Мой Тургенев

Почему я читаю И. С. Тургенева

Наш постоянный автор.

Среди русских писателей-классиков, которых читаю-перечитываю, И. С. Тургенев, как и А. С. Пушкин, занимает особое место. Я подружилась с ними еще в школьные годы, прошедшие в Сибири, в Горном Алтае.

У Марины Цветаевой есть поэтическая проза — «Мой Пушкин». У меня тоже есть «мой» Пушкин. Есть и «мой» Тургенев. Сначала пришел ко мне Александр Сергеевич, потом — Иван Сергеевич. Я полюбила их всем сердцем. Они стали мне как бы родными людьми. Настольными для меня были тогда — наряду с пушкинскими и тургеневскими произведениями — «Записки охотника», «Накануне», «Ася», «Вешние воды», «Рудин», «Му-Му», «Стихотворения в прозе»,— книги француза Антуана де Сент-Экзюпери и американца Эрнеста Хемингуэя, прежде всего — «Старик и море», но И. С. Тургенев по жизни — всегда рядом со мной и до сего времени.

Еще в восьмом классе записалась я на факультатив по литературе, который вела моя любимая учительница Г. А. Голова. И мой первый доклад, полностью подготовленный самостоятельно, был по роману «Рудин»,— сама выбрала эту тему. Доклад удался. Помнится, даже с телевидения из г. Бийск приезжали снимать наши занятия на факультативе и мое выступление с этим докладом.

После прочтения романа «Накануне», благодаря яркому образу главного героя, болгарского эмигранта-патриота Инсарова, деятельного, волевого, мне очень полюбились болгары. И когда, спустя годы, была в Болгарии, очень тепло воспринимала их именно через его личность.

Но особенно близки мне стали «Записки охотника», прежде всего рассказы «Бежин луг» и «Хорь и Калиныч», потому что в них я нашла как бы знакомых мне людей — сибиряков. Вон он, Калиныч,— один наш сосед; Хорь — другой: очень похожи на тургеневских. А мальчишки из «Бежина луга» — это мой старший брат Володя и его друзья. Они так же жгут вечерами костры на берегу реки Маймы, где мы всегда купаемся, или у подножия горы Камушек, рассказывают разные истории, порой такие жуткие, что потом поодиночке боимся идти домой темными переулками.

Да и сцены охоты, описание утренней «тяги»,— все это мне было так знакомо: мой отец тоже был заядлым охотником. Охотился не только на крупного зверя в тайге и в горах, но и на дичь: уток-чирков, гусей, вальдшнепов, тетеревов. Иногда зимой даже нас с братом брал на катунские острова пострелять и «почитать» на снегу следы зверюшек и птиц. Так что герои тургеневских рассказов для меня — не только реальны, «списанные» с простых людей, но и вполне узнаваемы.

Мой самый первый студенческий друг появился тоже благодаря Тургеневу. Я сидела в библиотеке, недалеко от студенческого общежития, где жила, будучи абитуриенткой, и готовилась к вступительным экзаменам по устной литературе. Рядом подсел симпатичный парень. Познакомились. Оказалось, он после службы в армии и учебы на подготовительном отделении университета, уже закончил первый курс журфака. После летней сессии уехал пораньше на стройку в составе ССО (студенческого строительного отряда),— реконструировали вокзал на крупной железнодорожной станции Агрыз, что в Татарии. Приехал пересдавать русскую литературу и в данный момент штудировал произведения Тургенева. Он обратился ко мне с просьбой помочь ему разобраться в вопросе о типичности и личностных индивидуальности и своеобразии Хоря и Калиныча из «Записок охотника», как представителей российского крестьянства (дословно формулировки вопроса не помню, но суть его именно такая). С тургеневскими героями,— не только с этими, но и с другими, прихватив и романы «Отцы и дети» и «Накануне»,— мы долго разбирались вместе. Потом вместе пошли в студенческую столовку, там он познакомил меня со своими друзьями с журфака, к которым мы подсели за стол, и наша дружба завязалась на все студенческие годы.

В Казанском госуниверситете на устных вступительных экзаменах по литературе дополнительный вопрос мне был задан как раз по «Запискам охотника»: народность на примере, в частности, рассказа «Хорь и Калиныч». Вот такое совпадение. В итоге литературу сдала на «отлично».

...Недавно так захотелось почитать что-то для души, наше, русское; подошла к книжному шкафу, пробежала глазами корешки книг. И рука тут же потянулась к тургеневским «Избранным произведениям» (с его юбилеем это никак не связано — просто мне захотелось почитать именно его) — зачитанная книжица 1972 года выпуска, местного, «Приокского книжного издательства», в мягком переплете. Перелистываю пожелтевшие страницы, и сердце мое откликается тихим ликованием: «Ага! Вот оно — заветное! Вернусь-ка я — в который-то раз! — к «Бежину лугу». Читаю с затаенной радостью: как все описываемое правдиво и близко сердцу моему! И как художественно, лирично, образно показано автором, будто я сама прошлась по тому росистому, сумеречному лугу, посидела с крестьянскими ребятишками у костра, послушала их разговоры со страхами — суевериями.

Взять хотя бы вот эти строки: «...Казалось, вместе с вечерними парами отовсюду поднималась и даже с высоты лилась темнота... ...Все кругом быстро чернело и утихало, одни перепела изредка кричали... ...поле неясно белело вокруг; за ним, с каждым мгновением надвигаясь громадными клубами, вздымался угрюмый мрак. Глухо отдавались мои шаги в застывающем воздухе... ...Побледневшее небо стало опять синеть — но то уже была синева ночи. Звездочки замелькали, зашевелились на нем...

...Казалось, отроду не бывал я в таких пустых местах: нигде не мерцал огонек, не слышалось никакого звука. Один пологий холм сменялся другим, поля бесконечно тянулись за полями, кусты словно вставали вдруг из земли перед самым моим носом. Я все шел и уже собирался было прилечь где-нибудь до утра, как вдруг очутился над страшной бездной. Я быстро отдернул занесенную ногу и, сквозь едва прозрачный сумрак ночи, увидел далеко под собою огромную равнину. Широкая река огибала ее уходящим от меня полукругом; стальные отблески воды, изредка и смутно мерцая, обозначали ее теченье. Холм, на котором я находился, спускался вдруг почти отвесным обрывом; его громадные очертания отделялись, чернея, от синеватой воздушной пустоты, и прямо подо мною, в углу, образованном тем обрывом и равниной, возле реки, которая в этом месте стояла неподвижным, темным зеркалом под самой кручью холма красным пламенем горели и дымились друг подле дружки два огонька. Вокруг них копошились люди, колебались тени, иногда ярко освещалась передняя половина маленькой кудрявой головы... Я узнал, наконец, куда я зашел. Этот луг славится в наших околотках под названием Бежина Луга...».

Какая поэтическая лиричность в прозе! Какая гармония слога! Как точно и сокровенно передано состояние и природы, и человека! Какая простота и вместе с тем изысканность стиля! И какая рускость в этом языке! Это же — словесная музыка. Переставь хотя бы пару слов, и лад, гармония, целостность картины нарушатся. Простые русские слова, филигранной вязью сплетенные в предложения, звучат как лиричная, трепетная, трогательная и изысканная музыка высших сфер, рождающая в душе способного уловить ее ответные трепетные и высокие чувства, ложатся бальзамом на душу. Для меня тургеневское слово поистине целительно.

...Минувшим летом стояла я на смотровой площадке, что в родовой усадьбе великого поэта В. А. Жуковского, близ села Мишенское Белевского района Тульской области, недалеко от его бюста, с сердечным замиранием глядя на громадную впадину, развернувшуюся прямо передо мной, а за нею — на необъятную ширь, раскинувшуюся в буйстве сочной изумрудной августовской зелени на все стороны до самого синего горизонта, невольно вспоминала Тургенева, ассоциируя увиденное с его описанием Бежина Луга.

И опять же думала о том, что вот это и есть первозданная Русь, какой видели и запечатлели ее в своем творчестве гениальные русские поэты и писатели,— великая, мощная, необозримая и необъяснимая,— один вид просторов которой рождает в душе и трепет, и нежность, и патриотические чувства — точно также, как творчество И. С. Тургенева — истинно русского нашего писателя, сумевшего словом столь искусно и зримо распахнуть эту русскую ширь и человеческую душу перед взором читающего его.

...В августе прошлого года, после очередного обращения к Тургеневу, я, желая тут же поделиться переполняющими меня сокровенными чувствами, вызванными его творчеством, написала мужу, находящемуся в отъезде: «Вот только что перечитала Тургенева — «Записки охотника», в т.ч. рассказ «Бежин луг» и др. Это, конечно, не просто талантливо: «…там Русь, там Русью пахнет…», как сказал Пушкин. Удивительно: как им, дворянам, удавалось так глубоко проникать в крестьянскую душу и жизнь?! Без любви к ближнему, к тому же крепостному крестьянину, дворовому, так не напишешь. А тургеневская природа! Она осязаема, объемна: ты словно сам бредешь теми росными лугами, смотришь на тот восход или закат. Кто-то ныне говорит, что Тургенев слащав, уныл, не динамичен в наш динамичный век; в общем, устарел и ничего уже не может дать современному читателю. Нет, это вовсе не так! Даже если бы он написал только «Записки охотника», все равно он был бы классиком. Классик — это тот, на мой взгляд, кто глубоко и правдиво погружает читателя в свою эпоху, передает ее образно, зримо, осязаемо в деталях, характерах, поступках, душевно-психологических и духовных проявлениях и многом-многом другом, что включает сама жизнь, что составляет духовную, нравственную сущность человека и целого народа, нации, но что, к сожалению, как-то ускользает от обывателя.

Тургеневскими «Записками охотника» можно лечиться, как психотерапией, тем же описанием природы в «Бежином луге», его рускостью; каким-то глубинным гуманизмом, в смысле милосердия, единения и соучастия с ближним, даже вовсе не знакомым, что так характерно именно для русского человека и составляет его суть и чего так не хватает ныне. Великие наши писатели как раз и поднимали вопросы человеческого духа, выстроенные на христианской основе, прославляя фундаментальные, нетленные морально-нравственные ценности, во все времена помогающие русскому человеку преодолевать все трудности, выстоять и победить.

Даже не проповедуя открыто христианское мировоззрение, в своем отношении к ближнему, к природе, животным и всему вокруг, он — истинный православный писатель.

Все-таки как хороши наши русские классики! Во всем мире мало им равных. И как они велики! Какие социально-общественные, нравственные, духовно-пси­холо­ги­чес­кие глыбы поднимают своим творчеством! Вот истинный пример нам, пишущим, для подражания, хотя бы приближения к ним…»

В ответ я получила от мужа следующие строки: «Поражает меня вот что: как ты при такой глубокой погруженности в суету, в эту сумятицу буден, все еще сохранила в своей душе такое глубокое понимание и тонкое восприятие классики, того же Тургенева, его великих «Записок охотника»! Наша революционно-демок­рати­чес­кая критика язвительно назвала их «Записками барина». Им нужны были великие потрясения, революции и войны, а Тургенев — ну да, барин, и что же в этом плохого! — Он воспевал жизнь, Россию и радость жизни в ней, на ее просторах. Он воспевал красоту, в том числе красоту и одухотворенность русских женщин. Посмотри, какие они у него красивые, внутренне и внешне! А сейчас в моде, в ходу мат, вульгарность, грубость, жестокость, злой и жесткий расчет; любви нет, есть только секс, дружбы нет, есть деловой расчет и партнерство, о сострадании и прощении и не спрашивай! Ну зачем же такому поколению нужен Тургенев?! Или даже Пушкин... Пушкина тоже не любят, считают — Пушкина-то! — примитивным. Почему? Потому что сами примитивные, с куцыми компьютерными мыслями, бараньими мозгами…»

Жестко?! Но, думаю, во многом справедливо. Да, действительно, Тургенев воспевает жизнь в разных ее проявлениях, ее красоту, гармонию и одухотворенность; любовь в широкой трактовке этого понятия — к родине, ближнему, между мужчиной и женщиной — жертвенность во имя нее, а это никогда не устареет, потому-то в нашей семье любят его и читают.

Вообще, если говорить обобщенно и очень коротко, меня у Тургенева больше всего привлекают не только лиричность, язык и стиль его произведений, но главное,— и это даже удивляет! — насколько глубоко и искренне он, барин по происхождению, воспитанию, образу жизни, смог проникнуть во внутренний мир, психологию, быт, традиции и даже поверья и суеверия, в сам дух крестьянина — все то, что именуется народностью — и передать это в своем творчестве. Без искреннего интереса, любви, сочувственного отношения к так называемому простому человеку это просто было бы невозможно. Да, он глубоко и всесторонне показал нам не только представителей своего класса и среди них вышедшего на общественно—политическую сцену «нового человека», но и крестьянина — наиболее значительную составляющую народонаселения той, прежней, России — девяносто процентов.

И еще: тургеневское чувство родины, глубинного подлинного ее духа. Несмотря на то, что многие годы он прожил вдали от нее, за границей, где и умер, но малую, как и большую свою Родину, он всегда нес в сердце, был предан ей и верен. И сегодня читающему его он как бы заново многое открывает в этом нашем патриотическом мироощущении.

Примеч. авт.: Я благодарна моей школьной учительнице русского языка и литературы Галине Александровне Головой,— светлая ей память, в расцвете лет покинувшей этот мир,— привившей любовь к отечественной литературе, в том числе и к И. С. Тургеневу, во многом поспособствовавшей пробуждению моего интереса к литературному творчеству и поддержавшей этот интерес. Когда в старших классах я делилась своей мечтой стать журналистом и поехать поступать на журфак, в университет, многие меня отговаривали: «Очень трудно поступить — огромные конкурсы, легче поступить в местный пед». Галина Александровна, наоборот, заинтересованно одобрила мое стремление: «Хороший выбор. У тебя есть к тому способности. Усиленно готовься, и — все получится». Ее слова меня окрылили и укрепили в намеченной цели. Она подарила мне книжку «В помощь начинающему корреспонденту», которая сопровождала меня все студенческие годы, когда я училась на факультете журналистики Казанского госуниверситета, и в первые годы как молодого специалиста, пришедшего после вуза в редакцию. Своей журналистской профессии я осталась верна на всю жизнь, посвятив ей более сорока лет. А ту книгу я до сих пор храню, как память о Галине Александровне — Учителе с большой буквы. И такими были все наши учителя, многих и многих из которых ныне уже нет в живых, светлая им память.

Училась я в Горном Алтае (ныне Республика Алтай), в Майминской общеобразовательной средней школе № 1, где и преподавала Г. А. Голова и другие наши замечательные учителя. Они, несмотря на советское безбожие, дали нам гораздо большее, чем знание предметов,— христианские основы жизни: творить на земле добро, быть честными, ответственными, патриотичными, любя свою страну и свой народ, ставя во главу угла совесть и понятие о чести, порядочности. Огромная всем им благодарность и низкий поклон. Они живы в памяти и сердцах их учеников.