнить?». – «Не надо» - ответила я. – «Конечно, в обществе девушек Оля отвечает «не надо», об этом нужно спрашивать приватно» - сказал Сквирский и спросил меня на ухо – «Оля, можно вас соблазнить?», - «Нет, всё-таки не надо» - ответила я. – «Теперь Оля все время по инерции отвечает «не надо» - объявил Сквирский. – «А не собираетесь ли вы домой?». – «Нет, я только что приехала» - ответила я. – «ну вот, теперь я не знаю, что говорить дальше» - расстроился Сквирский. – «У вас должны быть домашние заготовки» - сказала я. – «У меня была одна вот эта заготовка, и я ее использовал, чтобы пригласить вас к себе домой. На самом деле я очень скромный». - «А вы ведь там хотели какую-то девушку соблазнить на нашей презентации» - сказала я. «А, это была Тата Кусович, она хотела напечататься, я ведь на самом деле не влияю на публикации, ну могу только попросить, чтобы напечатали». – «Вообще я об этом догадывалась» - кивнула я. – «Она вообще влюблена в другого, непонятно, зачем она ко мне приехала, а потом отказала. Девушки любят,  чтобы было интересно», - сказал Сквирский. – «Только вы это в жж выкладывайте под замком, а то другие женщины прочитают и будут ревновать». – «А как мне вообще это всё описывать, фамилии поменять?» - спросила я. «А вы можете хоть один раз вообще ничего не описывать?» - спросил Сквирский. – «Ну, хорошо мы их всех развлекли». – «Да, замечательный у вас был монолог». – «Только вы его не записывайте». – «Я пытаюсь его запомнить». – «У вас всё равно ничего не выйдет. Я уже стал фактом литературы. Многие девушки посвятили мне стихи, одна даже посвятила цикл из ста пятидесяти стихотворений. И я тогда подумал, что было бы достойней, если бы я им посвящал стихи, а не они мне. Вот Оля выкладывает новые стихи через день». – «Это всё сублимация виновата» - объяснила я. «О, у меня есть шанс, девушка сублимирует» - обрадовался Сквирский. – «У меня ничего ни с кем не было уже две недели». - «А вам надо выбирать – или встречаться с девушками, или писать им стихи» - сказала я. Потом пришла Анфиса, и Сквирский начал рассказывать, что это Анфиса, ее он бы тоже стал пытаться соблазнить, но она – его друг, поэтому соблазнять ее уже как-то неприлично, но  что у нее в стихах много косяков, и ей надо расти, потому что отвечать надо не перед аудиторией жж, а перед Ним (задирание головы вверх), неважно, есть Он, или нет, а вот Оля Б. – это состоявшийся поэт, и ничего тут нельзя поделать. «Ну, это ведь плохо, если ничего нельзя уже поделать» - рассмеялась я. «Не знаю, хорошо это или плохо, но это факт, ничего поделать нельзя» - сказал Сквирский, и мы выпили с Анфисой, у которой на шее висело ожерелье из лезвий, и еще одной девушкой с большой грудью, которая на этот раз была в скромном одеянии для сокрытия оной. «Сейчас придет Глеб, заставьте его с нами выпить» - попросила Анфиса. «В Москве есть замечательная поэтесса Надежда Лукумова, а ее муж – фотограф всей московской тусовки Андрей Звеселяй-Око, украинского происхождения, так вот – он пишет с удручающими ошибками, видно, что если она и  пыталась это исправить, то давно оставила эти попытки. Твой Глеб пишет гениальную музыку, и больше от него ничего требовать нельзя. Вот если филолог пишет с ошибками, его надо сразу расстреливать. И не надо тебе оправдываться экономическим образованием, я вот пять лет учился на мехмате», – сказал Сквирский. Потом пришел Глеб, и я сказала: «Вы Глеб? Выпейте с нами». – «У меня вроде бы нет повода» - возразил Глеб. – «Ну как же, за День поэзии» - проворковала я. «Ах, Оленька, когда вы в ударе, вы просто неотразимы» - сказал Сквирский. – «Вообще если просто смотреть на Олю, она производит впечатление человека наивного, но в своих текстах она просто нанизывает всех бабочек на булавку». – «Это просто какой-то когнитивный диссонанс» - сказала девушка с грудью. «Но для вас что важнее – устная речь или текст?» - спросила я. «Для меня вообще важнее всего я» - ответил Сквирский. – «Но безотносительно вас, если выбирать между устной речью и текстом, что всё-таки для вас важнее?». – «Ну ладно, вынужден признать, что текст для меня важнее» - признал Сквирский. – «Ну вот» - обрадовалась я, - «Я вообще не могу понять из ваших обзоров, нравится вам сучукрлит или нет?». – «Ну, сразу обо всем сучукрлите нельзя сказать, что-то нравится, что-то нет, но в основном, конечно, не нравится». – «Вот, а я его вообще не могу читать. Меня в Москве напрягало, что там всё время надо напрягаться, что могут замести менты». – «А почему вас должны были замести менты?». – «Ну, у меня ведь не было регистрации». – «А где вы там жили?». – «У друзей, полтора месяца». – «Оленька, и они  вас терпели полтора месяца». – «Они только пили и спали, чем я им там мешала. Иногда пила вместе с ними. А что, вы имеет в виду, что меня невозможно выдержать? Вообще через полтора месяца они сказали, что мне пора перебираться на другую базу». – «А, так они всё-таки поняли. А кем вы работаете?». – «Переводчиком, мне не нужно каждый день ездить на работу». – «Мне тоже не нужно, но при этом у меня есть деньги», – сказал Сквирский девушке с грудью. – «Я всё слышу, вы хотите сказать, что у меня нет денег?» - обиделась я. – «У меня хороший слух, потому что мне необходимо всё слышать. В Москве все думали, что я еврейка». – «Оленька, ну в вас есть еврейская кровь?». – «Откуда я знаю, я сейчас так прямо не готова ответить на этот вопрос, в любом случае я православная. Как говорится, был ли Бродский православным?». Потом Сквирский заплатил за бехеровку и мое вино, разобрался с вписанными в наш счет коктейлями и водками Анфисы, и мы пошли на метро, я захотела узнать, который час, и обнаружила пропажу смартфона и фотоаппарата. «Что вы там ищете в сумочке, Оленька?» - спросил Сквирский. – «Смартфон и фотоаппарат украли» - всхлипнула я. – «Я оставляла сумку возле вас, когда уходила в туалет». «Не похоже, чтобы в этом заведении воровали, может быть, вы забыли их дома» - сказал Сквирский, начал звонить, потом мы пошли в «Уголок», конечно же ничего не нашли и разъехались по домам, соблазнение завершилось текстуальным хеппи-эндом.  

К списку номеров журнала «ЛИТЕРА_DNEPR» | К содержанию номера