Борис Вольфсон

Как жизни вторая попытка

СНИЗУ ВВЕРХ

 

Имитируя движенье косяка трески −

чёрта с два запеленгуешь, отличишь от рыб −

субмарина раздвигает воду, как тиски,

и лавирует неспешно между серых глыб.

 

У неё запаса хода хватит на года

и запаса кислорода − на десятки лет.

А вокруг солёный космос − чёрная вода,

а внутри сидит команда, но меня там нет.

 

Потому что я отдельно, вовсе не дыша,

в эту бездну погружаюсь, породнившись с ней.

И летает над водою лёгкая душа,

ну а мне, пожалуй, жабры здесь куда нужней.

 

Повторяя очертанья, прижимаюсь к дну

и взвихряю плавниками муторную взвесь.

Я не то чтоб привыкаю, а скорей тону,

но, однако, чешуёю покрываюсь весь.

 

Те, кто сели в субмарину, по команде «Стоп!»

тоже рано или поздно киль о дно сотрут.

На планете пандемия и грозит Потоп,

так что я, пожалуй, выбрал правильный маршрут.

 

Своевременно, как видно, очутившись здесь,

я махну хвостом прощально миру-миражу.

Я к глобальной катастрофе подготовлен днесь

и теперь холоднокровно на неё гляжу.

 

 

ВИТРАЖИ

 

Нет, отнюдь не без разведки – в бой, −

но по плану, словно два стратега,

не впадали – строили любовь

эти двое, как конструктор Лего.

 

Подбирая каждую деталь,

извлекая ноты из астрала,

сопрягали стёклышки и сталь,

словно звуки звёздного хорала.

 

Не бродили чувства, как вино,

и страстям не требовалась проба.

Плавно в мозаичное панно

с двух сторон они врастали оба.

 

Без помарок строили под ключ.

Но когда в витражные спирали,

будто стриж, врывался яркий луч,

как же хорошо они играли!

 

 

НАД ОЗЕРОМ СЛОВ

 

Над озером слов в ожидании клёва

сижу, навострив свою снасть.

Когда же ты клюнешь, заветное слово,

спасенье моё и напасть?

 

Ах как мне твоей не хватает глюкозы,

твоих витаминов с утра.

Витают над озером буквы-стрекозы,

гудит запятых мошкара.

 

Когда бы китайцем я был и японцем,

я б смог срисовать их полёт.

Сижу, разморённый полуденным солнцем,

а слово никак не клюёт.

 

Но брови насупив и лоб свой нахохлив,

и боль усмиряя в виске,

я прутиком тонким черчу иероглиф

на мокром прибрежном песке.

 

В ведре моём пусто, не нужно безмена,

чтоб взвесить подобный улов.

Быть может, каракули эти замена

не пойманных в озере слов.

 

Мне с горки не свистнут варёные раки,

один на своём берегу

черчу иероглифов тайные знаки,

но смысла понять не могу.

 

 

СПАСТИСЬ ОТ ОДИНОЧЕСТВА

 

К руке твоей я прикоснусь рукой,

как будто приглашаю по делам.

Спастись от одиночества – какой

отважный и невыполнимый план.

 

Не Робинзон на дальнем берегу,

не химик, растворивший вещество…

Я до тебя дотронуться могу,

а ты и не заметишь ничего.

 

Гуляет осень в рыжем парике,

твердит, что с милым рай и в шалаше.

Рукой я прикоснусь к твоей руке,

и это проще, чем к твоей душе.

 

Слова, слова – и все с частицей не −

замки к давно забытому ключу.

А кто-то прикасается ко мне –

не чувствую, не вижу, не хочу.

 

Быть может, так и обрету покой,

в порядок приведу душевный хлам.

Спастись от одиночества – какой

отважный и невыполнимый план.

 

 

ОДИН НА ДВОИХ

 

Пересохший, кривой, бездорожный −

ни пешком не осилишь, ни вплавь −

сон бездарный, непрочный, тревожный,

безнадёжно похожий на явь.

 

Мы уже засыпаем, но слышим

с высоты долетевшую весть:

это мечется ветер по крышам

и срывает гремучую жесть.

 

Он летает по всем направленьям,

крутит, вертит, врывается в сон.

Нам к подобным природным явленьям

приноравливаться не резон.

 

Сновидений, как яви эрзаца,

до конца всё равно не понять.

Остаётся теснее прижаться

и друг друга покрепче обнять.

 

Может, так нам решенье подскажет,

приоткроет секреты на миг

этот старый подержанный гаджет −

сон – непрочный – один на двоих.

 

 

МАЛЕВИЧ

 

Там, где уголь замещает мел,

где холмы, а следом буераки,

вспышка света − я преодолел

световой барьер, лечу во мраке.

 

Здесь я оказался поделом.

Заплутав средь мысленных апорий,

глаз вперяю в чёрный окоём −

горизонт квадратных траекторий.

 

Будущее выжжено дотла,

прошлое не обретает плоти,

в пустоте повиснув, как стрела,

цели не достигшая в полёте.

 

Но пространство надвое деля,

сам себя догнать я не умею.

Эта угловатая петля

сдавливает мозг, подобно змею.

 

И поняв, что ночь всегда темна,

испытав различные аллюры,

я в полёте натыкаюсь на

Чёрного квадрата кракелюры.

 

 

ВОДА

 

Сперва в хаотической груде

ветвей обозначила цель,

потом проточила в запруде

почти незаметную щель.

 

Потом сквозь зелёную тину

и щебень, и липкую грязь

она, разрушая плотину,

прошла, словно полоз, змеясь.

 

Потом разметала преграды,

с цунами сравнима вполне.

И были катанию рады

мальки на высокой волне.

 

Они пролетели сквозь дыры,

как щепки и жёлтый листок,

и думали, что командиры

и что направляют поток.

 

Когда же, как доля лихая,

им путь преградила земля,

они умирали, вздыхая

и жабрами чуть шевеля.

 

А рядом – цветная открытка,

впитавшая небо слюда,

как жизни вторая попытка,

летела шальная вода.

 

 

***

 

Когда, как тучка на закате, догорю я,

едва увидев в небе первую звезду,

о прежнем статусе нисколько не горюя,

я мелким дождиком на землю упаду.

 

Я буду думать, что доставил с неба почту,

как будто в реку опрокинул синеву,

с водой смешаюсь и легко впитаюсь в почву,

и напою собой зелёную траву.

 

А может быть, себя расплёскивать не стану

и, так как в небе в общем нечего купить,

слизну я облако, как белую сметану,

и электрический заряд начну копить.

 

Проскрежещу впотьмах железною фрезою,

не предпочту в руках синицу журавлю,

и не сдержусь, и гряну сизою грозою,

и сизым ливнем всю округу затоплю.

 

Я прыгну в реку, не задумавшись о броде,

верхушки сосен зацеплю на вираже…

Итог один – круговорот воды в природе,

в котором я давно участвую уже.

 

Я снизу вверх взгляну на звёздную обитель,

на то, как лихо проплывают облака,

пойму, что я всего лишь влаги накопитель,

а смерти нет или хотя бы нет пока.

 

 

***

 

Мёртвые беззащитны.

Но мы надеемся, что наши книги

нас защитят.

                           Эльза Триоле 

 

А жизнь по-свойски разберётся с нами −

утопит, как бессмысленных котят,

и нашими окликнет именами

других, и книги нас не защитят.

 

Увы, не защитят нас наши книги,

читай их про себя или кричи.

И всё же мы играли в высшей лиге

и забивали вечности мячи.

 

Но жизнь мелькнёт, в саду увянут розы,

и срок отмерит беспристрастный суд.

Потом не вспомнят ни стихов, ни прозы,

и нас они, конечно, не спасут.

 

А вечность надувает паруса ли,

страницы шевелит или года…

Нет наших книг, но мы же их писали

и счастливы бывали иногда.

 

Мы были и стрелками, и мишенью,

и ликовали – пусть на краткий миг, −

и в этом находили утешенье,

писатели давно забытых книг.

 

К списку номеров журнала «ЮЖНОЕ СИЯНИЕ» | К содержанию номера