Евгений Ройзман

Реки Вавилона

РЕКИ ВАВИЛОНА



При реках Вавилона, там сидели мы

и плакали, когда вспоминали о Сионе...

Псалом 136



Вот реки Вавилона. Здесь сидим.

Евфрат удавом проползает мимо.

О, мой народ,

Зачем я не был с ним

На белых стенах Иерусалима.

Я не погиб...

Проклятый Вавилон,

Безумствуешь...

Ты буен, пьян и весел.

И песен ждешь. Но слышишь только стон.

Мы не поем врагам священных песен.

Мы Иерусалима не забыли.

Нас не сломила горькая утрата.

Так плакали. И наши слезы плыли

По мутным водам желтого Евфрата.



*  *  *

...И семь свечей, и сладкое вино,

Талмуд и свиток Торы, и давно

Заснувший город, черное окно,

И тишина, и юная Суббота...

Больничная палата, тишина,

Багрицкого рыдающие строки,

Столица в грязной раме из окна.

И только Бог мне установит сроки.

Я сам себя здесь бросил одного.

Я просто глуп. Иль глух, по крайней мере.

Москва слезам не верит, что с того?

Самой Москве давно никто не верит.

А раньше верили. Красавица Москва!

Глуха, слепа и с тем косноязыка.

Толста, сыта... как немощны слова!

Двулична, краснолица и безлика...

Да что Москва? Неверная жена

Или, скорей, порочная невеста.

Моя любовь к Москве искажена

Всем тем, что до меня имело место.

 

*  *  *

Все давно уже плоды с деревьев сорваны,

А которые не сорваны – надкушены.

Все равно, куда идти, в какую сторону,

Только вы меня, пожалуйста, не слушайте.

Зря рождавшийся и живший понапрасну,

И рассыпанный, совсем как горстка риса,

Вдруг пойму, что вот, пришел к Экклезиасту,

А Экклезиаст уже написан.

*  *  *

...одинокий Ной,

Ступив на трап, шаги свои замедли

И вслух скажи, взглянув на эту землю:

Я не достоин родины иной.

Когда шаги услышишь за спиной,

Остановись и успокойся, чтобы

Вздохнуть глубоко и сказать сквозь зубы:

Я не желаю родины иной.

Когда последний день перед войной,

Еще не поздно, не упало слово,

Не надо ни спасения ни славы,

Оставь меня, я встану под стрелой.

Когда уже затихнет за стеной,

По-новому увидишь и покажешь,

А все к земле ты слова не привяжешь.

Я не желаю родины иной.



*  *  *

…Она уйдет. Останови луну.
Подлунный мир белеет под луной.
Луна летит. Она над той страной.
Бежим, бежим скорее в ту страну.

Далекий путь. Прозрачный лунный свет.
Луна светла, легка и далека.
И вслед за ней. Другой дороги нет.
И белый путь ведет за облака.

Тревожный шелест. Стаю унесло.
Прибой грохочет. Брызги на лице.
Луна исчезла. Солнце не взошло.
Но это все произошло в конце

Того пути, что я не одолел.
Куда я шел, о чем я говорил?
И потерялся, и не долетел.
Простите все, кого я повторил…

 

*  *  *

В империи развал.

Шумят рабы.
Спартак в ударе. Просветлели лица.
Но чучело вождя в плену томится,
А из провинций всё текут гробы.

Окраины бурлят. Им отделиться
Хотелось бы. Кто в лес, кто по грибы,
Куда угодно. Лишь бы от судьбы.
А император волен застрелиться.
Сенат прогнил. Лишь выправка да спесь.
Все скурвились. Пора срывать погоны.
Из Сирии выводят легионы.
Всё правильно. Они нужнее здесь.

Империя, как тот презерватив,
Что пацаны всем скопом надували,
Вот-вот взорвется, матушка.
Едва ли
Империю спасет инфинитив.

Что делать? Сам не знаю.

Но держись
И утешайся запрещенным средством.
Поэту не к лицу спасаться бегством.
Но все же крикнуть хочется:
«Ложись!»



*  *  *

На дворе скворец клевал

и крошил табак

на тарелочке лежал

грустный пастернак

Доносился ветра свист

веточки дрожали

и упал с березы лист

его ференц звали

А над речкою стоял

невеселый парк

по дорожке там шагал

его звали марк

А скрипач играл играл

спрятавшись на крыше

и шагал себе шагал

выше

выше

выше

 

*  *  *

Я хотел бы жить. И не только.

В другой стране,
А не в той, которой сегодня (вот так) живу я,
Где бы я мог погибнуть не в драке, но на войне,
Где в понятье «мужчина» не только наличие…

Там, где чистый рассвет, а потом тревожный закат,
Там, где в путь провожают без ругани, слез и плача,
Там, где светятся окна и где по ночам не спят,
Где конкретный смысл имеет слово «удача».

И еще я долго могу о том говорить,
А на самом деле, пойми: все гораздо ближе,
Лишь вздохнуть, улыбнуться,
и встать, и дверь отворить,
И шагнуть за порог, все оставить и жить.

И выжить.

А когда я вру, пусть мне не дожить до весны.
Пусть мне впредь не мечтать ни о какой победе,
И пускай мне больше не снятся цветные сны,
И пускай машина моя без меня уедет.



*  *  *

Белый туман. Предрассветная тишь.

Тишь (куда денешься?) да благодать.

Как ни глядишь – никого не видать.

Да и вообще – никого не видать.

Хочешь, не хочешь – вокруг никого.

Да ты не понял – не здесь, а везде.

Кроме тебя.

И тебя одного.

И твоего отраженья в воде.



ПРЕДПОСЛЕДНИЕ СТИХИ



...плотнее туман, не пробьюсь, и никто не услышит.

Давно ухожу, не заметили, тише, и выше,

И выше.

И ночь неожиданно холодом дышит,

И глупые голуби гордо воркуют под крышей,

И белый туман развернулся плотнее и шире,

Все шире. И только спасенья, что выше и выше.

Оставь, отойди, мне немного еще.

Поспешили...

Ликуйте, уроды.

А я отвернулся и вышел.


К списку номеров журнала «Литературный Иерусалим» | К содержанию номера