Людмила Вязмитинова

ВВЕРХ ПО ЛЕСТНИЦЕ – С ПАЛЬЦАМИ НА ПЛАСТИКОВЫХ КЛАВИШАХ: Анна Голубкова. АДИЩЕ ГОРОДА. Стихи. «Акт», Собрание актуальных текстов. Спб-М, 2010

Стихи Анны Голубковой близки к ритмизированной прозе. Повествовательно-рассуждающие, в большинстве – составленные из полных длинных предложений, разбиваемых на строки в местах как правило проставленных знаков пунктуации и естественных пауз, они подчиняются ритму, напоминающему равномерное биение пульса. Тем не менее это стихи бунтаря.
Лично я разделяю мнение, что поэзия является способом познания, прежде всего и главным образом – того, что есть человек и мир, в котором он пребывает. Трудоемкий, требующий обостренного чувства слова, но один из самых достоверных способов. В ходе этого поэт творит миры, своих героев и строит свою личность, как бы продвигает ее по некому пути развития и становления. Все это отчетливо прослеживается в книге Голубковой. При этом мы имеем дело с выявлением «я» методом вычленения его из враждебного ему мира, становлением его по мере отчуждения от всего, что составляет окружающий его мир.
Этот мир рассматривается с точки зрения положения в нем индивида, любви между мужчиной и женщиной и творчества – согласно трем, характерным для женской  поэзии ипостасям «я». Олицетворением современной цивилизации для Голубковой является мегаполис, «адище города», в котором индивид низведен до «среднестатистического/ человека» и превращен в имеющий свою «рыночную стоимость» винтик безжалостной к человеку системы, альтернатива – «выблевывание» в положение «жалкого скрюченного/ никому не понадобившегося/ человечка», удел которого – «выть от одиночества/ кидаться на стены/ рифмовать любовь с кровью».
Очень важно сочетание «одиночества» с «рифмованием» или, как сказано у Голубковой в другом тексте, «рождением новых миров», то есть поэзией. Прежде всего надо оговорить, что речь идет не об абсолютном одиночестве, поскольку есть «товарищи по несчастью», также «обреченные быть», то есть созидающие себя на нелегком пути творения «новых миров». Возникающее у героини Голубковой чувство товарищества нейтрализует четко проговариваемые в книге традиционные и вполне обоснованные претензии в несостоятельности, предъявляемые от лица женского «я» мужскому «ты».
Действительно, «жалкие человечишки», равно мужчины и женщины, в лучшем случае могут претендовать только на «почти любовь», стремящуюся свестись к «насилию и сексу». Именно так названы циклы текстов, обращенные к тому мужскому «ты», к которому  испокон веков было обращено женское «я».
В женской лирике Голубковой есть вся присущая этой лирике гамма чувств: боль, горечь, отчаяние, призыв, жажда счастья. Найдены и точные формулировки источника женских претензий: «тебе не хватает энергии» – во всем, и «меня не удовлетворяет» –  все. Однако вывод «чего стоит наша любовь» претензии не содержит: просто таков «этот сырой хлюпающий мир». Более того, для творца «новых миров» «жизнь есть одинокое путешествие», ему «не нужен спутник». В этом смысле показателен текст «Идиллия»: в нем описано счастье – как состояние отрешенности, позволяющее превращать слова в стихи, а стихи – в «птичек»,  «летящих на небо/ к своему главному читателю».
Однако счастье, как известно, «короткий миг и тесный», тогда как наполнением жизни  является «единственная реальная страсть» – «влечение скрюченных пальцев/ к слегка вогнутым/ пластиковым клавишам». Не менее саркастично описан и путь к поэтическому Олипму: когда «столь прекрасное на бумаге» оказывается «столь идиотским при произнесении» и «до которого нет никакого дела» «залу», который «полон поэтами ждущими очереди выступить». В итоге мир представляется переполненным «невъебенной хуйней» написанного, которое «просто невозможно читать».
Обретение истинного «я» у героини Голубковой сопрягается с ощущением его полной  иноприродности «непередаваемо гнусному», «давно заслуживающему/ уничтожения» окружающему миру. Употребление по отношению к нему местоимения «ваш» отсылает к революционному нигилизму Маяковского: «долой вашу любовь», «долой ваше искусство», «долой ваш строй», «долой вашу религию». Все это присутствует в книге Голубковой, героиня которой обращается к себе со словами «ты» и «дружок», ощущая принадлежность к «последнему советскому поколению» «вместо отче наш шепчущих мама-анархия». «Захлебнувшиеся свободой девяностых/ обманутые добренькой родиной/ выброшенные на обочину истории», представители этого поколения «ждут революции/ которая взорвет ко всем чертям» весь окружающий мир.
Но сила стихов Голубковой – в бунте против бунта, как известно, «бессмысленного и беспощадного». В книге противопоставлено «революционное начало» времен «бабки» героини, «первой комсомолки города Ржева», «концу всех надежд и упований», наступившему ко времени ее «неправильной» внучки, понимающей, что «даже «я» отнято у человека/ разрушать уже нечего/ все разрушено до нас/остается только бродить по обломкам/ поднимая» всевозможные «то». Адекватным методом отношения к действительности объявляется «наука» «архео-логия» (разрядка авторская): время страсти и разрушения прошло, необходимо, стараясь сдерживать себя и сосредотачиваясь на анализе, «разбирать» «обломки» и «складывать» их в некую систему.
Интересно решен в книге вопрос Гамлета: «просто быть/ быть просто человеком/ безо всякой примеси пола,/ возраста и социального/ положения», чтобы было «одно небо,/ очень много неба» равнозначно «не быть», «не видеть» мира, который «болит» внутри героини. Как известно, прежде чем «быть» чем-то иным, надо получить возможность «не быть» тем, чем являешься. Отсюда – пафос революционного нигилизма. Однако героиня Голубковой занята не разрушением мира, а своим путем в нем. Она чувствует, что надо «ждать когда «Господь скажет/ «все! ты – свободна!/ я отпускаю тебя/ на все четыре стороны/ иди! пыль всех дорог – твоя…/ иди! больше у тебя/ ничего не будет». А пока она честно признается: «I’m trying to live/ having the bomb/ inside me». Русский вариант «я живу с бомбой/ готовой взорваться» менее точен: речь о попытке жить поддерживая спокойную равномерность пульсации, задаваемой мощным внутреннем напряжением, которое, собственно, и рождает творческий импульс.
«Тик-так-тик-так» – «the bomb inside me/ this is the bomb/ inside me». О смысле задаваемого этим ритмом движения  лучше самого автора книги не скажешь: «вверх и вверх/ по бесконечной лестнице/ «вверх и вверх/ по бесконечной лестнице/ главное – не останавливаться/ спокойным размеренным шагом/ все вверх и вверх/ по бесконечной лестнице/ не обращая внимание/ на препятствия/  не оглядываясь на отстающих/ вверх и вверх/ по бесконечной лестнице/ потому что такова/ эта блядская жизнь».

К списку номеров журнала «НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» | К содержанию номера