Марина Палей

Три стихотворения

 

Август. Сказочка

 

Вот бредёт Алёнушка по лесным (и не только) по тропам.

В руке — не лукошко с грибами — футляр с лаптопом.

Она без лаптопа —  ни мысли, ни вздоха, ни звука.

Братец Иванушка — такая лаптопу кликуха.

 

И вот молвит брательник  ей возле пенька-скамейки:

«Присядь, сестрица, — сели мои батарейки.

Поменяй  скорее —  и боле тревожить не стану.

Не жрать же с устатку святую небесную прану».

 

Шарит Алёнка в карманах: ключи от мотоциклета…

Зажигалка… жвачка… помада… сломанная  сигарета...

Присела сестра на пенёк  —  и прямо в лицо экрану:

«А что коль и впрямь отведать небесную прану?»

 

И зажёгся тут глаз нездешний в экране голодном.

И говорит тот глаз языком русским, свободным:

«Иди ко мне, тёлка, иди, — по совести, не для блуду.

Я — царевич Иван, я не волк — любить тебя буду».

 

А лес вокруг шумит: «Не ходи, Алёнка!

Там — мясорубка, ох! там — адская костоломка!

Там — оборотни, погрязшие в подлости да коварстве!

Уж сколь народу там сгинуло, в виртуальном-то царстве!»

 

Но лес виртуальный — обычного леса слаще:

Вкруг принца Ивана — цветы,  волшебные чащи…

И вошла Алёнка в тот пруд — по колени, по грудь, по плечи…

И растворилось в экране всё её человечье.

 

…Вот идут  ввечеру по тропе два  поддатых копа.

А на пеньке — ничего, кроме трусиков да лаптопа.

Ну, ментам, ясный пень, не сродни особенное  витийство:

«Оформляй, слышь, Серёга, изнасилование и убийство».

 

Сыну Марины Мнишек

 

 «...есть предположение, что петля не задушила его;

он замёрз»
(Исторические хроники)

 

 

висит в петле трёхлетний ребёнок

таков ему дан конец

зовут (иль уж «звали»?) — Иван Ворёнок

ну, то есть — изменник, лжец

 

в петле, на морозе,  некуда деться,

снег плотно забил ему рот,

и пляшет,  пляшет детское  тельце

от ветра — иль бог разберёт

 

когда меня снова родят в этом мире,

я снова буду кричать…

пусть камнем!  пусть крысой!  очком в сортире!

но не — человеком — опять

 

 

***

расплету свою косу на три длинных речки-ручья
вот эта, седая, пусть будет словно ничья —
точнее, моя — ледяная подруга зим
соль моего ума смертельна другим
второй ручей — ярок и чёрен, горяч, как смола...
сожгла в себе человека, пока его отплела
он тоже лишь мой —  бунт, одинокий гнев,
который срывался порою в любовный напев
а эту — русую, нежную  женщину-прядь —
не знаю, ей-богу, кому из людей отдать
пущу её по ветру — пусть разлетится, как прах,
который осядет в любых — и ничьих руках

К списку номеров журнала «МОСТЫ» | К содержанию номера