Пуля

-1-
То, что в воздухе пропело,
то, что от тоски излечит, -
это станет частью тела,
это будет частью речи.
Это частью тела было,
с ней рождаются порою.
В Пятигорске небо плыло,
проплывало над горою.
-2-
1986

Лето прыгает с откоса,
стёкла в доме дребезжат,
позолоченные осы
над стаканами кружат.
Позолоченные осы
прилетели из жары,
из далёкой Сарагосы -
в наши нищие дворы.
В белом мареве июля
выпадает из страниц
лишь серебряная пуля -
на прохладу половиц.
Подбери и спрячь в ладошке.
Спрячь навеки, навсегда,
до тех пор, пока в окошке
не осенняя вода.
А потом - дожди и плащик,
расставанье насовсем.
Этих слёз больней и слаще
ты nie wiesz и я nie wiem.

Русское

-1-
Н. П.

Поскорей бы осень что ли,
с горькой солью непогод,
самой нежной солью боли,
нежной музыкой невзгод,
расставанием с жарою.
С паутинкой на лице
и - прохладною порою -
с поцелуем на крыльце.
День всё меньше, ночь всё глуше,
и у света меньше прав,
и глядит вослед Катюше
побледневший хмурый граф.
-2-
Прекрасней пейзаж, чем открытка,
чем строчка стихов натощак.
Не скрипнет от ветра калитка,
лягушки в пруду верещат,
друзья наливают в стаканы,
друзья принимаются петь.
На то и даны им Тарханы,
чтоб в дальних краях умереть,
и чтобы жара в Дагестане,
чтоб труп там лежал, недвижим,
чтоб с песней и бражкой в стакане
они бы склонились над ним.
-3-
Р. Г.

Артиллерия и флаги,
перестрелки, кровь, война.
Но страшнее лист бумаги,
чёрный лист и тишина,
лепетанье бабье парки.
А потом - вокзал, буфет,
в городском осеннем парке
городской осенний свет.
А потом - страшней, чем слёзы, -
всё вокруг пойдёт ко дну
под сигналы паровоза
до Ростова-на-Дону.

17 октября

Покинуто всеми богами -
а те, что остались, не в счёт -
течет это небо над нами,
как чёрная речка течёт.
Как речка, как чёрная. Словно
Шопена приём болевой,
который этюдом условно
считается мной и тобой.
И, в небо бросая окурки,
в его черноту за бортом,
одно лишь зиянье мазурки
оставим себе на потом,
чтоб не было больно и пусто,
чтоб не было больно и зря
от птицы, влетающей с хрустом
в семнадцатое октября,
от чёрной, печальной и дикой,
от чёрного шелеста крыл.
"Как звали её?" - Эвридикой.
"Как звали тебя?" - Позабыл.

С немцем и пшеком

Вечный мой радостный страх,
вечный мой обморок-плен -
центростремительный Бах
и центробежный Шопен.
Вечная пена волны,
тайна дворов и глубин -
ветер качает штаны,
простыни, рощу осин.
Вижу в окна глубину,
что - неизбежно вполне -
в мыслях идущих ко дну
нету и мысли о дне.
И никого не сужу,
а, наливая вино,
с немцем и пшеком гляжу
просто в простое окно.

Лягушка

И день такой зелёный.
Он зеленей пруда.
Не шелохнётся клёна
стоячая вода.
Пальнёт гроза из пушки.
Поэзия, венец,
полёт одной лягушки,
билет в один конец.

Шотландская песенка

Н.П.

Спой другую песню, Мери, -
о шотландском короле.
Он в твои стучался двери,
он прославлен на земле.
А другим - поля и небо,
тучи хмурою толпой.
Если хочешь, Мери, хлеба,
о таких уже не пой.
Речка вьётся лентой синей,
Мери песенки поёт,
в волосах у Мери иней,
на губах у Мери мёд.
Ей не надо хлебной корки.
Мери видит, что вдали -
на полянке и пригорке -
спят другие короли,
окровавлены, прекрасны,
лица - белые, как лён.
Светит месяц, светит ясный
над шотландским королём.

А над теми - столько мрака,
столько ночи - тьма и тьма.
Плачет Мери, как собака.
Только светится сама.

Мери плачет и хохочет,
в темноту бросает свет.
И сама понять не хочет,
что того, что видит, нет.

Духовка

Н. П.

Может, ты поставишь свечку,
может, вспомнишь обо мне,
вспомнишь дымчатую речку,
ночку, дымку на луне.
Только в мире нет закона,
чтобы помнить что-нибудь.
Театрального жаргона,
умоляю, не забудь.
Каждый шаг у нас уловка,
а не вызов и протест.
Называется - "духовка"
у актёров этот жест -
этот жанрик. Выше крыши
быть обязан каждый взгляд,
даже в "шишел-мышел-вышел"
сотня выдохов подряд.
Всё, на самом деле, проще -
лето, пот течёт по лбу,
ты войдёшь в мою жилплощадь,
проклянёшь свою судьбу.
Воздух жаркий, летний, синий,
тёплый блик на волосах,
и Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах.

Фёдор и Александр

"Расправь, как туман над равниной, 
прозрачную ткань на руке, 
и брызнут венозной рябиной 
слова на родном языке."
Ф.Т.

Ночь в июле - дойная корова.
Градусы, наверно, в молоке,
если я пишу за словом слово
на венозном русском языке.
А чего ещё хотеть в июле?
Больше ничего в июле нет.
Молоко небес, киндзмараули,
сердце и вибрирующий свет.
И приходят из-за синей речки
Фёдор с Александром по ночам.
Прыгают смешные человечки,
носятся по призрачным плечам,
потому, что это - чертовщина,
потому, что речка далека,
потому, что выпивка - причина
для раскрепощенья языка,
потому, что дело не в причине.
Просто - смертен. Звёздочки висят.
У гостей - в небесном ихнем чине -
на плечах орава бесенят.
Оттого - в нелепом сочетанье -
"всё пройдёт" и "рай похож на ад -
адские повсюду очертанья,
райский повсеместно виноград".

Пеньков Владислав Александрович, автор трёх стихотворных сборников и ряда публикаций в отечественной и заграничной периодике ("Знамя", "Нева", "День и Ночь", "Эмигрантская лира", "Студия", "Зарубежные задворки", "Плавучий мост", "7 искусств", "Сетевая словесность", "45 параллель" и другие). Член Союза российских писателей. В настоящее время проживаю в Таллине.