Ара Мусаян

Записные книжки

Блаженство – видеть сквозь дымку, вдали, редкие проезжие машины и – не слышать… 

Весна, птицы в золотистом небе, и – едва угадываемая за невысоким валом дюн – морская синева.

 

*

Человек – «дитя», определенно земли, не моря

(пытаясь разобраться в моем предпочтении прогулок в поле – курортному дощатому настилу вдоль пляжа).

 

*

Почему-то одни уставятся на вас и, пока не пройдете, будут провожать взглядом – то ли любопытствуя, то ли что-то от вас ожидая, а другие – равнодушно продолжат щипать травку, пережевывать...

 

*

Что значит – «земля»?

Голландия, Бельгия, равнинная северная Франция: пашня, хлеб, налоговые поступления в казну…

А что земля – для России?

Бремя?

Нет рук, все заняты – не бороной, а обороной...

Стратегическая глубина?

Хлеб, правда (деньги, мощь…) – добываются отныне голыми руками и одними электрифицированными – о, лампочный Ильич! – мозгами.


 


*


Кафедральный – надо мной – собор облаков...


 


*


Как Венера тициановская на садовой раскладушке – одна рука под затылком (как у вангоговского жнеца), другая вдоль бедра (весь одетый, температура воздуха 13°C)…


 


*

Черное пятно скворца на фоне краснолиственной сливы... Надломленный и уже вянущий кончик ветки, болтающийся на ветру, как тряпка.


 


*


Мурлыкание, агрессивное мяуканье – гогот чаек над садом, в Кайё.

 

*

Как садовник, радующийся своим трудам в садах у чужих, так и я – моим разбрасываемым на ветер «миниатюрам»...


 


*


Пучок редиски на рынке стоит 1,60 евро, а горстка моих миниатюр – и гроша...


 


*


«Мои миниатюры» – короткие, мигающие, иногда вспыхивающие, как бенгальские – огни.


 

 

Четыре афоризма на мой лад 


 


Машина, что собака: куда ты, туда и она.


 


Самолет: на конструктора надейся, а сам не плошай – пока не поздно, приземляйся!


 


Самоубийство, опережение того, что и так...


 


Газета (ит.): «шуршание бумаги», усиливающее до внятности базарные толки и слухи.


 


 


* * *


 


Как передать, на членораздельном человеческом языке, более чем интерес, умопомрачение – у бессловесных детей, собачек, прогуливаемых дамами в аллеях, порой вплотную прилегающих к пригородным железнодорожным путям – от мимоезжих электричек? Явно существа не живые (где лапы!..) – уносящиеся с такой невразумительной яростью, гулом и громом – неизвестно куда, неизвестно зачем...


 


*

Пока были в деревне, липа еще не расцвела, возвращаемся в город – уже вся опала.


 


*


Человечество на лоне природы – чахнет.


 


*


Детские крики – на прогулке мимо яслей… Напоминая об ожидающих их долгих годах взросления, примиряют с перспективой нашего собственного – не завтра, послезавтра – выпада из «игры»…


 


*


Четыре часа ночи… Кресло повернуто к окну – музыка под сурдинку по радио;


в оконном стекле  – единственный «одушевленный предмет», с которым я наедине – Луна...


 


*


Редкие дни полной безоблачности неба – и синевы… Считанные в году.


 


 


*


Ничего другого не надо: скамейка в парке, солнце высоко в небе – далекие и близкие отзвуки суеты вокруг.


 


*

Повисший в воздухе (недвижно) – самолет.


 


*


Эффект «агрессивности» от встречных автомобилей – пока не угадываем за рулем человеческое присутствие, а еще лучше – женское... После чего все образовывается: машины тоже люди.


 


*


Красота – та, при виде которой застываем на месте, и «куклу» вдруг хватившее –сознание собственной неотразимости.


 


*


Суметь перебороть накопившиеся в чертах встречной – горы предубежденности против секса…


 


*


Думаю, завяжись у нас что-то с дамой (беловолосая в белой блузке, но мясистая, как девятнадцатилетняя телка), попросил бы ее ничего не снимать: в каком-то возрасте, такие великолепия не держатся сами по себе – без пуговок, лямок, застежек…


 


*


Плотные женщины – да, но лишь пока хватает сил достойно их потискать.


 


*


Чего не отнять у француженок – это отсутствия («отнять – отсутствие»!..) материнской жилки во взаимоотношениях с мужчинами, неизбежно – инфантилизирующей…


 


*


Ягоды и – ягодицы: обеих – обеими руками…


 


*

Хотение: предположение, воображение, предвкушение – некоей для нас не совсем закрытой перспективы… Нет ничего, что не могло бы быть нашим: не отсюда ли все эти Дон Жуаны, Каракалы, Наполеоны..?


 


*


Жить всю жизнь с потаенной мыслью, что вы «дичь» – в глазах любого мало-мальски охотничьи настроенного встречного…


 


*


Современные Зевсы о женщинах: «Быть цветком, и на вот тебе – не хотеть быть сорванной!»


 


*


Постоянная «озабоченность» и – сознание невозможности постоянного «этим» себя наполнения…

 

*

Странно, как ум у женщины прибавляет ей в красоте, тут же отодвигая в неопределенность перспективы более тесного (телесного) – сближения.

 

*

Отшельники, мистики – в «любви» не забывающие щепетильную сторону взаимности (торга, обмена – обмана) предпочитали оставаться в стороне от «греха».


 


*


Любовница (из воспоминаний): та, в объятиях которой не спим, не спится, не до сна…


 


 


 


*


Даже еще не зная английского, в Калипсо уже как-то особо воспринималась четверня «lips»…

 

 

II

 

 

Семья и – семя: семья – сад, где посеяно семя

(после вчерашних «Ночей полнолунья», эпиграфом к которым кинорежиссер предпосылает собственной продукции афоризм: «Celuiquiaimedeuxfemmes, perdson âme. Celuiquiadeuxmaisons, perdlaraison», дословно: «У кого две жены, тот теряет душу, кто живет в двух домах, лишается ума»).

 

*

Есть ли что-либо общее между «парнем» и – «напарником»,

Напарником и – парником

Париком и – стариком

Парнем и – парным молоком?

Есть ли что общее между корнем «пар», присутствующем в «паре» (но не в «пару»), анг. sparring, фр. pair (пэр) и – «пор», наличествующем в «порн»- и составных, таких как гр., арм. «порник» – «проститутка» («пор», переходящее в «про» и наоборот)?

Парень – молодец – молокосос…

В сегодняшнем употреблении «парень» – это, как в предложении «у нее есть парень» – просто «напарник», fellow где вновь проглядывает «сос» молокососа…   

Мужчина – вечное дитя, без соски долго не обходящееся.


 


*


Да и – дай


– Хочешь?


– Дай!


Нет или – «не есть»: дал бы, да нет чем (пожертвовать), разве что самим (самой) собой, но это уже другая история.


 


*


Есть страны, где отношение к женщинам, подружкам, я б сказал, запанибратское: когда нам что-то от них требуется, просим – как у курящего дать прикурить…


А они – когда как, но всегда с улыбкой: «бай-бай», а если вам очень повезет – «посмотрим»...

 

*


Стою в очереди у колбасницы: вылитая Брижит Бардо! Двадцать-двадцать пять, такая же улыбчивая, и все остальное тоже где надо…


А рядом – но из совсем другой оперы – разговорившись с продавцом оливок, узнаю, наконец, смысл ходового арабского приветствия «лабэс»: «ла» – не,  «бэс» – бедно: хорошо, то бишь, не бедно…


 


*


Молодая певчая в церковном хоре (приятные черты лица) – рассказывает, в ходе воскресной религиозной передачи, о своей «первой встрече», точнее, «первых шагах» – дословно: «Я начала в 13» (речь идет о начале ее интереса к религии) и том «удовольствии», которое она всякий раз получает от участия на празднествах, церемониях, мессах...


Поражала близость используемых выражений с другой – противоположной ли, смежной? – сферой бытования, где тоже, зачастую, «начинаем» в 13, и всю жизнь извлекаем такой же беспримесный «кайф».


 


*


Дерево (дека) виолончели и – одного с ним цвета оголенные части (рук, груди) исполнительницы. И, как бы ни слушалась, смотрелась хорошо – виолончелистка (барочного квартета) – аж на ум пришло избитое «вечная женственность» – меж ног за инструментом все равно мерещится еще какой-то ключ...


Hautduformulaire



 


 


 


III


 


 


Читая – как я вчера, впервые зачитываясь – американца Джима Харрисона, воочию убеждаешься, что жанр, будто давно уже устаревший, на деле, все еще жив и процветает, в совершенно новых и неизведанных формах и конфигурациях, под влиянием невесть каких внешних (климатических и др.) «условий» – в далеких глубинках Соединенных Штатов Америки…


Вертикально-синусоидальное развертывание фразы – вверх-вниз, а не просто вперед, как обычно в прозе (прямолинейное жизнеописание героя – с самого дня рождения до смерти); повествуемое содержит в чреве будущее, зачатое в прошлом, и, отныне, оба момента должны быть максимально сближены, потому как нет времени ждать концовки для раскрытия «смысла», а нужен какой-то уже сейчас, на этой странице, абзаце, строке – смак.


Стиль, возвышающий жанр романа до уровня мифа, напоминающий – из другой оперы – поэтические мифологемы Понжа.        


 


*


Книжный магазин: кислородная подушка, к которой, время от времени – жадно, как ребенок к материнской груди – прилегаем.


 


*


Странно, как это нет еще русского перевода «Палинура мексиканского» Фернандо дель Пасо, 1977 (французский переводчик дает, видимо, маху своим «мехиканским»)...


С первой же главы, первой страницы, первых строк – сила, мощь; никак, перед нами – настоящая современная эпопея.   Сравнивают с Рабле, Джойсом, Фолкнером…


На редкость удавшийся, на мой вкус, сплав поэта и – философа…


 


 


*


Когда нам в руки попадает ворох книг – среди которых дюжина достойнейших внимания –  «надкусываем» и, если не бросаем сразу, откладываем и приступаем к другой (подобно волку, прокравшемуся ночью в овечий загон и загубившему не одну, не двух овец, а все стадо), то – вопрос:


действуем ли мы в силу некоего «садистского» чувства (непонятного в животном) или выработавшегося со временем пристрастия к каким-то особым – лакомым кускам туши?


 


*


Русское «ворох» и фр. vrac нечто покупаемое/отпускаемое навалом: сегодня, с барахолки – ворох книг.


 


*

Читаю «Дневник сельского священника» Жоржа Бернаноса, одновременно начал «Кантерберийские рассказы» Чосера, а рядом уже раскрытый – «Декамерон»…

Великий итало-английский XIV!..

Тут же, но уже из XX – Эрнесто Сабато «О героях и могилах»… Один – аргентинец, долго числился кандидатом на Нобелевскую премию, а француз, подозреваю, и вовсе о ней не думал – жил совершенно другими интересами...


И – когда одновременно погружаемся в несколько самой разной «шерсти» книг (к «Дневнику священника», Чосеру и Сабато сегодня прибавилась «Окружная дорога» Анри Бошо, «Мемуары» Жозефа-Мари Муаре о наполеоновском походе в Египет, «Гептамерон» Маргариты Наваррской…) – в душе переживается некое помешательство: мистицизм Бернаноса подавляется цинизмом Сабато, проникнутые народной мудростью басни Чосера – случайностью исторических событий дневника наполеоновского капитана гвардии, а у бельгийца Бошо (Баухау?) – еще и релятивизмом смысла истории: были ли правы народы, выступавшие против гитлеровской Германии – в Бельгии и других странах Европы?


В итоге этого сотрясения, смешения чувств и дум, остаемся наедине с самим собой, голые, как андерсеновский король, сведенные к животному минимуму нашего здесь и сейчас существования.


 


*


Вычитал в книге Харри Мюлиса «Зигфрид», где автор задается раскрыть «загадку» личности Гитлера, что этой же теме посвящен «Доктор Фаустус» Томаса Манна, и вспомнилась другая фаустовская легенда – Булгакова о Сталине-Воланде.


 


*


«Мертвое сердце» – первый роман Дугласа Кеннеди (тоже с барахолки – специально взятый для жены)…


Казалось бы, первый, еще не искаженный поздними стилистическими маниями, завоевавшими автору дурной планетарный успех; ан, не дойдя и до конца первой части, уже все эти будущие «достоинства» – налицо... А как хотелось бы до конца полакомиться этим коротеньким – хрустким, как огурчик с огорода – дорожным романом…


 


*

Время считано, надо выбирать: за или против – классики, к которой уже никто ничего не добавит – или новоявленных дерзателей, возможно, критикой еще не раскушенных, и славе которых мы можем посодействовать одним нашим поднятием вверх большого пальца?


 


*


Разделаться, наконец, с этой мономанией чтения, забыть об ожидающей нас на полках нечитаной литературе, покончить с тратами на новинки, каждую неделю объявляемые в газетных и журнальных дополнениях – оставить лишнюю копейку молодым...


 


*


Сколько ни открывай себе новых книг – все они построены на  п е с к е  слов, и в какой-то момент, осыпаются перстью...


 

IV

 

 

PaulNougé, бельгийский сюрреалист – LAVISIONDEJOUEE («СОРВАВШЕЕСЯ ВИДЕНИЕ», 1933).

……………………………

«Неплохо бы было располагать всеобщей теорией видения, которая не противоречила бы фактам обыденной жизни…

Глаз продолжает видеть то, чего уже нет – звезду; на экране – исчезнувшее изображение; глаз не видит того, что слишком мимолетно – пулю, улыбку, или наоборот, медленно – рост травы, старение; узнает женщину, а это – не она, кошку, а это тапочка, свою любовь, а это – ничто… так что свобода глаза давно должна была бы нас насторожить.

Из этой «свободы», которая постоянно шла лишь нам в ущерб, пора бы извлечь, наконец, какую-то выгоду.

Штука, весьма неплохо удавшаяся фокусникам, правда, не без толики очковтирательства.

Так что, давняя мечта – сделать вещь невидимой, или самим нам сделаться невидимыми, не представляется отныне столь уж химерической. Причем, решение задачи никоим образом не связано с арабскими сказками... Достаточно представить себя с мешком свинца в руках, и райский сад, по которому пролегает ваш путь, перестанет существовать в ваших помутневших глазах, как и мы сами становимся невидимыми в свете прекрасной дамы, один вид которой способен утолить самый ненасытный мужской глаз. 

…Можно вспомнить еще историю «украденного письма» Эдгара По, и вправду, весьма поучительную.

Анатомия, физиология могут разыграть злые шутки над теми, кто верит им на слово; абстрактная психология и наука оптика нас буквально слепят.

Уподобление глаза зеркалу, темной камере, поистине чревато катастрофами.

Для видения недостаточно, чтоб освещенный предмет находился перед открытым глазом.  

Предметы не навязывают себя глазу, а лишь слегка пробуждают к более или менее четкому восприятию. Речи не может быть о какой-либо «пассивности» глаза. Видеть являет действие: глаз видит, как рука – хватает. Рука может быть в непосредственной близи от множества предметов, ничем, однако, не побуждаемая ими овладеть; открытый глаз скользит по бесконечным предметам, которые остаются для него физически невидимыми.

Видение – прерывисто.

Видим лишь то, что представляет для нас какой-то интерес. Интерес может возникнуть неожиданно и заставить нас обнаружить то, в непосредственной близости чего, не замечая оного, мы жили годы…»   


 


*


«Эстетическое» (или, этимологически – «чувственное»)


 – отнюдь не обманчиво (Декарт), хотя, кто станет отрицать, что глаз представляет нам землю плоской, солнце – кружащимся вокруг земли и железнодорожную платформу – от нас уплывающей, а – как начинал догадываться Кант – уже знание, уже разумение, но понимание «интуитивное», непосредственное, без всей этой (бесконечной, как только даем ей начаться) серии предпосылок, выводов, заключений, с помощью которых неискушенный ум до чего-то таки, как археолог до скелетов и оснований зданий докапывается, но – может ли человек довольствоваться скелетами!..


Так что искусство – куда отныне перекочевало понятие «эстетики» –  представляется не иначе, как самым средоточием Истины:


извлечь из всего данного (материала, момента…) то, что нас наиболее близко и жизненно (не только умственно) – затрагивает.


 

*

Смутно всеми ощутимая разница между западным искусством и всеми остальными — от Ближнего до самого Дальнего Востока, и на юг – вплоть до Африки и Океании... Но – как выразить эту разницу словесно? Трудов на эту тему — тьма, но есть ли у нас такая же тьма времени на их выяснение?

Возьмем хотя бы самые внешние — размеры картин, музыкальных произведений… Где японский Бах и его «Страсти», где Тициан, где Рубенс, где Пикассо!.. Не отнять, правда, у арабов «Тысяча и одну ночь» – но она-то у них и одна; у персов – Омара Хайяма, Хафиза; у хмеров — Ангкор-Вата…

Кому принадлежит Египет, Шумер?

Примат на Западе общественного начала над частным — откуда и монументальность форм, превосходящая настолько же миниатюрные формы Востока, сколь государство превосходит отдельного индивидуума. Феодальная Армения, Византия и вся христианская Европа (до конца Средневековья), не создала ничего выдающегося – до возведения, но уже не пирамид, а готических кафедральных соборов(и уже не как преддверий загробной жизни, а указателей рыночной площади)…

Феодальные — семьи, кланы не нуждались в искусстве, разве что в кулинарном («сие есть тело мое») и всякого рода прикладных – для женской половины дома.

Купцы же — равноправные продавцы-покупатели – целиком устремлены вон из замкнутого семейного круга – в простор безымянного «общества», и далее, глобального человечества; тут не побрякушки, не яйца Фаберже, а вещи полезные, универсальные, всем и всюду понятные и пригодные — в чем и состоит западное изобретение, философами названное – от слова «вкус» – искусством.


 


*

В Европе был один такой – Кафка, а вот, в Японии обнаруживаю – Кафу: однолетки, оба сотрудники страховых компаний, и оба – известное дело – сверхсексуально озабоченные…

Но – один рисует нам муки садомазохизма, распространенного тогда, в своей сугубо мазохистской разновидности, особенно в Центральной Европе (сам автор «Венеры в мехах»; определенно, Кафка, но и целая плеяда менее известных младших членов братии – Бруно Шульц, Давид Фогель, Макс Блехер…),

а у другого, синтоистали, таоиста или буддиста – не то что раскованность, а полное отсутствие чего-либо, от чего следовало бы «расковываться»: нет у азиатов понятия «первородного греха», отсюда и здоровое, нормальное, чуть ли не «галантное», а в корне даже подчиненное поведение с женщинами любых условий и сословий: гейшами, официантками и простыми проститутками – в домах свиданий, куда уважающий себя японец ходит так же регулярно, как англичанин курить трубку или играть в вист – в клубах, специально обустроенных для пользования мужской половиной общества.


 


*


Не забывать, иметь в виду (а ведь «советская»!..), что статьи БСЭ имели живых, индивидуальных (в стране поголовной коллективизации) авторов, и в них, порой, несмотря на усредненный стиль изложения, могли выражаться довольно оригинальные мысли. В статье Литература находим строки, явно исходящие не от литературоведа, а вполне сознательного автора, делящегося с нами не иначе, как собственным творческим опытом:


«Писатель не рассказывает и не размышляет о жизни, как это делают, например, мемуарист и философ; он творит, созидает художественный мир точно так же, как и представитель любого искусства. Процесс создания литературного произведения… связан с почти физическим напряжением и в этом смысле родствен деятельности художников, работающих с неподатливой материей камня, звука, человеческого тела (в танце, пантомиме). Эта телесно-эмоциональная напряжённость не исчезает в готовом произведении: литературный образ не только осознаётся, но и ощущается подобно восприятию предметного или музыкального образа; в нём закреплено творческое усилие, «преодолевающее» материал, зафиксирован творческий «жест».


 


*


Советская, или – ура-музыка!..


Акценты – обязательные тут и там – разбросанные по тесту пирога как «камешки» мальчика-с-пальчик – даже у Прокофьева...


 


*


Узнал из статьи литературного приложения газеты «Монд» (по поводу издания новых французских переводов Кафки в «Плеяде»), что всего его книг по сей день (с 1938 г.) в мире продалось ровным счетом 3 630 641 экземпляр... При его-то мировом успехе!


Руки опускаются – что-либо еще заставлять себя писать…


 


*


Серафимович – не Бедный, а закрепил-таки за собой место в пантеоне героев соцреализма!..

 

*


 «Неудачно выбрали себе девиз абсурдисты» – записываю в блокнот, еще не зная, что меня ожидает на стр.111 попутно читаемых «Воспоминаний» Артура Адамова: «нервировало уже само название «театр абсурда». И далее: «Жизнь не то, что абсурдна, а тягостна, нестерпимо, но всего лишь – тяжела».


Действительно – кто б от жизни ожидал «смысла», будь она нам хоть мало-мальски сносна, не говоря о том, чтоб мила и благосклонна – к чему человечество и пытается ее склонить – кропотливыми, терпеливыми, не всегда удачными, но уверенными шагами.  


 


*


Музыка, или ритм самой жизни – меняющийся первым, и меняющий все после себя.


Рок-н-ролл – с чего и начался развал Союза Советских…

 

*

По-армянски «сов» – голод (Армения, 1947), «хоз» – свинья, так что все эти «колхозы», «совхозы» отдавали чем-то неудержимо смехотворным в ушах – особенно, репатриантов, хватающихся за малейшую щепку – отвести душу и одержать хоть какой-то реванш над судьбой, сыгравшей над ними этакую злую шутку...

«Уни вермаг» – есть простыни,

«чуни дошаг» – нет одеял.

 

*

Крокодилы очень нежны с детьми, точнее, со своими детенышами… Организовывают на общественных началах ясли – ответственность за которые возлагает на себя одна из самых заботливых мам. (Из документального фильма).

 

*

Неприспособленность, неудержимая устремленность вперед – жизни.

На редкость урожайная, развешенная, как новогодняя елка золотистыми плодами – хурма...

Откуда-то вдруг – стая скворцов: в два счета очистят, гляди, всю эту роскошь…

По асфальтной дорожке, мимо дерева – паренек с баскетбольным мячом… Бум, бум, бум – вмиг разлетается во все стороны стая!

Но мальчика с мячом нет уже добрых десять минут, а скворцы и не думают возвращаться в эту сказочную зимнюю «кормушку»… Вперед, вперед и вперед!

Жизнь не знает попятных движений, и больно страшным показался им «баскетбольный мальчик»…

Так и мы: покидаем злачный Египет, свергаем батюшку-царя – лишь бы не застояться на месте – вперед, вперед, вперед!..


 


*


Не странно ли, что в Древнем Египте – той самой стране «молочных рек и медовых берегов», где жизнь текла, как безостановочный пир, лишь ритмуемый «перерывами», пользуясь которыми египтяне бросались в поля – жать (или сажать), в пустыню – строить пирамиды, в мастерские – ваять, в лаборатории – приготовлять косметику, снадобья; где, по весьма серьезным утверждениям историков, насчитывалось с сотню «выходных» в году – все вдруг приостановилось с приходом Иосифа, тезки нашего компатриота Виссарионыча, в два счета назвавшего на страну «семь казней» и повергнувшего весь народ в рабство.


А сегодня, нет ценнее: работать,работать и работать...

 

*

Чужестранец в проигрыше везде и всюду – держит-таки реванш, становясь на голову «хозяев» их лучшим – футболистом, поэтом, певцом, а того и гляди – вовсе императором, канцлером, «первым секретарем»...


 


*


Предпослать завершением всему моему писанию:


«От природы – еще до возникновения вопроса о смысле или абсурдности жизни, цель – в  целостности: не сохранении, а достижении, осуществлении, «исполнении» самих себя – половинчатых (неполноценных) от рождения».

 

*


Творчество не должно отличаться от прочих наших дел. Надо и честь знать...


Футболисты в тридцать, пенсионеры – в шестьдесят, лишь почему-то художники и поэты пишут и пишут, никак не остановиться: тормоза такого, как будто, в этих дисциплинах нет...


 


*


Минуту, а то и целых две вчера, искал по всей квартире очки – нося их на носу... Посмешище, благо, обошедшееся без свидетелей. Лишь – не сдержался, поделился хохмой с супругой. «Слишком много времени проводишь над своими текстами»...


Нос, то, на чем – с одного конца квартиры до другого – несутся очки.


 


К списку номеров журнала «МОСТЫ» | К содержанию номера