Последний выход. Рассказ

12 век в Англии – время тревожное и тяжёлое. На войне погибает король Ричард Львиное Сердце, а его брат Иоанн становится тираном, взимая с крестьян непомерный налог. Сюжет на тему внезапного возвращения законного короля, восстанавливающего справедливость и наказывающего виновных, нашёл отражение в балладах о Робине Гуде и в романе Вальтера Скотта “Айвенго”. История моя только вскользь касается жизни героя, легендарного защитника слабых и угнетённых, а так же проходит мимо самого Иоанна, который жадными руками наёмников грабит собственные земли. По сути, она запечатлена на огромном старинном отреставрированном полотне неизвестного художника средневековья, и хранилась несколько лет в Британском музее. В Лондоне. Картина называлась “Las Ode”*. На ней были изображены трое: граф Волтер Локсли* из Бирмингема, обнимающий свою красавицу-супругу, и человек в старой серой накидке с капюшоном… Он лежал на животе и отчаянно кричал, придавленный тяжёлым сапогом графа. Загадочным образом картина исчезла из музея ещё в прошлом веке. На её место водрузили копию, которая благодаря последним художественным достижениям почти не отличалась от оригинала. СМИ громко твердили - охрана Британских музеев устарела, а слухи поговаривали, что дальний родственник того самого лишнего человека на картине всего на всего забрал её, отомстив своему врагу – праправнуку Волтера Локсли. Что произошло на самом деле? Известно было когда-то давно...  

Большие костры, разведённые во дворах, пылали, подрагивая на слабом тёплом ветру. Шальные языки пламени выстреливали в звёздное небо сотнями золотых и рубиновых искр. Жгли хворост, пропитанный ароматным маслом. Отовсюду доносился разноголосый праздный шум, звон бубенцов и мелодия флейты – был собран урожай. Всевышний соблаговолил и нынешний год принёс плоды во истину замечательные. Пищи и людям, и животным хватит вдоволь. К тому же благородный король Ричард вот-вот вернётся с победой из Крестового похода и снова закатит пир, позовёт на торжество и крестьян, которые трепетно относятся к его плодородной земле.
– Слава великому королю! – от радости хмельно кричали крестьяне, танцуя вокруг костров, чокаясь кружками, полными бодрящего эля. – Хвала Всевышнему!
– Пусть Всевышний наградит и Нас! – тихо повторял Рен, сын ключника, который доживал свой век в далёком селении. Он и его непутёвый, но такой же проворный и хитрый брат Клавел, забрались в дом графа Алистара, который служил советником при дворе родственника короля. Густой малахитово-серебристый ковёр смягчал шаги настолько, что можно бежать не опасаясь быть услышанными охранниками. Они – без сомнения хороши этой славной тёплой ночью – напились эля и засыпали на каждом шагу. Слышался протяжный храп и отрывистые глухие голоса нетрезвых людей на первом этаже. Одни охранники запирались со служанкой в одну из комнат, вторые разгуливали по коридорам с кувшином вина, подслушивали, а где и подсматривали, неслышно хохоча. Изнывая от любовного томления, они превратились в жалких и сердитых скитальцев, ищущих, где бы упасть и заснуть.
Дом, куда забрались братья Бизарик, поражал количеством дорогих излишеств и отсутствием трезвой охраны в этот день. Мебель графа – из красной сосны и чёрного дерева. Посуда в комнатах – серебряная, золотая и хрустальная, деревянные кружки находились, пожалуй, в распоряжении только младших охранников и служанок. На стенах и на полу – заморские ковры, пушистые или гладкие, как мрамор с яркими сценами древних боёв или событий из жизни Гая Юлия да Марка Аврелия Цезарей.  Горели свечи в заплывающих воском бронзовых подсвечниках, освещая мягким жёлтым светом портреты семьи короля, его родственников и верного слуга – Алистара. На охоте, во время праздного отдыха, в минуты философствований – всегда он сопровождал и Ричарда и его младшего брата – Иоанна.  
Гася свечи, Клавел переживал. Замирая, он вглядывался в темноту пустого коридора. Неверный свет луны, тонким лучом проскальзывающий на пол между ставен, явил спящего охранника. Молодого человека, “уставшего” воина, возможно принятого недавно. Серебрился на нём лёгкий доспех, лиловела скомканная на боку накидка. Он издавал едва слышимый протяжный свист изо рта, и каждый раз губы надувались, словно он обиделся. Обнимая пустой кувшин, он спал крепко.
– Проснётся! – испугался Клавел.
– Замолчи, он – труп, – отмахнулся Рен.
Да, младший брат сдавал и виной тому – частые вылазки по приказу и так - ради наживы. Набрав полную сумку серебряной и золотой посуды, толстяк Клавел шёл тяжелей, но темпа не терял. Всегда Рен брал его в качестве носильщика и не жалел. Толстяк имел удивительную способность угадывать комнаты с драгоценным содержимым сам того не осознавая. И теперь он остановился и потёр повлажневшие глаза. В конце лета у него начинали слезиться глаза. Он собирался чихнуть, поэтому закрыл нос и рот одновременно.
– Отойди! – свистящим шёпотом бросил Рен. Достав из кармана балахона отмычки, он прикусил нижнюю губу. Неслышно чихнув, Клавел пропустил брата и уставился на спящего так, будто хотел загипнотизировать его.  
За толстой дубовой дверью нашли круглое большое зеркало в металлической раме, бадью, две ниши с одеждой, мужской и женской. Настоящий склад барахла, в котором жила моль. Вылетев, она блеснула перламутровыми крылышками в лунном свете, лившемся из окна. Пошарив, как следует, братья Бизарик наткнулись на деревянный сундук. Благо, что у Рена находилась отцовская связка ключей. Замки на старых сундуках в то памятное время были одного образца, и маленький ключ открывал их без исключения. В сундуке под бархатной тряпицей зазвенели пузырьки духов – чудо парфюмеров. Они пахли великолепно. Прибрав их к себе, завёрнутыми в материю, Рен заметил – Алистар обеспечил служанок скарбом не хуже, чем жену. Духи оценивались хорошо, особенно французские, и любой парфюмер Лондона щедро отблагодарит за них.
Сегодня Бизарик работали по наводке, двигаясь к сейфу. В нём хранились важные документы. Странный и неприятный человек из Бирмингема жаждал получить их, обещал вознаградить. Половину он заплатил и не чем-нибудь, а золотыми монетами с королевской чеканкой.
Вытащив мешок с посудой Клавела в окно, Рен вдруг понял, что придётся его утопить ненадолго в пруду.
– Нет, нет, – насупился Клавел. – Мы не придём сюда. Больше чем раз не бываем одном доме. Посуда очень хорошая!
Толстяк имел отвратительную привычку тащить всё ценное, что плохо лежало. Невзирая на цель миссии, он разживался посторонними предметами, так или иначе замеченными. К тому же младший слыл страшным обжорой. Если ничего не прихватывал из погреба хозяев или не стаскивал со стола, то скулил, как щенок с отдавленной лапой. Несколько минут он держался молодцом, но старший чувствовал: терпение вот-вот иссякнет. Младший Бизарик унаследовал слабость мелкого воровства от деда, который, в конце концов, поймался на мелочи и лишился головы. Не помня деда, но зная его историю от папы, Клавел оказался неисправим. Пухлые белые руки так и тянулись к мелочам, будь то посуда, блестящие не драгоценные предметы или продукты питания. Иногда он загружался ворованным настолько, что, казалось, не двинется. Обвешиваясь набитыми  мешками, он дышал тяжело и похрапывал, точно конь. Но двигался быстро и весело. Поклажа только бодрила.
– У нас есть основная миссия! – спокойно возразил Рен. Темнота коридоров и комнат, пронизанная порой редкими серебристыми лучами, действовала на брата магически, вдохновенно. Менялся голос, походя на далёкое шелестение ветра в траве. В пристальных угольно-чёрных глазах вспыхивали шальные огоньки особенного пламени. Резко очерчивалось лицо, бледно-белое, как будто чужое. Алели губы, сложенные в хитрую выжидающую змейку. В жизни, впечатлительный и понятный родной человек, в темноте он становился строгим, пугающим и непредсказуемым. Эмоции он словно запирал на замок в дальний уголок души, но давал волю холодному расчётливому разуму.
– Хотя бы что-нибудь утащу, – жалобно попросил Клавел, сглотнув. В животе младшего предательски выпрашивало. Одолевал голод - братишка нервничал. Пареньку шёл пятнадцатый год, а тот, во-первых, не научился выбирать предмет ценней, во-вторых, по-прежнему не терпел голод. Случалось – утянет свиной окорок, сыр, хлеб – считает, что удачно сходили, ели нет провианта, то даже богатая добыча не радовала молодого вечно голодного вора.  В больших богатых домах он бывал особенно прожорливым, дёрганым и жалким.
Пространство со сквозняками и неожиданные звуки угнетали, навеивая тревожные мысли. Нутро младшего Бизарик ныло и просило заполнить вкусным. В минуты расстройства кишечника или внезапной меланхолии, они могли долго спорить с братом – что взять, а что оставить.
Но теперь старший Бизарик обнадёжил:
– Скоро второй праздник, я лично для тебя вытащу мешок.
– Обещаешь?
– Да, – закивал Рен, пряча лукавую улыбку за воротом накидки.  
Ворованные мешки угодили в пруд и, пуская пузыри, тотчас утонули. Плеск воды по обыкновению не воспринялся охранниками. Со двора по-прежнему доносилось тихое пение флейты, слышался треск догоравших костров и весёлые крики людей, не прекращался звон бубенцов, складывающийся в знакомый мотив.  
Раздосадованный Клавел превращался в неуклюжего и капризного медвежонка. Требовалось несколько минут, прежде чем он восстанавливал нарушенную гармонию и настраивался на работу. По неосторожности и рассеянности в минуты обиды толстяк натолкнулся на привидение в белом саване и вскрикнул. Оно в свою очередь, выпустив из рук свечу, запищало по мышиному тонким голосом. Рен  схватил привидение и, затащив в комнату, крепко закрыл рот ладонью. Оказалось, что это – милая девушка. Клавел очарованный её красотой, открыв рот, пристально рассматривал незнакомку, на которой ничего не было, кроме прозрачной ночной одежды. Невольно прижав свечу к себе, глазел на пышную красивую грудь, которая дерзко заходила ходуном, когда девушка попыталась выскользнуть из объятий Рена. Запутавшись в длинных распущенных волосах девки, старший процедил:
– Вяжи!
Вибрировал золотой кулон на цепочке, подпрыгивая на груди, стукаясь об острые соски. Завалив деваху на пол, Рен сел на неё и зажал ей рот. Опомнившись, Клавел достал верёвку и кляп – не раз они выручали в критический момент.
– Дочь Алистара, – заметил младший, спрятав лицо под капюшоном. – Спелая деваха!
Связанная по рукам и ногам, девица глухо мычала, блестя огромными изумрудами глаз. Она усердно шевелила руками и подрыгивала ногами, шлёпая голыми ступнями по каменному полу. Матово белела её молочная кожа на оголённых плечах. Забрав кулон, Клавел не воздержался, чтобы не потрогать красивые плечи. Они – прохладные, покрывшиеся цыпками. Вот он ядовито заулыбался, потянувшись растопыренными пальцами к её груди. Гидения, так звали младшую дочь графа, замерла в ожидание неприятных прикосновений.
– Нам пора! – бросил Рен. И перетащил деваху на баранью шкуру, на которой стоял сундук.
– Не пойду больше с тобой, – свистяще ответил расстроенный толстяк.
Накрыв Гидению охапкой одежды под самый нос, недовольный вышел вслед за Реном.
– План дома помнишь? – прошипел Клавел.
Старший мудро кивнул.
Выбравшись с балкона на крышу хозяйственной пристройки, братья торопливо двинулись под небольшую каменную башню, выглядывающую сбоку из-за третьего этажа на левом крыле строения. Дом графа Алистара был построен в форме “G”, первой буквы фамилии старинного рода известного в Англии. Поэтому Бизарик опасались открытого пространства середины крыши. Пробравшись ползком к стене и окну третьего этажа, они выжидали. Смотритель ходил взад и вперёд, поглядывая в окна из башни. От одного окна к другому он шёл примерно двадцать-пятнадцать секунд и за это время Рен планировал пробраться в комнату на третьем этаже, где находился тайник с документами.
Разработав нехитрый план, старший в двух словах пояснил, как откроет ставни и залезет внутрь. Клавел насторожился – действовать следовало быстро, без ошибок. Как только смотритель снова исчез ненадолго, Клавел встал под самое окно и подсадил Рена. Ножиком братишка умело проник между ставен и откинул затвор. Бизарик тотчас приникли к полу, спрятавшись в углу крыши, – смотритель глянул в окно. Следующий рывок – Рен приоткрыл ставни и протиснулся внутрь комнаты. Выудив из кармана свечу, с помощью кремния он зажёг фитиль. Жаль, что Клавел ждал снаружи – в кабинете Алистара находилось множество ценных вещей. Мерцающий бледно-жёлтый ореол осветил чучело лисицы, голову оленя на стене. Как живой он смотрел на Рена пристально своими чёрными глазами. За дверью кто-то появился, гулко затопав тяжёлой обувью.   Бизарик задул свечу и притаился. Уходить охранник не собирался, он стоял, как вкопанный и, казалось, выжидал. Сердце Рена забилось в тревоге, пробил холодный пот. К счастью, охранник прошёл дальше по коридору дома. Двигаясь тихо, на ощупь, вор обнаружил тайник. Медленно разрезав ковёр, наклонился к тайнику. Бизарик исследовал сейфы, прежде чем вскрывать. Случалось, что некоторые из них имели ловушку и не опытный вор по неосторожности мог лишиться руки. Так происходило с людьми самоуверенными и не внимательными, которые не уделяли внимания мелочам.
Металлический ящик, врезанный в пол, имел два замка и никакой ловушки. Удивительно, что граф Алистар не обзавёлся даже простой системой защиты. Настолько он был уверен, что никто не заберётся в дом. Открыв один замок ключом со связки отца, другой вскрыл отмычкой. Вытащив два свитка, спрятал их за пазухой. Выглянув из окна, он быстро помахал брату. Клавел довольно закивал, приготовившись вернуться. Подав знак, толстяк поймал Рена.
В доме забили тревогу. Началась паника. Быть может, дочь Алистара выбралась.  Братьям оставалось одно – бежать без оглядки. Теперь Клавел понял, почему Рен избавился от поклажи. Был благодарен брату. С полной сумкой стало бы трудней слазить по дереву. А так и Клавел и Рен успели спуститься. Правда, первый свалился на второго, а так – без происшествий. Смешавшись с праздной толпой, они спешили выбраться из Лондона. Ожидала дальняя опасная дорога в Бирмингем через Нортвудскую чащу, наводненную преступниками.
Солдаты Алистара, ошалевшие, как разбуженные медведи во время зимней спячки, сновали по улицам Вест-Енда, перекрыли дороги, останавливали и проверяли каждого, кто вызывал недоверие. Озадаченные, испуганные, они заходили в дома и допрашивали жителей. Весть о грабеже и хулиганстве разнеслась мгновенно. Поисками преступников занялся шериф, присоединилась мелкая знать и староста. На столбах забелели свежие листы с подписью начальника охраны дома Алистара.
– Разыскиваются! Особые приметы: один толстый, второй худой. Вознаграждение: тысяча золотых монет.
Со слов претерпевшей Гидении грабителей изобразили настоящими злодеями, обнадёживало лишь то, что на рисунках они совсем были не похожи сами на себя.  Художник-портретист при доме Алистара жил хороший. Ему достаточно было услышать описание преступников, как тот живо обрисовал их на листе. С хитрой злобой смотрели прищуренные глаза с опухшего от эля лица Клавела, прожжённого насильника и конокрада. Худой, ощерившись острыми мелкими зубами, походил на живого покойника, взирал с листа со страшным холодным безразличием.
Больше давали только за поимку Робина Гуда, Малыша Джона и Святого Отца Габриеля. Их портреты красовались на заборах, на каждом столбе и забивали столы шерифов. Теперь добавились и новые грабители.
Несмотря на скулёж младшего брата, Рен предложил разделиться настойчиво. Отдав Клавелу золотой кулон, строго запретил показывать кому-либо, тем более дарить  возлюбленной. Судя по гравировке и символам на крышке маленького, но драгоценного предмета, он заинтересует лишь врага Алистара. Сэра “S” – работодателя и заказчика документов дома Greater. Вот пузырёк духов ей будет в самый раз. Довольный, толстяк спрятал кулон и духи в задний карман штанов. Оговорив место встречи, Рен обнял брата.
– Превращаешься в мужчину, братишка! – с гордостью заметил старший. – Колючий подбородок…
Перед расставанием Клавел выглядел обиженным ребёнком, тоскливо. Осунулось лицо, потупился взор. Повлажнев, замерцали серые глаза. Он опустил голову, дабы не показать слабинку, словно что-то потерял, он смотрел на землю. Придав себе счастливый вид, Рен откинул капюшон. Отправившись в хижину у Темзы, он шёл так беззаботно и легко, будто его пригласили на обед. Ясно и далеко, но устало глядели серо-золотистые глаза. Прохладный ветер трепал длинную каштановую чёлку засаленных волос, походивших в этот миг на разворошенное птичье гнездо. Проступавшая женственность и какая-то излишняя чуткость в мягких чертах незагорелого лица с гладкими щеками и прямым выбритым подбородком, шла в разрез с тем, кем являлся Рен Бизарик внутри. Днём он обыкновенный англичанин, крестьянин, подмастерье, сын плотника или сапожника, щуплый, нескладный, как подросток и наивный, как житель Кентербери*.
В хижине жила Розарио, загадочная зеленоглазая женщина, вдова, похоронившая двух мужей. Цыганка. Слухи ходили, что извела она не только мужей, но и родных – никто никогда не видел ни её матери, ни отца, ни родственников. Местные обходили стороной обитель Лавлесс, считая женщину ведьмой. Одевалась она странно и летом - во множество одежд. Под верхним одеянием бывало три и более одежды, красные, белые и синие края которых выглядывали из-под юбки и в вырезе у шеи. Она походила на странный овощ. Провожая уходящий год, прятала голову под разноцветным капюшоном, а лицо – под чёрной вуалью. Уходила в непролазную чащу Шервуда и жила там почти зиму. Однажды одному бродячему певцу пришло в нетрезвую голову весело сказать в песне о том, что она делала в гостях у Робина Гуда. Так после двух ночей в хижине Лавлесс, у Генри отсох язык и потерялся дар стихосложения. До конца дней своих беспробудного пьяницы он заливал горе виски из ослиной мочи.
Байки и слухи только сильней влекли Рена к Лавлесс. Не нравились ему обыкновенные  женщины - дочери скотоводов, кузнецов и дубильщиков. Связывать жизнь с простой девкой и осесть на земле, как примерный работящий семьянин, парень не собирался. Обыденная, размеренная жизнь была хороша, но не для старшего Бизарика.
К вдове Рен испытывал прекрасное противоречивое чувство с горячей примесью восторга и страха. В парне бушевали похотливые юношеские соки, женщины постарше пробуждали в нём страсть. После удачного выполнения задания он всегда мчался к Розарио; она пленила таинственностью, томной грустью и тем, что не поддавалось объяснению. До сих пор парень думал, что цыганка – всего лишь перевалочный пункт, где мог отдохнуть и набраться сил для дальнейшего путешествия.
Деревья кланялись, гнулись, как травинки, пенилась вода реки, исхлёстанная завывающим ветром. Темза выходила из берегов, напоминала создание из скандинавских мифов – бледно-серого змея Ураборса*, покрывшегося мурашками от холода, которого рассерженный Одинн ненадолго оставил в мире смертных. Крякали утки, прячась в заболоченные, окружённые камышами островки у берега. Осень вступала в свои права.  
Несмотря на поднявшийся ветер, внутри хижины пахло горько-сладким осенним ароматом хризантем. Розарио любила цветы. Кроме них да яблонь она ничего не садила. Скромный дом утопал в пестроте цветов.
Внутри стояла тишина, реяла истома. Тлели угли в печи, потрескивая. Их рубиновые огоньки виднелись из приоткрытой заслонки. Единственная свеча горела на столе, одаряя золотистым сиянием полкомнаты, тесной, точно келья и пахнущей душистыми травами. Наполовину погружённые в корытце с горячей водой, они издавали приятный успокаивающий запах. Переливалась золотистым и коричнево-зелёным недопитая горькая настойка в деревянной большой кружке.
Шальной огонёк мерцал, отражаясь, в тёмных добрых глазах Розарио. Женщина, нависнув над засыпающим парнем, пожирала его пристальным, неудовлетворённым взглядом. Ожидая возлюбленного, она привела в полное расстройство свой жизненный уклад. А Рен запросто позволил себе безмятежно заснуть, так глубоко, что показалось, не выспится и за ночь.
– Ты обнаглел, Миленький! – бросила она рассержено. – Одними духами не отделаешься.
Испугавшись, парень вздрогнул. Розарио вытянула последние силы и теперь не угомонилась. Завтра ожидала опасная дорога через Нортвуд.
– Ты обещал, что уедем отсюда! – возразила она, пребывая в худших чувствах. Её смуглое прекрасное тело, золотившееся в капельках высыхающего пота на груди, напряглось.
– Вернусь из Бирмингема, и покинем Лондон, – смелость и отчаяние горели в его взоре. На миг глаза возлюбленного показались Розарио звёздами. Решительно тряхнув головой, он скинул цыганку. Признаться, она любила, когда Рен вёл себя беспардонно и грубо. Слишком многие избегали её, обращаясь заискивающе, боясь навлечь беду. Намотав на кулак густую угольно-чёрную прядь волос цыганки, он прижал её голову к своей груди. – Рассердила не на шутку! Не высплюсь, не будет сил. Незнакомец платит щедро. Хватит на переезд в любой конец материка. Слово я держу!
– Ты пожалеешь… что связался с ним, – Розарио зарыдала отрешённо и внезапно. – Духи предупредили… ты вернёшься ко мне разбитым человеком. Случится нечто не поддающееся… Ни за какие деньги не соглашайся на то, что он предложит после.
– Откуда можешь знать? – недоумённо спросил он, отпустив цыганку. Тело мучила слабость. Ссутулившись, он присел на койке. – Я испытывал тебя много раз. Ты – обычная женщина. Не ведьма.
– Глупенький, мой мальчик, – Розарио ласково улыбнулась. В нежном, жёлтом свечении красиво очертилось её лицо с чуть выпирающими скулами и маленьким носом. – Я люблю тебя…
Около хижины появились всадники. Слышался топот копыт, ржание и голоса. В дверь застучали громко и назойливо.
– Открывайте! Именем графа Алистара…
Рен заволновался, бросив тревожный взгляд на сумку, лежащую на столе.
– Не вставай, – отерев слёзы, произнесла цыганка. Торопливо поднявшись, она ловко скрыла обнажённое тело под одной из своих удивительных жарких одежд. Заменив содержимое сумки горсткой предметов из-под стола, открыла дверь. Солдат она встретила с видом сонным и замученным.
Войдя бесцеремонно, два гвардейца окинули настороженным взглядом проснувшегося Рена. На вопрос кто он и зачем тут, Бизарик что-то невразумительно пробормотал. Переговариваясь, они внимательно осматривали комнату, принюхивались, точно псы.
– Что случилось? – устало спросила Розарио. – Больному требуется покой. Думаю, у него потница!
Худой невзрачный парень и вправду выглядел нездорово. Поблёскивали от пота бледный лоб и шея. Он дышал тяжело, хрипло. Темнели круги под глазами. Взгляд больной переводил удивлённый и напуганный. Казалось, не узнавал, где находится. Он рассматривал свои руки, поднимал их, затем подкидывал, будто какие-то плети, крутил перед носом пальцами.
– Роза…ри, – Язык Рена словно опух, еле ворочался.
– Потница, – солдата передёрнуло. – Упаси Бог!
Эпидемия страшной болезни, унёсшей жизни сотней людей, прошла, но страх оставался и теперь, спустя много лет. Мельком взглянув на содержимое сумки, он поторопился уйти. Но цыганка, вложив в его руку свёрток сухой травы, шепнула на ухо несколько слов. Следом выскочил и другой солдат.
Прейдя в сознание, ощутив силу в конечностях, Рен удивлённо спросил:
– Чем напоила меня? Горю весь.
– Для твоего же блага, – подав любимому ковшик с чистой водой, она погладила его по лохматой голове. – И нашего счастья!
Незаметно выудив два свитка из-под платья, она спрятала их в углу. Вернувшись к Рену, разделась и обняла любимого.
Утро выдалось мрачное. Ветреное и холодное. Движущиеся слои облаков скрыли солнце. По земле медленно двигались огромные тени. Тёмные гигантские тучи, прилетевшие, словно из неоткуда, заволокли полнеба над Лондоном. Кроны алмазных тополей зашуршали листьями, задрожали ветвями, зашелестела высыхающая трава вокруг них. Мощные вековые сосны, вздрогнув, затрепетали колючками. В предчувствие урагана птицы спорхнули с ветвей, устремившись вдаль. Серо-оранжевые белки цепко ухватились за кору, спрятались по дуплам. Осыпая крупными холодными каплями приземистые домики, построенные на высоких холмах, ветер раскачивал канатный мост через Темзу, гудел в кирпичных дымоходах, стучался в окна и двери, завывал тоскливо и протяжно.
Закутавшись в тёплую накидку, Рен скакал на лошади – староватой, но по-прежнему резвой Берри, которую за несколько монет одолжил старый знакомый, живущий неподалёку от Лавлесс. Пережидая дождь под крышей трактира, подкрепляясь тушёной говядиной, Рен слушал гомон нетрезвых завсегдатаев. Бодрил их не только эль, но и славная весть, принесённая королевским вестником прямо из Франции – на пути в родную Англию Ричард Львиное Сердце. Успешно повоевав против Филиппа II, благородный король возвращался. Он спешил домой и потому что услышал о бесчинствах Иоанна в его отсутствие.
Правила поведения и языка быстро менялись, лишь стоило удалиться от привычных мест. Чернила на законах быстро выцветают, если отъехать подальше от Лондона. С появлением королевских гвардейцев в трактире стало небезопасно. Они пришли толпой в десяток человек. Англичане и иноземцы-наёмники, вооружённые, в среднем доспехе с отличительным знаком неприкосновенных солдат, кричали и ругались. Грозили переломать мебель, а потом и взяться за посетителей, если хозяин закусочной не заплатит налог к сроку. Разлив на столе вино, разбили кувшин. Служанка, красивая и молодая девушка, немедленно принялась убирать. Схватив её, сорвали одежду, заставили вылизывать вино со стола, хватали бедную девушку, куда только доставала рука. Издевательски хохоча, иноземцы похлопывали в ладоши, выкрикивая на своём грубом и отвратительном наречии. Два англичанина не выпускали людей из трактира, угрожая мечами. Третий обходил посетителей и выпытывал информацию о Робине Гуде. Кто-то не выдержал, неистово прокричав на французском, бросился к выходу, занеся над головой нож. Пронзённый мечами с двух сторон, истекал кровью. Прикинувшись чересчур захмелевшим, Рен с тревогой обдумывал план побега, сжимая в руке сумку со свитками. Внезапно два гвардейца рухнули рядом с французом. В их затылках торчали маленькие стрелы, темневшие перьями. Воцарилась тишина. Взгляды вмиг обратились на огромного человека в чёрной одежде с длинными полами, похожей на одеяние священника. Один глаз у него был прикрыт капюшоном, а второй – рыбий, неподвижный, отблёскивал льдом, если бы на который попало солнце. Заскрипел пол под его массивными коваными сапогами, а сам он создавал впечатления какого-то ожившего изваяния, столько ощущалось в нём страшной, недюжинной силы. Иноземец, прицелившийся в него из арбалета, получил стрелу промеж глаз. На запястье левой руки у здоровяка оказался укреплён мини-арбалет. Пятеро англичан, обнажив клинки, отчаянно кинулись в атаку. Выдернув из-за спины двуручный широкий меч, смельчак быстро и жестоко ополовинил их ровно одного за другим на две равные части, не помогла даже кольчуга. Несмотря на своё тяжёлое мощное тело, он двигался молниеносно с ловкостью зверя. Его громадный меч превратил гвардейцев в кровавую груду доспехов. Последнего напуганного до смерти солдата, такого худенького и противного, с рыжей щёткой усов, свалившегося от страха между стульев, воин пожалел. Подняв одной ручищей за горло, сказал своим холодным и спокойным голосом с акцентом:
– Передай Иоанну, что из преисподние вернулся “Человек в чёрном”.
– Ja, Ja… - быстро кивал он, съёжившись. – Ска-зать, пе-ре…дать.
Отпустив иноземца, человек в чёрном грузно сел за стол и высыпал из кожаного мешочка несколько золотых монет на прилавок.
– За беспорядок и сломанный пол, – проговорил он, приняв кружку эля от хозяина трактира.
Силу здоровяк и вправду не рассчитал. Наряду с врагами, меч раскрошил кое-где и пол.  
Пришпоривая лошадь, Рен уходил. Поражённый кровавым правосудием, Бизарик наконец-то увидел легендарного потомка Сефиро Блэкмора*; о нём пели барды, его боялись англичане.
К полуночи Рен добрался до развилки на Бирмингем. Длинный путь по широкой дороге в обход леса и короткий – по узкой, через чащу. Выбрав короткий, он слез с коня. Хлопнув чалую лошадь по крупу, послал в галоп. Берри всегда безошибочно возвращалась домой сама.
Полночи парень пробирался лесной чащей, не выходя на дорогу. Выбившись из сил, наспех смастерил ложе из листьев и ветвей. Под разнообразные звуки спящего леса он заснул чутким и тревожным сном.  
Чуть солнце позолотило верхушки дубов, Рен проснулся от разноголосого крика и ржания лошадей. Раздался сильный грохот, будто орудовали стенобитным орудием. На нортвудской узкой дороге разбились две телеги, свалились мешки с деньгами, перевернулись сундуки, и разлетелась прочая звонкая утварь, наверняка конфискованная за неуплату налога. Одну телегу сбило скинутое на верёвках бревно, другая провалилась в замаскированную яму. Рядом постанывали в грязи три солдата и возчик, жирный, бородатый поп. Две дюжины королевских солдат, бранясь, вопили, метались в поисках укрытия. Стрелы летели, вереща, стрекоча длинными серыми перьями. Наконец стрельба прекратилась, и прямо на дороге появился невысокий человек. Каштановые волосы его были собраны в конский хвост на затылке. В ушах золотисто поблёскивали серёжки. Черты худого лица храбреца – резкие, словно высеченные из камня. Подняв небритый подбородок, храбрец размашисто шагал по грязи в чёрных сапогах. Одетый в бледно-зелёную тиковую куртку без рукавов, стянутую на торсе ремнём с большой серебристой пряжкой, он прижимал длинный охотничий лук к груди и шёл быстро на толпу врага. Покачивался в такт ритмичного хода наполовину пустой колчан за его спиной.  
– Покажи им, Робин! – раздалось отовсюду.
– Без Малыша Джона? – кто-то возмутился басовито. На дорогу выскочил громила в зелёной шерстяной кофте и подрезанных у голени коричневых штанах. В руках он сжимал огромную дубину, на конце которой чернел тяжёлый свинцовый наконечник. Вдвоём они демонстративно и широко улыбались. Немолодые, но быстрые и отважные, как львы, бросились на врага, догоняя стрелы, пущенные соратниками в помощь.
Из леса Рен выбрался к вечеру, а через несколько дней достиг и северной окраины Бирмингема – Харгривского кладбища нищих. Места встречи сэра “S”.
Давно стемнело, и на небе в редком окружении точек звёзд одиноко висел исхудалый бледно-жёлтый месяц. Замерзая от пронизывающего ветра, Рен недомогал. Тело трясло не то страха, но от холода. Обходя болото, он услышал далёкое ржание лошади. Стоял влажный, противный туман и словно призраки выступали из него могильные насыпи и выдолбленные из камня подобия памятников. Высохшие усики плюща обвивали тёмные камни, тянулись по земле, точно змеи. Здесь, у гранитного разбитого памятника барону Форену Лонгстрайду*, ждал, озираясь, младший Бизарик.
– Рен, ты? – вяло, но с надеждой спросил Клавел. Насторожено вглядываясь в сумерки, младший Бизарик медленно вытащил меч.
– Я! – выпалил Рен. – Отдаём свитки, и ноги нашей тут не будет.
– Слава Богу, – радостно залепетал Клавел, бросившись обнимать брата. Блестели его глаза. – Чёрта с два возвращается Ричард. Повсюду беспорядки и грабежи, много наёмников: немцев и французов. Вёл бы так себя Иоанн, если бы знал, что придёт брат.  
Темнели царапины и синяки на лице младшего.  
– Что с тобой? – исказился Рен, растирая грудь руками, разогреваясь.
– Не спрашивай, – покачал он головой, отведя влажный взгляд. – И вправду творится, чёрт знает что!
– Кулон?..
Клавел вымучено улыбнулся:
– Проиграл… Клянусь, не хотел его отдавать!
Пахло дымом, вдали сквозь сумерки виднелось бушующее пламя. Горела часть деревни Уолсолл. Медленно по дороге огоньки отделялись от неё. Двигалась на юго-восток растянутая цепочка факельных огней, похожая на змею. Всадники мчались вглубь Бирмингема.
– Он здесь? – спросил Рен, достав свитки. – Покончим с этим, братишка.
Клавел быстро кивнул.
Около склепа, сколоченного из досок, похожего на сарай без двери топтался на месте бело-чёрный скакун. Поприветствовав незнакомцев ржанием, он мотнул головой, сверкнула его богатая упряжь. Спустившись по лестнице в помещение, пахнущее сыростью, озарённое светом пляшущего огня факела, Бизарик увидели высокого  худого человека в тёмно-красной накидке, отороченной богатым мехом.  Он медленно обернулся. Красноватое лицо его было по-прежнему скрыто капюшоном, расшитым золотистым узором. По сравнению с прошлым разом, он был одет ярче. Два герба (малый – герб рода, большой – короля) ярко выделялись на металлическом нагруднике. Одну руку в кожаной перчатке он положил на головку меча, вторую приподнял, предупреждая Бизарик не подходить ближе. Пухлые губы заказчика зашевелились; он спросил своим по-металлически неприятным голосом:
– Где?
Рен неторопливо вытащил свитки. Будто узнав их по шуршанию, Сэр “S” заулыбался, обнажив кое-где золотые зубы. Выудив из внутреннего кармана накидки мешочек, бросил Клавелу. Поймав, толстяк слегка потряс, прислушавшись. Увесистый и звонкий. Обрадовавшись, он спрятал заработок за пазухой.
– Стойте!
Сэр “S” показал ещё один. Звонкий кошелёк и, казалось, больше предыдущего. Огонь факела испугано забился о земляную стену.
– Не берёмся! – Рен отдёрнул младшего за край балахона. Глаза Клавела горели, расширенные. Сам он выглядел раболепно, добродушно осклабилось его побитое лицо.
– Хотя бы выслушаем, – предложил толстяк запальчиво, крепко схватив руку брата двумя своими.  
– Быстро, – в смятение бросил старший.
– На обратном пути не желаете посетить хранилище графа Локсли? – спросил сэр “S” многообещающе, улыбаясь. – Там три-четыре охранника. Сэр Локсли давно на вечном перепутье!  
– Что сделать? – залепетал Клавел оживлённо. – Выйдем напоследок, Рени!
– Всего ничего. Причём, если не будет желания, то деньги можно возвратить, оставив их в Лондоне…
– Что, что? – Клавел сгорал от нетерпения.
– Испортить добычу, – развёл руками сэр “S”. – Там есть всякое, в том числе особо  ценное.
Снаружи послышались голоса и цокот копыт.
Рен заволновался, нащупав кинжалы на поясе.
– Нет, – покачал пальцем незнакомец. – Подарок для вас. Два хороших скакуна. А так же… – он показал красный значок. – Пропуск в мир! Никто вас не тронет вне земель Иоанна – не в Лондоне!
– В какой части хранилище? – хмуро согласился Рен.
Бизарик не могли не согласиться. Очень выгодные условия. Богатства Волтера Локсли находились по дороге домой в особняке Джима Локсли, его сына, который в настоящий момент сражался в походе на стороне короля Ричарда. Потрясённые щедростью сэра “S”, но настороженные Бизарик покинули Бирмингем только на рассвете. Бессонные ночи измотали обоих, они были очень усталыми, бледными, почти живыми мертвецами. Остановившись в первой попавшейся гостинице, столкнулись с дозорным отрядом, который выяснял заезжие личности постояльцев. Показав значок, Бизарик оказались приятно удивлены – их пропустили, пожелав удачи. Наевшись до отвала и напившись грога, забыли о простуде и недосыпе. Наутро, зарядившись энергией от красивых куртизанок, отправились в путь. Приобретя хорошие маленькие, но мощные арбалеты у местного оружейника, намеривались выполнить дело заказчика. Предостережения цыганки Розарио забылись вмиг. Что могло быть проще залезть в хранилище, никому не нужных вещей старинного рода Локсли. Никто ещё не воровал семейные ценности.
В трёх милях от восточной части Нортвудской чащи располагался городок Лотрен. Англичане прозвали его “Городом вольных хлебов” за низкие цены на мучные изделия и муку. Но в последнее время стоимость муки выросла настолько, что бывалые закупщики обходили его стороной. Даже в такой поздний час, в который Бизарик наведались в Лотрен, на площади царила суматоха. Освободив двух пленников от пут, староста и несколько крестьян привязали к столбам позорных королевских наёмников. Недостойный Иоанн продолжал взимать большущий налог, чрезмерный и для жителей города сэра Локсли. Опустела городская казна, разворованная наёмниками короля в отсутствие Джима.
Громкий шум возмущения, пламенные призывы, брань, повсюду огни факелов. Начиналось восстание. Теперь крестьяне, взяв в руки оружие, выглядели угрожающе. Гостей города в этот час недовольства немедленно останавливали. Не действовали ни особые значки, ни уговоры. Восставших не пугало и то, что сюда двигалась гвардия лорда Сатлера. Оставив скакунов на попечение, Бизарик тотчас обошли площадь длинным тёмным зловонным переулком.
Двухэтажный каменный дом Джима Локсли, огороженный металлической изгородью, окружали редкие высокие дубы и домики мелких торговцев травами, лекарством, оружием, полотном и мясом. Неистовствуя, большинство жителей Лотрена не спали, остальные притаились в надежде, что королевская гвардия пощадит.
Бизарик наведались в лавку лекаря под видом двух измождённых, больных путников. Выложив старику Ролану несколько монет, приобрели бодрящую лечебно-разогревающую настойку и между делом – быстродействующее усыпляющее средство для лошадей.
Исчезла луна, скрывшись за облаками, похожими на клокастую шерсть не вылинявшего бизона. Вдали гремели раскаты грома и резали небо длинные бледно-синие искры молний. Пошёл дождь.
Видимость стала никудышней, и, воспользовавшись этим, Бизарик забрались на изгородь, использовав кем-то брошенную телегу, набитую сеном. Перескочив на дуб, Рен проворно вскарабкался на толстую ветвь. Выглянув, рассмотрел местоположение охраны. Одна её часть выглядывала со второго этажа, пытаясь разобраться, что происходило на площади. Вторая находилась под крышей большого и высокого убежища, напоминающего бочкообразный донжон. Действительно ни дом, ни само хранилище, можно сказать, не охранялись должным образом!
– Будь проклят прохиндей “S”! – хмуро подумал Бизарик. – Полученных денег хватит…
– Что там, Рени? – вымучено спросил Клавел. Младший лез по дереву, кряхтя.
С десяток человек в лёгком доспехе прятались от дождя среди пожелтевших кустарников. В убежище, укреплённом стрелометателями. Они сидели вокруг очага – в окна виднелись их подсвеченные головы.
– Не пройти, – покачал головой Рен. – Возвращаемся!
– Что? Помоги.
Раздался грохот. Ворота изгороди влетели внутрь сада, разбив две мраморных статуи у фонтана. Следом вбежала толпа народа, бранясь, вторя криком громыханию чёрного неба. С вилами, мечами, топорами и подручными предметами они месили грязь на дороге. Оказалось, что Локсли не так много и помогали жителям Лотрена. Сами нередко забирали накопленное добро и секли непокорных.  
Перебравшись на изгородь, Рен повис на ней и спрыгнул, отбив ступни. Поймал брата, удачно свалившись с ним в траву. Двигаясь на корточках вдоль ряда декоративных деревьев, Рен и Клавел обошли дом. Охрана “убежища”, недолго думая, зарядила установки стрелами. Нашлись смельчаки из Лотрена сумевшие подкатить несколько бочек с порохом под основание поста.
– Готовим арбалеты! – Рен чувствовал, когда следовало использовать оружие.
До окон хранилища оставалось несколько шагов. Из деревянной маленькой пристройки выскочили три солдата с копьями. Благо, что стрелы были обмакнутые в усыпляющую жидкость. Поняв, что только что проникло в кровь, охранники опешили. Двое провалились в глухой сон, не добежав до двери сторожки. Они пытались позвать на помощь, но их языки ели ворочались, снотворное действовало быстро. На третьего, покрепче, Бизарик напали вместе. Его конечности стали словно чужие. С трудом достав меч, тот неуклюже махал им. Жидкость старика Ролана работала безотказно, недаром на дверях было написано, что сей житель – лучший лекарь Лотрена.  
Забравшись в хранилище Локсли, братья зажгли по свече от дальнего факела перед выходом. Терпко пахло кошачьей мочой. В двух помещениях готического стиля находилось оружие, доспехи, одежда прадедов, письмена, грамоты на старинном английском, большие книги известных английских и французских мыслителей, портреты родственников, отнятое в походах за короля добро: серебряные и золотые трофеи.
На каменном полу валялись крохотные мышиные хвостики, а на бараньей шкуре встал дыбом чёрный худой кот. Изогнулся, как серп, тонкий хвост охранника-мышелова, уши завернулись за голову, задвигались длинные белые усы. Не мигал взгляд, зелёный и переливающийся. Чёрный охранник быстро боком пошёл на Бизарик, пытаясь напугать своим лютым видом. Наклонившись, Клавел погладил его, грустно вздохнув. Пощупал выпирающий позвоночник. Кот осклабился. Лёг на живот и заурчал, прищурившись. Достав из промокшей сумки куриный окорок, неохотно толстяк отделил немного и угостил облизывающегося худосочного друга. Он жадно хватал, глотая, отрывал вкусное мясо кусок за куском.
– Не набирай много! – насторожено предупредил Рен, вслушиваясь в шум дождя, перемешанный с криками людей. Старший брат дрожал. Угрозы не было – куда проще выполнить задание и убраться подальше. Однако Рен испытывал тревогу, колотилось сердце, прошибло холодным потом. Он стремительно исследовал второй зал, но ничего подозрительного не нашёл. Ни намёка на ловушку. Только странный бледно-синий знак на полу под столом, на котором стояла орнаментированная старинная урна. Вдруг Рен заметил, что помимо необычных узоров на коврах и на полу отблёскивали зеленоватой краской знаки, большие и маленькие. Подобные символы Бизарик видел вырезанными на спиритической доске Лавлесс, когда она вызывала духа времени и предсказывала будущее.
Вновь загрохотало. Вздрогнул дом и на некоторое время прекратились даже крики. Осколки камней разлетелись градом.  
– Ничего не трогай! – внезапно добавил старший свистящим шёпотом, отряхнувшись от осыпавшегося с потолка мусора. – Жди меня.
Клавел отпрянул, не узнавая брата.
– Ладно, – согласился он, пожав плечами. Поглядел на старшего недоверчиво.
Скрывшись в темноте помещения, Рен торопливо выполнял то, для чего пришёл.  Слышался шорох, глухой стук, бормотание.  
От нечего делать Клавел рассматривал обстановку хранилища, напевая себе под нос. Наконец его взгляд приковала картина. Он очаровано разглядывал огромное полотно, висевшее на стене в тяжёлой золочёной раме. Очень нравилась супруга графа в синем декольтированном платье с длинным шлейфом. Её пристальный чёрный взор завораживал. Тонкие изящные руки и красивые бёдра пробуждали фантазии в горячей голове толстяка. Никогда не понимал Бизарик произведения искусства, считая их чем-то вычурным и мишурным. Ухмыльнувшись, он поглядел через плечо – брат работал, увлёкшись. Забравшись на стол, Клавел ножом отделил графиню от мужа. Благородного высокого и сильного Волтера в дорогом красивом наряде. Свернув кусок полотна, небрежно засунул в сумку. Брат вернулся.
– Залазь! – послышалось на улице. – Кто-то нас явно опередил!
Затушив свечи, Бизарик притихли. Спрятавшись за большой шкаф в углу, выждали момент и выскочили из окна.
От убежища остались развалины. Двор и сад Локли оказались завалены каменным мусором, мёртвыми телами солдат и крестьян.  
– Там золото, куча золота… – кричал Рен, отвлекая недоверчивых крестьян. – Слава королю Ричарду!
Но, никто не подхватил. Только снова ударил гром, слабеющего дождя. Обуянные гневом, лотреновцы шумно и по-варварски забирались в дом Локсли.
Вскрыв замок конюшни, Бизарик немедленно забрали коней. Выехали из города. Оговорив место встречи, бежали, что было сил. Многочисленные отряды Сатлера окружили город. Дюжина солдат устроила погоню за двумя беглецами.
– Именем короля приказываем остановиться!
– Рени, значок сэра “S”, – напомнил Клавел, поравнявшись с братом.
– Не приказал ли он избавится от нас?! – бросил старший.
От безвыходности Рен и Клавел свернули на узкую тропу через Нортвудскую чащу. Затем прямиком в лес. И туда кинулась дюжина солдат. Вмиг погоня прекратилась, казалось, лиловая темнота леса поглотила мчащихся всадников. Ни криков солдат, ни топота коней, ни хлюпанья воды, ни трепета ветвей. На мгновение Рену почудилось, что он умер, попав в странное чёрное глухое место. Нет, не умер. Промокший насквозь, чувствовал страх, дрожь и холод. Младший брат лишь отстал. Видно запыхался конь от стремительной езды.
– Рени! – с ужасом вскрикнул младший. Слова точно повисли в холодном воздухе, отозвавшись диким стуком сердца в груди старшего Бизарик.
Резко остановив скакуна, Рен увидел коня без наездника.
– Клав? – позвал он громко. Никого. Нортвуд словно опустел.
Оставалось одно – добраться до условленного места. До развилки на Лондон и там увидеть брата.
– Клавела не схватили, ведь не было криков… может, дождь помешал расслышать?! – думал Рен, находясь в страшной растерянности. Интуиция молчала. Впервые он оказался не уверен.
Несколько дней Рен дожидался у развилки, но брат, как в землю провалился. Никаких знаков, с помощью которых братья переговаривались на расстоянии. Значит в Лондоне. И там – ничего. Угнетённый, будто расколотый наполовину, он вернулся к Розарио.
– Что скажу отцу? – покачал головой Рен, упав ничком на койку. – Я обещал следить за ним, взять в Северную Ирландию вместе с нами.
Он сильно исхудал за последние дни. Бледный, измождённый и потерянный, казался жалким. На миг Розарио показалось, что перед ней не Бизарик, хитроумный, ловкий и бравый, а кто-то слабый, запутавшийся и ничтожный. Цыганка посмотрела на возлюбленного с грустной иронией, как мать смотрит на сына, который, ослушавшись, попал в неприятные обстоятельства.
– Где мой брат? – умоляюще спросил Рен, обняв её ноги, скрытые пёстрыми полами одежд.
Выдержав паузу, она отложила корзину с овощами на пол и тихо ответила:
– Подумай и на пути увидишь.
Он сидел на стуле, ссутулившись, заросший и дико усталый, казалось, постаревший на десяток лет. В голове, стукаясь о стенки черепа, навязчиво крутилось множество мыслей.
– Отправимся через два дня, – сказал Рен, вытащив два звонких мешочка.
– Не навестишь отца?
Бизарик отрицательно закивал.
После того, как необходимые приготовления были сделаны, а накопленные сбережения собраны, Рен и Розарио отправились в долгий путь. Бледно-серые убранные поля встречали их воем ветра, жёлто-коричневые леса, заваленные сухой листвой, – трепетаньем голых ветвей, барды-пилигримы – молчанием и печальной загадочной улыбкой.
Младший Бизарик не пропал. Он остался в хранилище графа Локсли. Точнее стал его достоянием. Клавел был изображён на картине, которую не тронули, наверное, по чистой случайности. Под тяжёлым сапогом сэра Волтера, мужественного и сильного графа из Бирмингема, он лежал на животе, протянув руки и неестественно повернув голову. Мало что в нём изменилось. С ужасом Рен рассмотрел до боли знакомое перекошенное от страха лицо. Исчез лишь вечный здоровый румянец на пухлых щеках, сменившись сероватой бледностью краски на холсте.
“Las Ode” золотилась красивая каллиграфическая надпись внизу на белой части картины.
В страшном смятении старший Бизарик шёл вместе с Лавлесс. С того дня он зарёкся не лазить в хранилища и слушал предостережение любимой.
Всколыхнувшаяся восстаниями крестьян Англия терпела перемены. Будто старое дерево, потерявшее силу от урагана, она доживала век в отчаянном и злом неведении. Дороги опустели, на большаках стало меньше менестрелей, ни добрых вестей, ни весёлых слухов, люди в городах смирено отдавали последние, сердясь тайно и собираясь в группы. Непокорных по-прежнему не прощали. Вешали, секли, рубили головы. И только избранные знали, что последний выход будет за Робином Гудом и Человеком в чёрном, объединивших силы под эгидой правосудия.  
Живой поток смелой, критической мысли, светлых начинаний, и потом был весь пронизанный тёмными лучам утрат, однако, несмотря на это, Англия возрождалась, набирая силу в истории мира.



_ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ _
*  Cо старого анг.яз – Last Order - “Последний приказ”.
*Владелец одного из крупнейших участков земли в Англии, соавтор первой в истории хартии вольностей.
* Кентерберийцы считаются самыми наивными людьми в Англии по причине их неосведомлённости. С городком на отшибе связана не только биография известного английского поэта, барда и писателя Джефри Чосера, но и славится он великолепным наикрепчайшим виски. Две рюмки пойла, сделанного по рецепту старика Эндрю Джасмина, способны, во-первых, вывернуть наизнанку любого пропойцу, во-вторых, обеспечить похмелье на следующий день. Жуликов-шотландцев, пилигримов-ирландцев и так местных любителей послушать захватывающую историю – в городе Кентербери хоть отбавляй. Существует поговорка примерно такого смысла: хочешь продать хлам или гнилые яблоки – кати в Кентербери.
* Ураборс – мифический змей, питомец его сына Тора, – помощник верховного бога скандинавов - Одинна. Бог прибегал к помощи змея, когда не доверял соратникам. Когда кто-либо обманывал Одинна, то змей бледнел, покрываясь пупырышками.  
* Сефиро Блэкмор – один из национальных героев Нормандии, противостоявших английским завоевателям конца X века.
* Форен Лонгстрайд – состоятельный аквитанец, земледелец, защищавший права бедных. Первый человек не знатного рода, ставший бароном.