Александр Матлин

Культурное ущелье

В английском языке есть выражение culture gap. В буквальном переводе это «культурная щель», иначе – культурный зазор, пробел, разрыв и т.п. В общем, такое различие в культурах, которое не позволяет людям, выросшим в разных странах, понять друг друга.  Если вы, дорогой читатель, иммигрант из России или, не дай Бог, из Советского Союза, вам это не надо объяснять.  Мы с вами это хорошо знаем на собственном мучительном опыте. 

Считается, что культурный зазор преодолим. Что мы всегда можем столковаться с американцами, израильтянами, немцами, канадцами, и даже, наверно, с китайцами.  Надо только, чтобы стороны проявляли дружеское терпение и взаимную симпатию.  И тогда можно перешагнуть эту проклятую щель и с восторгом проникнуть в культуры друг друга. 

Я тоже раньше так думал. И прожив в Америке большую часть жизни, не сомневался, что моя иммигрантская проблема культурной ассимиляции давно преодолена и забыта... Но однажды эта уверенность предательски пошатнулась.Причиной того стал совершенно пустяковый эпизод, даже не эпизод, а просто разговор со старыми друзьями, о котором я сейчас случайно вспомнил.

Но давайте с начала.

 

Началом послужил юбилейный банкет по поводу моего дня рождения.  Мне исполнилось что-то такое внушительное с окончанием на ноль. Как вы знаете, дни рождения с окончанием на ноль принято пышно праздновать. Мой банкет удался на славу.  Как полагается, гремели тосты в мою честь и, конечно же, извергалось нескончаемое изобилие стихов в мою честь, поскольку наш  брат иммигрант горазд на рифмоплётство. И всё это, признаюсь, было несправедливо по отношению к моим американским гостям, коих присутствовало значительное количество.  Они выслушивали эти рускоязычные потоки остроумия с растерянными лицами и при каждом взрыве хохота переглядывались друг с другом и тускнели. 

Ятоже не сплоховал и сочинил стих.  Он был адресован моей маме.  Тогда она была ещё жива, присутствовала на банкете и вместе со всеми хохотала, хлопала в ладоши и произносила тосты, хотя ей было уже под девяносто.  Чувство юмора ей никогда не изменяло, так что моё стихотворение она приняла с восторгом.  Стихотворение начиналось так:

Спасибо, мать, что родила,

Что  организма не жалея,

На свет меня произвела,

Простого русского еврея!

Эта первая строфа была встречена смехом и аплодисментами, что, конечно, повергло моих англоязычных гостей в уныние.  А тут, как назло, последовала вторая строфа, вызвавшая ещё более бурную реакцию среди русскоязычных гостей и ещё большее расстройство среди американцев:

Спасибо, мать, что в те года,

Когда меня в себе носила,

Ты всё снесла, хотя тогда

Тебя, наверно, мной тошнило.

 

Я не буду приводить стихотворения полностью. Оно довольно длинное и носит несколько личный характер. Скажу только, что оно было принято с ликованием, хотя сам я не отношу его к числу моих лучших камерных сочинений для друзей и родственников.

На следующий день после банкета меня посетилимои соседи и старые друзья Арни и Вельма.  Это были такие близкие друзья, что мы запросто заходили друг к другу без звонка, что в Америке считается недопустимым. Наши дома были рядом, забора между нами не было, и мы ходили друг к другу дворами, прямо по траве, не выходя на улицу. Арни и Вельма, конечно, участвовали во вчерашнем банкете и теперь заскочили, чтобы выразить благодарность и восхищение.

–  Кстати, – сказал Арни, – мне кажется, ты написал очень смешное стихотворение, потому что твои гости прямо умирали от хохота.  Не мог бы ты перевести его нам или, хотя бы, просто рассказать, о чём оно?

–  С удовольствием, – ответил я. – Это стихотворение посвящено моей маме.  Давайте прямо по строчкам.  Значит, так. Спасибо, мать, что родила...Thank you, mother, forgiving me birth.

 –   Спасибо за что? – не поняла Вельма. 

 –   За то, что она меня родила.  Я благодарю свою мать за то, что она подарила мне жизнь.

–  Странно, – сказала Вельма. – Разве это не её биологическая миссия?

  –  Ну почему странно, солнышко? – вмешался Арни. – Я как раз понимаю, что это даже может быть смешно.  Алекс благодарит свою мать за своё рождение.Она ведь могла сделать аборт.  Ха-ха-ха.

–  Дальше, – сказал я. – Что организма не жалея, на свет меня произвела, простого русского еврея...That with no concern about your body, you brought into this world me, a simple Russian Jew. Это понятно?

–  Не совсем, – сказала Вельма. – Что эты имеешь в виду, когда ты говоришь, что она не беспокоилась о своём теле?  Почему она должна была беспокоиться?  Ты намекаешь на кесарево сечение?

–  Нет, нет.  Просто я хочу сказать, что... знаешь... Наверно, это не так просто, выносить ребёнка.  А потом его еще надо родить.  И моя мать через всё это прошла.  Ради кого?  Ради меня.  И вот за это я её благодарю.

–  Конечно, – согласилась Вельма. – Если уж выносила, надо рожать, никуда не денешься.  Я помню, когда я была беременна Джейком...

–  Подожди, солнышко, – перебил Арни. – Про свою беременность ты потом расскажешь.  Меня другое интересует.  Вот, Алекс, ты говоришь, что она родила еврея.  Какое отношение к её родам имеет твоя религия?

Я почувствовал, что тонкая трещина взаимонепонимания, возникшая пять минут назад,  начала угрожающе раширяться.

 –  Да пожалуй, никакого, – неуверенно промямлил я. – Просто... как бы это объяснить... просто я как бы признаю, что она меня родила.  А я как бы еврей.  Значит, она родила еврея.

–  Погоди, здесь что-то  не так, – сказала Вельма. – Твоя мать еврейка?

–  Еврейка.  Папа тоже еврей.

–  Папа тут не причём.

–  Как это не при чём? – возмутился я. – А кто же тогда при чём? Сосед дядя Вася, что ли?

–  Папа не при чём – решительно повторила Вельма. – Главное – мама. Если она еврейка, значит ты тоже еврей, и никого другого она не могла родить.Почему надо говорить, что она родила еврея?

–   Потому что это смешно.

–   Что смешного в том, чтобы быть евреем? – спросила Вельма.

–   Да, что в этом смешного? – повторил Арни.

–   Вы меня неправильно поняли – сказал я. – Конечно, нет ничего смешного в том, что я еврей.   Это, даже наоборот, печально.  Но у нас, русских, то есть, я хотел сказать, у людей из России слово «еврей» считается смешным.  Как только скажешь «еврей», так все хохочут прямо до слёз. Вы сами видели.

–  Ага, вот в чём дело! – обрадовался Арни. – Теперь понятно, почему они смеялись.  Хорошо, что ты объяснил.

–  Да, – сухо заметила Вельма. – У русских очень тонкое чувство юмора.  Давай дальше.

–  А дальше так, – сказал я, с облегчением возвращаясь к основной теме. – Спасибо, мать, что в те года, когда меня в себе носила, ты всё снесла, хотя тогда тебя, наверно, мной тошнило.  Thank you, mother, that at those years, when you were bearing me, you endured…

– Стоп, стоп, стоп, – перебила меня Вельма. – Это неправильно. Ты  должен сказать «в те месяцы» а не в те годы.  Детей не носят годами.

–  Конечно, – сказал я. – Конечно, ты права. Но месяцы тут не при чём.  Я говорю, что в те давние годы, когда...

–  Ты должен сказать «в те месяцы», а не «в те годы» – отрубила Вельма. – Нормальная беременность продолжается девять месяцев.Даже когда я была беременна Джейком...

–  Не отвлекайся, солнышко, – мягко попросил Арни.

–  Ах, да пойми же, Вельма... – Я начал чувствовать лёгкое раздражение. – Может быть, я не точно перевёл. Я имею в виду далёкие, давно прошедшие годы, понимаешь? То есть то время, когда я ещё не родился, а мать меня носила.

–  Послушай, – сказала Вельма, начиная чуть-чуть выходить из себя. – Не спорь со мной. Я женщина.  Ни одна женщина, даже русская, не может вынашивать ребёнка годами.

Я сделал глубокий вдох и вял себя в руки.

–  Конечно, Вельма, –  сказал я ласково. – Конечно, ты права. Конечно, я неправильно перевёл.  Забудь про года.  Это у меня такой корявый английский.  На самом деле я написал не «в те года», а «в то далёкое время».

–  Ну, тогда другое дело, – сказала Вельма с облегчением.

–  Да, совсем другое дело – обрадовался Арни. – Я так и знал, что ты написал очень талантливое стихотворение.  Молодец.  Вообще, русские люди очень талантливые, правда, Вельма?

–  Да, очень талантливые, – согласилась Вельма. – Помнишь, котик, тот замечательный русский фильм, который мы недавно смотрели? Как он у них называется?  Леви...Левинский... Левинзон...

–  Левиафан?

–  Да, он самый.  Прекрасный фильм.  Жаль только, что они главного героя сделали убийцей.

            –  Как? – оторопело выдохнул я. – Он не убийца! В этом весь смысл, что...

            –  Конечно, убийца. Убивает жену из ревности, – разъяснил Арни.

            –  Да нет же! Вы не поняли! Его подставили! Это хозяин города, мэр или кто он там, таким образом от него избавляется, потому что...

            –  Чего тут не понять – сказала Вельма с явным раздражением. – Конечно, этот мэр города – негодяй, но он тут не при чём. Там суд разбирает дело и признаёт главного героя виновным на основании улик. Суд всегда независим. Так что это ты, наверно, ничего не понял.

            Я почувствовал, что культурная щель разверзлась и оказалась глубоким, непреодолимым ущельем, из которого веяло холодом взаимного отчуждения.  Видимо, мои друзья тоже это почувствовали.

            –  Солнышко, нам пора; я забыл принять свои таблетки, – сказал Арни.

Мы расцеловались, не глядя друг на друга. В окно я видел, как они, держась за руки, медленно шли к себе домой, ноне через двор, как обычно, а по улице. Похоже, что пропасть между нашими дворами уже нельзя было перешагнуть.