номинатор "День и ночь"

*  *  *
Все поэты – ерундовые люди:
занимаются чем попало,
и хотят, чтоб им за это на блюде
подносили бы почёт и хлеб-сало.

Гнать их надо, болтунов, дармоедов,
оседлавших наши шеи и плечи!
Наплодили, понимаешь, поэтов!
Потому и жрать, товарищи, неча!

Вот в Китае – там с поэтами строго:
знай – рифмуй Мао Цзедуна заветы!..
А у нас писателей много,
а порядку настоящего – нету.

А у нас всю жизнь пень-колода,
то мы дух обожествляем, то плоть…
Но дрожит над нами Матерь-Природа,
и качает нашу люльку Господь.


*  *  *
Это стихотворенье
никому не известно.
Автор спит, укрываясь
одеялом забвенья.

Это старая песня,
это старая песня,
в ней серебряный аист
прилетает на крышу.

Автор шепчет: я слышу,
как хрустит черепица,
как на гребне адажио
балансируют связки!

Эту вечную сказку
про волшебную птицу
мне поведал однажды
Робертино Лоретти.

Беспокойные дети
не боятся земного,
им страшней привидения
и домовые.

Всё, что в мире не ново,
для детей и для гениев
происходит впервые,
происходит впервые.

*  *  *

Большое небо голубело.
Больные ноги затекли.
Мария сильно поседела
от пыли всех дорог земли.

Её ветра сторожевые
умоют дождичком косым.
– Уже Вы знаете, Мария?
На Пасху, на кресте, Ваш сын…

– Сынок мой жив, его терновым
Не окорябали венком,
он снова маленький, и снова
бежит за мною босиком.

И если кто его увидит,
и если кто пойдёт за ним,
то непременно к людям выйдет
прославлен, цел и невредим!..

Глаза – как взорванное небо
в двух тёмных штолинах глазниц.
И люди ей выносят хлеба,
немного денег и яиц.

Она не может жить иначе,
и в пыльных травах и репьях
всё ходит по земле, и плачет
о всех убитых сыновьях.

***
Был понедельник, никаких чудес он
не обещал, но, выйдя на балкон
к полудню, люд увидел, что от леса
к посёлку приближается дракон.

Медлительный, задумчивый, красивый,
пучок лесных цветов неся в зубах,
он к людям шёл в надежде молчаливой,
что люди смогут пересилить страх.

Боль одинокой старости изведав,
он шёл и плакал, чтобы, может быть,
найдя людей, хотя бы на последок
у них за всё прощенья попросить.

Он осторожно пробирался между
кривых заборов к каждому двору
и нюхал непросохшую одежду,
махавшую руками на ветру.

Но грозный воевода, сдвинув брови,
всех отроков отправил на него,
чтоб отроки попробовали крови
и больше не боялись никого.

И долго тело старого дракона
топтала перепуганная рать,
забыв, что по старинному закону
дракон выходит к людям умирать.

***
Бабушка больше любила Герду
сердцем, оглохшим от воя метели.
Сказка не вымышлена: теперь-то
ясно, что было на самом деле.

Лишь зеркала со стен замечали,
как, изнуряя детскую душу,
чувства огромные и печали
узеньким горлом рвались наружу.

Но, не успев зазвучать искомым
словом горячим, вставали комом
в горле, грозили ему разрывом.
Кай был угрюмым и молчаливым.

Верьте же сказочнику! Не верьте
сказке, которую он расскажет!
Бабушка больше пеклась о Герде,
о Кае она забывала даже.

И вечерами, когда от свечки
мерзлые тени по стенам скачут,
Кай забивался в угол у печки
и плакал тихонечко там, и, плача,

смотрел на огонь, и ему казалось,
что вместо треска откуда-то слева
доносится музыка, и средь зала
вальсирует Снежная Королева.




***
Как трудно говорить впервые
и стынуть в ужасе, пока
чужие взгляды ножевые
твои обследуют бока.

Сказать впервые – как гранату
на землю бросить и стоять,
и быть готовым, если надо,
неправый суд, как смерть, принять.

Земля тверда наполовину,
и воздух плотен, как песок,
и шёпот ненависти в спину
страшнее выстрела в висок.


***
Голова моя на улицу растёт,
зреют думы в тесной завязи ума;
пчёлка-муза, сев на чёлку мне, сама
из пыльцы былых страданий сварит мёд.
Осень, мамой в букваре, привставши на
цевки-цыпочки, дождём, как из ведра,
моет чёрный прослезившийся квадрат
одинокого отчаянья окна.
Закурились трубкой вечности костры,
Лист немыслим вне поверхности земли.
Что-то нынче уж особенно быстры
на расправу улетанья журавли!
Голова моя на улицу растёт.
В жизни стоит лишь задуматься, как - глядь, -
наступил октябрь на горло, и вот-вот
подойдёт сезон охоты умирать.


Неклассический сонет

Я живу в Москве на Добролюбова,
в супермаркете на Гончарова
покупаю хлеб помола грубого,
спать ложусь обычно в полвторого.

Ужинаю супом с тараканами,
завтракаю чаем с мошкарой
и, свища дырявыми карманами,
по Москве гуляю, как герой.

В будни я работаю на дядю,
нужны приобретаю навыки.
но, боюсь, моё здоровье сядет
до того, как сам я встану на ноги.

Из общаги после зимней сессии
вышвырнут меня Архаров с Есиным,
стану я московский со восьмой.

Буду ночевать в моей милиции,
попаду от этого в больницу – и
мама заберёт меня домой.

***
Редко, к кому я так обращаюсь,
но ты – великое исключение,
сестра моего ползункового счастья
и мёдом пахнущего печенья.

И сладких детских моих минут,
когда под вечер ко мне в больницу
входили мама и баба – тут
уж как ручьями слезам не литься!

Уж как не высказать им всё то,
что за день прожитый наболело!
Как тётя в белом мильёнов сто
таблеток горьких глотать велела.

Потом колола больной укол,
а Сашка мои полпеченьки слопал,
и как, хромая, болела попа,
когда я из процедурки шёл…

Но всё излечит, всё заберёт
родимых губ еле слышный шёпот.
Тоска забудется, боль пройдёт,
и – даже! – хромать перестанет попа.

Теперь у нас другие дела,
поскольку под будничный звон посуды
я вырос, а бабушка умерла,
а мама живёт далеко отсюда.

Но и теперь в золотом краю
ты мне диктуешь стихи и ямбы,
а я в этом голосе узнаю
и шёпот бабы, и шёпот мамы…


Письмо

Здравствуй, мама! Где ты, как ты?
Мнёшь ногой какие травы?
Между нами лес и тракты
Богом брошенной державы.

Изумрудными коврами
в снега бешеном круженье
Мать-Тайга легла меж нами
полосою отчужденья.

Наши души так устали
пробираться в эту темень.
Я люблю тебя сквозь дали,
расстояния и время.

Но сегодня мне тоскливо,
занеможило, заныло,
будто на краю обрыва
ива корни обнажила

и смиренно, как спасенья,
ждёт грядущего разлива,
чтоб напившись вод весенних
пасть свободной и счастливой.

Мама милая, послушай!
Сердце бьётся тише, тише…
Лишь одной любовью дышат
обескрыленные души.

И, нежнее слов не зная,
отгорев и отмечтавшись,
я пишу тебе, родная.
Твой, надежд не оправдавший,
сын.