Тамара Ветрова

Волшебный Кремль. Рассказ

Однажды на окраине Солдатска два человека вселились в брошенный двухэтажный дом. Раньше здание принадлежало нескольким учреждениям – там сидели представители страховой компании РЕСО, имелось почтовое отделение и даже кабинет стоматолога. Но постепенно старый дом пришел в негодность, обветшал до того, что, казалось, может развалиться под ударом осеннего ветра.

Осмотрев одну комнату за другой, пришельцы выбрали помещение на втором этаже – единственное, где сохранились не разбитые стекла и была выломана только одна доска в полу. Там и решили жить – комната понравилась им куда больше их прежних временных пристанищ. Да и были они люди не капризные – одного звали Николай Жердяев, а другого просто Фикус – то ли прозвище, то ли фамилия, то ли псевдоним – неизвестно.

Устроились новые жильцы довольно быстро и скоро совсем обжились. В комнате появилась раскладушка, диван без спинки и куча тряпья для будущих холодов. Около пустой стенки стояли и лежали съестные припасы: несколько банок консервов, соль и вяленая рыба в большом пакете.

В этой скудной обстановке жильцы не печалились и не хандрили. Пили и ели в свое удовольствие и изредка обменивались новостями. Фикус то и дело комментировал, как выступает наша олимпийская сборная, причем путался в олимпиадах: то заговаривал о летней Олимпиаде, то о зимней, а то и вообще – припоминал олимпийского мишку, улетевшего, как известно, от нас еще в 1980 году. Фикус занимал раскладушку и большей частью проводил время, лежа и разглядывая клочья паутины на потолке. Откуда приходили к нему сведения об Олимпиаде – загадка.

А Николай Жердяев, будучи человеком скорее деятельным, в основном улучшал и без того неплохо устроенный быт. Двигал, хотя и без особой надобности, предметы, притащил в помещение несколько картонных коробок и свалил их в свободный угол; принес даже телевизор, хотя и бездействующий. Как ни странно, коробки и телевизор придали страшной комнате жилой вид. Николай оценил результат и радостно улыбнулся: понравилась ему комната.

— Нельзя сиднем сидеть, - наставлял он товарища, который не покидал раскладушки. – Выходить нужно.

— Это еще зачем?

— Затем. На людей хоть посмотришь, а то, как гриб.

Но Фикус на упреки почти не реагировал. Раскладушка казалась ему надежным пристанищем.

— Берлога! – говорил он и потягивался. Раскладушка слабо скрипела под его телом.

Дни друзей пролетали незаметно. Иногда они покидали новую квартиру и наведывались в город. Фикус, однако, экспедициями был недоволен, а Николаю Жердяеву они, наоборот, нравились. Фикус верил, что лучше лежать на раскладушке и смотреть в потолок.

— В такие минуты человек смотрит в себя, а потолок просто повод, - объяснял он.

Но Николай Жердяев настаивал, что внешний мир не следует игнорировать, иначе можно проспать какое-нибудь важное событие.

— Что же такого важного может случиться? – удивился Фикус.

Но Николай уклонился от ответа. Вместо этого рассказал несуразную историю про то, как три знакомых мента пили пиво. Дело было так. Взяли эти менты пива десять бутылок, чтобы другой раз не суетиться. Прихватили с собой для удобства и канистру на десять литров, затем уселись на траве неподалеку от пивного ларька и принялись откупоривать бутылки и переливать пиво в канистру. Долго ли коротко – перелили девять бутылок, а десятая не входит. Как так? Да так вот, не помещается. Менты удивились, глазам не верят. У каждого в груди зажегся огонь, сидят, таращатся на это диво. В конце концов, кто-то сбегал в ларек и добыл воронку. Не поленились и начали разливать пиво обратно по бутылкам (а огонь в груди продолжал пылать с прежней силой). Разлили как было – и вдруг подъезжает ментовская машина: что, почему? Распиваем спиртные напитки на свежем воздухе (а первые менты были в штатском)? Ну, показали они приезжим ментам документы, объяснили суть таинственного происшествия. Те заинтересовались и уселись рядом на траве. Вторично, теперь уж вшестером, повторили операцию. Опять десятая бутылка не помещается! Самый догадливый мент подумал и говорит:

— Может, и земля не имеет форму шара?

— А что же она имеет? – с нетерпением спросили прочие менты.

— Ничего. Просто плоская, как блин.

Короче говоря, менты приуныли. Всякий раз получали один и тот же результат, хоть тресни. Тут кто-то из вновь прибывших ментов со звоном хлопнул себя по лбу.

— Да и хрен с ними, - говорит. – Выпьем эту сучью бутылку, раз не влазит.

Так и сделали, выпили, а за ней и девять других.

Фикус выслушал товарища, а потом спросил:

— Ты считаешь, такие жизненные впечатления обогащают человека?

— Во всяком случае, расширяют кругозор.

Товарищи помолчали.

За окнами тем временем хозяйничала осень. Тучи листьев, как желтые птицы, летели над щербатым тротуаром. Тополя издавали стон, а воздух слабо светился. Это был последний осенний свет, еще немного – и он спрячется в глухой сундук на всю зиму. Понимая это, Николай Жердяев и Фикус время от времени бросали взгляды сквозь мутное стекло. Они прощались с уходящим летом и осенними днями, которые вот-вот погаснут. Чувствуя скорую зиму, Николай Жердяев приволок в квартиру примус, который мог работать даже на сухом горючем, и огромный лист железа – чтобы разводить на нем костер. Закончив приготовления к зиме, он лег на диван. А Фикус к тому времени уже давно не покидал раскладушки, так как окончательно утратил веру. Убедился, что – ходи-не ходи – ни к каким существенным переменам это не приведет.

Прошли еще неделя или две, и Солдатск накрыли свинцовые тучи. На гору Шайтан, гору Белая и лес, начинающийся за безымянным озером, лег снег. Редкие сухие снежинки вились над городом. Желтоватая трава торчала из мерзлой земли, как тонкие копья. Тогда Фикус и Николай Жердяев приготовились к зимней спячке. Заложили тряпьем оконные рамы, подкупили сигарет «Петр Первый» и сходили за город к Валентину Кирилловичу Друкалеву за спиртом. Теперь полиэтиленовые бутылки стояли в комнате ровным строем, как солдаты войска одного китайского императора, про которого приходилось что-то читать Фикусу. Звали императора Ши-Хуанди. Приготовились, а затем легли спать. Ранние сумерки за окнами способствовали долгому и крепкому зимнему сну.

Как-то ранним вечером (но за окном уже стояла густая мгла, будто в глухом подвале) Фикус очнулся и уселся на раскладушке. Он зажег одну за другой две свечи, установив их таким образом, чтобы не светили в глаза товарищу, который бесшумно спал на диване. После этого Фикус протянул руку, выудил из-под раскладушки пачку «Петра Первого» и прикурил от свечки. Затянувшись и выпустив дым, Фикус привел в порядок свои мысли и припомнил сон, который видел уже дважды. Сон этот так и стоял перед глазами. Снилась Фикусу столица нашей Родины – Москва, вернее, не вся Москва, а Московский Кремль. Когда Фикусу было семь лет, он с теткой побывал в Москве проездом. И вот, после посещения ГУМа, тетка привела его на Красную площадь, и Фикус увидел Кремль. Кремль понравился мальчику, так как не уступал тому, что был нарисован на открытке. Короче говоря, Фикус, как и все советские дети, знал, как выглядит Кремль и нипочем не спутал бы его с другими зданиями. Однако теперь, во время зимней спячки, Фикус обнаружил в Кремле существенные перемены, Кремль поменял свой облик. Красная площадь, повинуясь законам сновидения, представилась Фикусу ровным блестящим озером, в центре которого возвышается гора. На вершине же горы стоит новый Кремль -  высокое многоярусное сооружение, которое покоится на низком многоугольном основании из кирпича. Пораженный Фикус насчитал в Кремле не менее пятнадцати этажей, отделенных друг от друга узкими карнизами. Венчала сооружение конусообразная башенка. Странная постройка, похожая на гигантскую диковинную птицу, отражалась в озере до последней детали.

Необычный сон обеспокоил человека. Тревога стучалась в грудь, да еще какие-то смутные ожидания.

— Чего ты боишься? – удивился очнувшийся товарищ. – Сон из своих границ не выходит. А если бы и вышел – тебе-то что?

Фикус подумал, а затем сказал:

— Но куда подевался настоящий Кремль?

— Откуда ты знаешь, какой настоящий, а какой нет? Мы не москвичи, в лучшем случае – гости столицы.

— Знаю, потому что видел.

Друзья призадумались. Зимние сумерки густели, и пламя свечей казалось живым. Николай Жердяев опять задремал, свесив голову на грудь. А Фикусу не спалось. Тревога густела, как мрак за окном и в конце концов сделалась непроницаемой. Фикус замерз и, стараясь бесшумно ступать по скрипучему полу, добрался до горы тряпок. На всякий случай пошевелив их ногой – чтобы оттуда не высунула морду какая-нибудь тварь, – Фикус прихватил тулуп без рукавов и вернулся на раскладушку. Закрыв глаза и безрезультатно пытаясь уснуть, он, наконец, понял, что именно тревожит его. Беспочвенное опасение, что, очнувшись, они не застанут на месте привычных домов, людей или пейзажей. Вся земля, а не один только Солдатск, изменится до неузнаваемости в течение одной зимней ночи. Кремль, допустим, теперь другой – но он далеко, как луна или как территории, протянувшиеся за Северными холмами. А Солдатск – возьмем, к примеру, улицу Ленинскую или Восточный переулок? Сейчас в Восточном стоят гаражи. Большинство наполовину сгнили вместе с железным хламом внутри – но, так или иначе, это имущество, у которого имеются владельцы… Нет, не то, все не то… Мысль ускользала от Фикуса, как рыбка, если попытаться поймать ее рукой. Что-то жгло его изнутри, мешало заснуть, заглушало стоны ветра за окном… Не отдельные владельцы лишатся своего имущества, а все жители Солдатска, как и остальные жители Земли, вдруг проснутся зимним утром и обнаружат другую  Землю! А если она изменится неузнаваемо?  Фикус дрожал, глаза его были зажмурены. Он снова и снова пытался представить эту новую Землю, не предназначенную ни для жизни, ни для смерти, Землю вообще не для них  - и ледяные обручи сжимали его сердце и внутренности. Эти мучения длились до начала следующего дня – белого, тихого и мертвого, который обступил деревянный дом со всех четырех сторон и зажег на некрашенных стенах бледные солнечные пятна.

К списку номеров журнала «ЛИКБЕЗ» | К содержанию номера