Мы налегке

Стихи Анатолия Карташова кажутся стихами последнего романтика, помещённого в постмодернистский контекст. Эмоциональная экспрессивность здесь часто соседствует с синтаксическими экспериментами, смысловыми сбоями или вкраплениями других языков. Поэзия Анатолия похожа на густое суггестивное пространство, где слова набегают друг на друга, как волны.

Юлия Шокол

 

IN PARTING

 

В прощание. Она лежит к слезе.

Она летит из рук. Где выдворены зимы,

Глас с океаном спет. О том спроси мы

(Лишенные вопроса дат), и все

Слова распе(а)лись в гул.

Come song,

Come shiver.

In parting won’t she hum an old

«Moon river»?

И голос там – смирителен к грозе.

 

Она. Тем выпадет начало новых бед,

В краю слезы, бессильной к оной краже.

Где время не расточено, что прежде,

Схороненное кипами газет,

Чужой строкой,

Мелолодией-пластинкой.

In parting won’t I hum an old

 «Прости, коль

Меня там нет».

 

Зане, всё чаще выносить для сна

Роль у черты скупеющего плена.

Всему есть память. Что иная смена,

Подчёркнутая контуром окна,

Несёт собой

(не то веленье кровель)

Любовь к тому,

Что прохудится вровень

С тем, как подспудно худится она.

 

 

НАД ГОРОДОМ

 

За юность фартучек белёс,

В тени трамвай-душа, заскочим.

Дай бог не памяти, но слёз.

No past-bound tramp, где зановь впрочем

Лишь лето глаз.

 

Лишь лето глаз, вот-вот звонок –

Предвосхищением и эхом.

Избушки спят без задних ног,

В окне наш двор, но надо ехать.

А скоро снег.

 

А скоро снег. Так далеко

Теперь – двух звезд не досчитаться.

Рукой на небе, сквозь окно,

Их дорисуй. Какое счастье –

Мы налегке.

 

Мы налегке из синих снов

Сойдем над городом. И пролит

Июльски – дождь, зеркальный кров

Уносит две искры бездольны,

Рекой представ.

 

 

* * *

 

Вдоль города на голубых краях

Почти влюблённым, свет да бог.

Под небом выцветшим в гостях,

И падал снег.

 

Горело синее метро как ты пришла.

И всюду тёмные плащи, и пара звёзд.

Предречна улица бела,

Как в первый раз.

 

Нам будет двадцать с малым лет.

Звонки у ласковых прудов,

Под ноты светлых кинолент

Меня оставь.

 

И ночь как в прошлую печаль,

И белый свет нам рад и мил.

Как падал снег и нас встречал,

Иных не зная дел.

 

 

* * *

 

Всё расскажи как по будним словам,

Небо креплёное в доброе вечное

Я поцелуем гранёным кивал,

Грубой молитвой на лавочке мешкая,

Словно по мятым карманам двора

Белых стихов темноручие пользуя,

Из языка, что сирени пера,

Звёзды трепались устало и боязно,

Звёзды качались слепые и праздные,

Звёзды дивились, прощания вестники.

 

 

* * *

 

Всё расскажи, хоть непрошен ко сну

Голос, Москву искалечивший сыростью,

На безязычье рукою коснусь,

Стану поэтом и больше не вырасту.

Будет одна колесить по строке,

Точно иная листвою измотана,

Только и выплюнуть, вышептать кем

Пьяные рифмы столовой икотою,

Голые рифмы под песнями кутая,

Шалые рифма в признание взятые.

 

 

* * *

 

Над звездою пряною задираю голову

Все о чем-то белом, юном, недомолвенном.

Выложатся лица по ветру плашмя

Долькой поцелуев за щекой шумя.

Комкие, румяные, петые и детские

За стеною облачко флюгерами крестится.

Засветло прощается лепет небылиц

У крыльца растопчется черно море лиц.

И храни их маленьких

Маленьких их в_ы_двори

Пусть и сын и бог- м_ы_ твои.

Из бульвара, искоса, из семи окон

Как на сердце присказка, как или о ком.

Где вы упоённые горем убаюканы

Свято улыбаетесь за родными юбками.

Выйду заокошенно чернобровя вид

Голыми словами вас лихих ловить.

Полные карманы добрых их накрошатся

В соре рассозвездятся кучевые рожицы.

Понесет их мальчиком к ангелам в горсти

Хочешь он мне в полночи неба звон простит.

Всем лететь из пригрошни, кем вы стали мне

В облаках за дрёмою вылегли усталые.

Как о вас мне просится, как во мне метут

Снег простой по-прежнему на стеклянный пруд.

 

 

* * *

 

Как помнится, на ясные глаза

Ты выбежишь в прощёный понедельник,

Звездой гор_я_ в назначенное чудо,

a starry gleam, an aforementioned wonder-

That I’ll recall.

А всюду снег. поёжился и сник.

Под вечер белосветы позабыты,

Вы ясные, сквозь холод беззаботны,

For I will dream a lightless evening,

All that parades- is snow.

Вернуться- и в преддверье- сколько лет.

Не одевая, выставь до прощанья,

Мне зимы твои певчие крупицы.

Been years- i won’t be dressed for the ocassion,

A tune, a flake.

И все по новым площадям

В одни ладони и лицо

Кружась.

 

 

ЯНВАРСКОЕ ПЕНИЕ

 

«И высокие тёмные ели

Вспоминаю в туманном бреду».

О. Мандельштам.

 

Мне пропажей летно – слово,

Это ты, послушный ангел,

Ватнощёкий по карманам

Вытрясаешь краснопёро

Помню-два-червонца-солнца

Все лукависто свистая

Поздний сад измагазинный.

 

И бывало как бывало

Замело и не вернулось

Белым облаком прохожим.

Что там, лёдица и только.

Ты шагаешь дирижерски

И в окне хрустит с запинкой

На четыре запятые.

 

Любо, имя мякиш, юно.

Ангел выколот на стуже

Трубецкой орды гирлянды

Весь особенно воскресен

Запрети меня за руку

С букварем о двух приречьях

Это я тебя поющий.

 

Дураком, небесным зайцем

То ли плача человече

Сани тронутся и с песней

Одноножество берёзье

Где маячит подфонарно.

Всё на свете в три избушки

И по-свадебному снежно.

 

Раскрылится расставаньем

Понесётся в свято-поле

Дымка в радости густая

Ну, закурим. Будем живы.

Потоптались сердцем пришлым

Ветром давятся январским

Те же милые ладони.

 

Полночь в варежках беглянка

Крошит лунную горбушку

И под нос пунцовых облак

Напевает как по нотам:

Ты легка и свет твой ясен

В школьном звёзды тают классе

Обнялись навек – и наземь.

 

Высыпает спально голос

По зиме метаясь ссыльной

Это ты седьмого часу

В кареоконном преддверье.

Провожаешь долгим утром

Выметеливаешь шёпот

И нелепым чудом помнишь.

 

Тёплый блик – четыре буквы

Три вагонные придатка

Пятиграночки попарно

И ни зги на семидворье.

Как мы кончимся когда-то

Неба серебры калоши

Нацепи на босу ногу.

 

Поаллеемся ватагой

Белобрысый пьяный ангел

На скамье сугроб бродяжит

Валким сном объят напоит.

Нас поверят, нас подарят

Под светилом первомайским

В день косой и високосный.

 

Заклини стихом мой пушкин

Глаз по небу похмеляя

Кучевые две наколки

Под тельняшкою заката.

Был ли я целован вьюгой

Были мы случайным снегом

С каракуля гоголь бога.

 

 

* * *

 

В лето влазь походкой грузной

На плече наколкой-музой,

Голубицей вереща,

Что двулика и нища.

 

Выйду я в словах-обносках,

Ты на «м» ей словно тезка,

Что и молодость, и май.

То на то и понимай.

 

Небо брызжет пятачками,

Прячу зенки под очками,

Потому что пил тебя

Как загадку бытия,

 

Да спогодился чертёнком.

Над башкой ван гог из горькой

Без окошек, без дверей,

Всё как в общем у людей.

 

Улыбайся – не до ветра,

Муз немая стенгазета,

Всех пропаж моих весней.

Ждет вагон курящий с ней,

 

Убежит – под сон вернётся.

Прячет дождь босого солнца

Битый глаз под бахромой.

Это сказано не мной.

 

 

* * *

 

Дождь пройдёт и до и до

жди меня на си на си

нем и мал сквозь ля и ре

Ремилёнком во дворе

Дождь и капли кап и ка

холодна твоя рука

Ре и ка и ми и ля

И река бежит мила

Но и ты по до и от

Из дождливых льёшься нот

Кап ля до ля в ми ре ли

Subtle kind of melody

В доме до скрепи на ре

I compose you out of rain

Ли лице что ка ре cries

Капли две of bluish eyes.

 

 

ОБРАТНО

 

Вот детский мир охапкой поездов,

И площадные в р_о_зове окурки,

Снег сочинялся россыпями юркий

И был таков,

 

За переулок, сколотый с весны

Твоих ладоней – точно утро мая,

Я растоптался в крошку у трамвая,

Шептал: усни –

 

И колыбелил в топот, невпопад,

Трубацким облаком на холоде обсмеян,

Весь школьный свет скриполый и скамеен.

Пойдем назад.

 

С балконов двух голубо-голубо –

Не доношу и трети первых чисел –

Вот бог плывёт, смотри,

и в ветре – бисер.

Тебе на «бо».

 

 

* * *

 

В тот день (иной, вчерашний, третий),

По улицам знакомым поимённо,

Я пролетал в сентиментальной,

А ля хмельной, а ля влюблённой,

Но, тем не менее, мечте.

 

Зевака с первого подъезда

Теперь смотрящий в ожиданьи

Великих слов и откровений,

Увы, до пошлости буквально,

На Альпы в окна поездов.

 

Мечта? Но чёрт её опишет...

В ней есть фонарики ночные,

И вроде праздник суетливый,

Неторопливый в расставаньях,

А снится всем счастливый день.

 

Вот ей, проветрен и простужен,

Летишь, и лишь вздыхает: «Детство...»,

Сугроб бодая, дворник-трагик.

Он тоже с первого подъезда,

И пьёт, пожалуй, что поэт.

 

Пора зимы. Река под боком

Вела зернистой чешуёю,

И называлась. В сиплом завтра

Я слышал типа заклинанье,

Как слышит над письмом склонённый

Набеги моря от ж/д.

 

Романтик глуп и тем – прекрасен,

Тем паче – пасынок надежды.

Он купит с воротом пальто,

Чтобы согреть её такую,

Всю из фонариков ночных.

 

«Как будешь старше, пару женщин,

Красивых – чтоб им было пусто,

Как полагает лад французский

Допишешь, про вино с любовью,

И с чем прощаться в октябре».

 

 

* * *

 

Три слезы на жизнь –

Как похмелгроши –

О любви, стране,

Дальше сам реши.

 

Я цедил одну,

Подбирал с щеки.

И опять просил –

Ещё раз сбеги,

 

Залепи глаза,

Вытри бес и гнусь.

Я к тебе, слепой,

В новый снег вернусь.

 

На крутом лету:

Я уже пойду.

 

Я прольюсь туда,

Где мне след простыл.

За страной-слезой

С облаков простых.

 

Ни в ладони Ей,

Но на три цветка,

И ищи-свищи

Не меня платка.

 

Как беглянка ниц,

Ниц румяных круч.

Ничего не прочь

И свечу домучь.

 

Там где нет любви –

Детством сны трави.