Виктор Куллэ

Живая классика. Продолжение

Foto 1

 

Поэт, переводчик, литературовед, сценарист. Окончил аспирантуру Литинститута. Кандидат филологических наук. В 1996 г. защитил первую в России диссертацию, посвященную поэзии Бродского. Автор комментариев к «Сочинениям Иосифа Бродского» (1996–2007). Автор книг стихотворений «Палимпсест» (Москва, 2001); «Всё всерьёз» (Владивосток, 2011). Переводчик Микеланджело, Шекспира, Чеслава Милоша, Томаса Венцловы, англоязычных стихов Иосифа Бродского. Автор сценариев фильмов о Марине Цветаевой, Михаиле Ломоносове, Александре Грибоедове, Владимире Варшавском, Гайто Газданове, цикла документальных фильмов «Прекрасный полк» – о судьбах женщин на фронтах войны. Лауреат премий журналов «Новый мир» (2006) и «Иностранная литература» (2013), итальянской премии «Lerici Pea Mosca» (2009), «Новой Пушкинской премии» (2016). Член СП Москвы и Русского ПЕН-центра.

 

 

 ЖИВАЯ КЛАССИКА

(Продолжение)

 

«Горе Уму»

 Законный вопрос, возникающий при изучении классики: нужно ли для понимания литературного произведения знакомство с биографией автора? Единого мнения на этот счёт не существует: одни считают, что текст живёт по своим законам, а история его написания не столь важна; другие – что без понимания житейских обстоятельств автора, особенностей исторической эпохи, в которую создавалось произведение, понимание будет ущербным. Правы и те, и другие. Книги, которые, пройдя испытание временем, удостоились статуса «классики» – самодостаточны. Они увлекательны сами по себе: чтобы зачитаться «Дон-Кихотом» или «Приключениями Гулливера» знать биографию их создателей вовсе не обязательно. Но классика замечательна тем, что подразумевает множество уровней восприятия. Именно поэтому люди время от времени её перечитывают – всякий раз открывая для себя что-то новое.

Любое произведение искусства – высказывание частного человека, ставшее, в силу каких-то непонятных причин, важным, значимым, авторитетным, увлекательным (ненужное зачеркнуть) для огромного числа людей. Каждый из нас стремится быть услышанным, хочет, чтобы сказанное им было понято окружающими, чтобы его суждения обладали для них авторитетом. Знакомство с биографиями классиков может здесь научить многому: ведь главным произведением писателя (художника, композитора, режиссёра) в итоге становится не совокупность его «творческого наследия» – а он сам. Другое дело, что не будь «наследия», жизненный путь человека вряд ли стал бы интересен.

В знакомстве с биографией писателя всегда присутствует определённый риск: вдруг он окажется скучнее, незначительнее собственных сочинений? Так бывает довольно часто: время, проведённое за письменным столом, по сути, «украдено» у жизни. Автор может излагать проницательные суждения о природе любви – а в реальности не решаться заговорить с понравившейся женщиной; воспевать отвагу и благородство, будучи по природе трусоват и т.п. Знакомство с биографией сродни процессу развиртуализации, встречи «в реале» с френдом из социальной сети. Можно разочароваться, а можно – увлечься ещё больше. Рискнём.

Грибоедова именуют «писателем одной книги» (по латыни: homo unius libri). Поэтому созданный им образ Чацкого часто воспринимается как автопортрет, что не только ошибочно, но и несправедливо по отношению к автору. Необходимость отделить черты реального писателя от созданного им персонажа – ещё одна из причин для знакомства с биографией.

Александр Сергеевич Грибоедов – самая таинственная фигура в пантеоне русской классики. Пушкин сетовал: «Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны». «Ленивы и нелюбопытны» – клеймо, которым гений пометил современников. Увы, оно передалось и нам, потомкам. Сегодня, чтобы получить представление о чьей-то биографии, достаточно зайти на страницу «Википедии». Но есть люди, в отношении которых это правило не срабатывает.

Мой друг, замечательный прозаик Виктор Пелевин, в своё время сформулировал принцип «заметания следов». Вкратце он звучит так: подлинность посмертного существования писателя обеспечивается тем, сколь тщательно тот при жизни стёр внешние следы пребывания в мире. Отсутствие следов – прямой путь в легенду. По отношению к авторам древности правило бесспорно, но в XIX веке воплотить его было уже непросто – государство превратилось в бюрократическую машину, накапливающую в архивах информацию о подданных. Не следует забывать и о бытовой переписке, о современниках, под старость берущихся за сочинение мемуаров. Тем не менее – хотя и «Летопись жизни Грибоедова», и «Грибоедовская энциклопедия» давно опубликованы – его биография до сих пор изобилует белыми пятнами. Причина проста: перед началом следствия по делу декабристов Грибоедов уничтожил все свои бумаги. Позже, обладая феноменальной памятью, вообще избегал вести записи. Биографы утверждают, что его архив, включая рукописи незавершённых произведений, погиб во время Тегеранской резни. Но в Тегеран российский посол отправился с кратковременным визитом. Основной его резиденцией являлся Тебриз, и необходимости перевозить бумаги во враждебно настроенный город попросту не было. Как, впрочем, не было и самого архива.

Загадки начинаются буквально со дня рождения Грибоедова. Кажется, что может быть бесспорнее даты, высеченной на могильной плите? Официально принято считать, что Александр Сергеевич появился на свет в Москве 4 15 января 1795 года. День рождения сомнению не подлежит, а вот по поводу года споры не утихают. В послужных списках Грибоедова и в материалах следствия по делу декабристов фигурирует 1790 год, имеются и другие варианты: 1793-й, 1794-й… Как вообще возникла эта путаница? Пусть документы исчезли в Московском пожаре 1812 года – но сам-то человек должен знать, сколько ему лет? Один из вариантов объяснения: более ранняя дата (1790-й) на первых порах скрывалась, потому что в таком случае получалось, что Грибоедов появился на свет до заключения брака между родителями. С другой стороны, возможно, у него были какие-то карьерные резоны к тому, чтобы прибавить себе возраст.

В зависимости от даты рождения находится история формирования личности писателя. Из общепринятой теории следует вывод, что Грибоедов был недюжинным вундеркиндом: в 1806 году он поступил на словесное отделение Московского Университета, а в 1808 (в 13 лет!) сдал экзамен на степень кандидата, после чего продолжил обучение на этико-политическом отделении (в послужных списках указывается, что Грибоедов обладал ещё и степенью «кандидата права»). Кроме того, он великолепно владел основными европейскими языками и латынью (впоследствии прибавив к ним знание арабского, персидского и турецкого).

В Университете талантливый ребёнок пробует силы и на литературном поприще. Ранние стихи до нас не дошли, но сохранились воспоминания об озорной пьесе «Дмитрий Дрянской» (1809), пародирующей ультрапатриотическую трагедию В.А.Озерова «Дмитрий Донской». Судить о литературных достоинствах раннего творения невозможно, но сам факт иронического передразнивания эстетики классицизма знаменателен.

За время учёбы сформировался круг друзей Грибоедова, в который входили братья Пётр и Михаил Чаадаевы, их кузен князь Иван Щербатов (впоследствии осуждённый по делу о бунте Семёновского полка) и будущий декабрист Иван Якушкин. Молодые люди не только жадно поглощают знания, но и – как все студенты – бегают по театрам, радуются жизни, дурачатся. Повод к тому, чтобы посмеиваться над проявлениями казённого патриотизма, у них нешутошный – заключённый в 1807 году Тильзитский мир, признавший поражение России в войне с Наполеоном, воспринимается как национальное унижение. Впрочем, для молодых повес в те годы куда более важным было участие в театральных баталиях между приезжей французской звездой мадмуазель Жорж и замечательной русской актрисой Екатериной Семёновой. Шикая на выступлениях француженки и бурно аплодируя Семёновой, они проявляли своё видение патриотизма.

Вопрос о дате рождения важен для понимания отношений, сложившихся в этом дружеском кругу. С годами разница в несколько лет становится для людей не столь существенна – но в юном возрасте играет определяющую роль. Если верна официальная дата, то Грибоедов был «младшеньким» в этой компании, если нет – самым старшим, потенциальным заводилой. Разрешить эту загадку, скорее всего, уже не удастся. Авторитетнейший исследователь творчества Грибоедова С.А.Фомичёв, долгое время отстаивавший раннюю дату рождения, в работах последнего времени склоняется к 1794 году. Тогда Грибоедов с Чаадаевым и Якушкиным – одногодки, и отношения на равных между ними естественны.

Бесспорно одно: Грибоедов не просто получил приличествующее юноше из хорошей дворянской фамилии образование – но овладел чрезвычайным объёмом знаний. По тем временам едва ли не избыточным – недаром Денис Давыдов после знакомства с ним признавался: «Мало людей более мне по Сердцу, как этот урод ума, чувства, познаний и дарования!» Для полноты картины вспомним и о рано проявившейся музыкальной одарённости: Грибоедов был не только выдающимся исполнителем, но и сам сочинял для фортепьяно. Большая часть его произведений утрачена, но два дошедших до нас вальса входят в «золотой фонд» русской классической музыки.

Юноша не спешил найти применение своим способностям. Друзья уже начали служить – а он продолжал учёбу в Университете – то ли ожидая какой-то карьерной оказии, то ли не зная, чему себя посвятить. Решение пришло извне: с началом войны 1812 года Александр Сергеевич оставляет занятия и записывается корнетом в Московский гусарский полк (впоследствии переформированный в Иркутский гусарский). Принять участия в боевых действиях Грибоедову не довелось – молодого корнета неизменно приписывали к резервным частям. Зато в иных «гусарских доблестях» он преуспел: однажды вызвал переполох, въехав по парадной лестнице верхом в бальную залу. В другой раз уселся на место органиста в польском костёле и заиграл «Камаринскую».

Проказы не мешали честно нести службу: Грибоедов стал помощником генерала Кологривова и занимался формированием кавалерийских резервов для действующей армии. Он начинает всерьёз интересоваться и литературой: публикует корреспонденции в «Вестнике Европы», работает над комедией «Молодые супруги» (29 сентября 1815 года она была поставлена на сцене Малого театра в Петербурге и имела успех у публики).

По окончании войны Грибоедов подаёт прошение об отставке. Он обосновывается в Петербурге, с головой окунается в литературную и театральную жизнь, одну за другой пишет (как правило, в соавторстве) лёгкие пьески, волочится за актрисами и приобретает репутацию опасного сердцееда. Грибоедов становится своим в кругу столичной золотой молодёжи, но он не богат, и надо зарабатывать на жизнь 11 июня 1817 Александр Сергеевич устраивается на службу в Коллегию Иностранных Дел (говоря современным языком – становится сотрудником МИДа). А через несколько месяцев происходит событие, ставшее в его судьбе поворотным.

24 ноября 1817 года Грибоедов принимает участие в «четверной дуэли» – поединке, в котором после участников должны стреляться их секунданты. Дуэль, естественно, из-за женщины – знаменитой танцовщицы Авдотьи Истоминой (той самой, которую впоследствии воспел Пушкин). Её официальный любовник Василий Шереметев приревновал балерину к графу Завадовскому. И тот, и другой были друзьями Грибоедова – он по мере сил пытался сгладить конфликт. Но в дело вмешался известный дуэлянт Александр Якубович, который и подал идею стреляться вчетвером. В итоге Шереметев был смертельно ранен, а поединок Грибоедова с Якубовичем отложили.

Родители Шереметева простили участников дуэли и умоляли не принимать к ним жестоких мер. Завадовского услали в Англию – что едва ли можно считать наказанием. Граф слыл изрядным англоманом. Именно он ввёл в Петербурге моду на скотч –шотландское виски, которым любил баловаться с приятелями. Якубович, как главный подстрекатель, был выслан на Кавказ, в действующую армию. Грибоедову же пришлось столкнуться с осуждением света – многие считали его виновником гибели друга. Да он и сам не находил оправдания своему легкомыслию.

Спустя полгода Грибоедов отправляется секретарем посольства в Персию: ему предложили сделать выбор между Тегераном и Северо-Американскими Штатами. Америка в ту пору дипломатического интереса не представляла, и Александр Сергеевич выбрал Восток. Этот выбор предопределил как последующую жизнь Грибоедова, так и его гибель. (Кстати, поразительный пример того, как стремительно меняется мир: можно ли сегодня представить молодого амбициозного дипломата, который назначению в США предпочтёт службу в Иране?) Своему назначению Александр Сергеевич противился всеми силами, но уйти в отставку он не мог – матушка одно за другим слала письма о бедственном состоянии имения. Единственным источником дохода оставалась служба.

Путь дипломатической миссии в Персию лежал через Тифлис. И там первым человеком, с которым на пороге какого-то трактира столкнулся Грибоедов, оказался Якубович. Отложенный поединок состоялся. Якубович прострелил Грибоедову кисть левой руки, поставив крест на его будущем как музыканта. Ответная пуля пролетела буквально на волосок от головы Якубовича. «Четверная дуэль» вскоре стала событием легендарным. Недаром в 1825 году Пушкин писал Александру Бестужеву: «Когда я вру с женщинами, я их уверяю, что я с Якубовичем разбойничал на Кавказе, простреливал Грибоедова, хоронил Шереметева». А в последние годы жизни, набрасывая план романа «Русский Пелам», он включает в число персонажей Завадовского, Истомину, Грибоедова. Кровавый отсвет этого поединка ложится и на дуэль Онегина с Ленским. Подобно Грибоедову, тот стреляется поневоле, из-за дурацкого стечения обстоятельств.

Исход этой дуэли стал судьбоносным для всей последующей истории России. Дело в том, что в восстании на Сенатской площади Якубовичу отводилась ключевая роль: именно он, командуя Измайловским полком и лейб-гвардии Морским экипажем, должен был захватить Зимний дворец и арестовать императорскую семью. Якубович слыл человеком отчаянной храбрости, но 14 декабря 1825 года отказался выполнять заранее утверждённый план, спутав все карты заговорщиков. Человек не только авантюрный, но и тщеславный, Якубович был задет незначительной ролью, отводившейся ему в новом государственном устройстве. Вместо того чтобы действовать, он начал интриговать: вёл переговоры с вождями декабристов, пытаясь что-то для себя выторговать. Время было упущено, и восстание потерпело поражение. Стреляй Грибоедов чуточку метче – история могла сложиться по-иному. Лучше или хуже – другой вопрос. Имеющий непосредственное отношение к проблематике «Горя от ума».

Перейдём к истории самой комедии. У неё имеются пролог и эпилог. Начнём с последнего: в 1836 году, после публикации «Философических писем», был объявлен сумасшедшим Чаадаев – друг и однокашник Грибоедова по Университету. Он считается вероятным прототипом объявленного сумасшедшим Чацкого (к слову, на него же Пушкин указывал, как на предтечу Онегина: «Второй Чадаев, мой Евгений».) Получается, комедия Грибоедова оказалась пророческой. Но за двадцать лет до этого сумасшедшим объявили и будущего автора ГОУ. В 1816 году на одном из светских раутов Грибоедов произнёс пламенную речь против преклонения перед всем французским. Кто-то из присутствующих предположил, что он не в своём уме, и на следующий день слух гулял по Петербургу. Считается, что после этого у Александра Сергеевича и возник замысел комедии.

Сам Грибоедов утверждал, что план ГОУ пришёл к нему во сне, в Тавризе, где он находился с дипломатической миссией. Косвенным подтверждением может служить письмо неизвестной особе от 17 ноября 1820, где он даёт обещание через год написать нечто значительное. К сочинению Грибоедов приступил осенью 1821 года, когда коротал время в Тифлисе, залечивая сломанную руку. А в феврале 1822 ему удаётся получить перевод из Персии под начало наместника Кавказа генерала Ермолова. Тогда же в Тифлис приезжает Вильгельм Кюхельбекер – поэт, однокашник Пушкина по Лицею, будущий декабрист. Он и становится первым восторженным слушателем комедии. 30 февраля 1823 Грибоедов берёт отпуск и уезжает в Москву. Он посещает балы и светские рауты, читает друзьям отрывки из пьесы. По воспоминаниям его ближайшего друга Степана Бегичева, некоторые сцены первоначальной редакции были сожжены автором сразу же после услышанных критических замечаний. Работа над ГОУ продолжается летом 1823 года в имении Дмитровское Тульской губернии, где Грибоедов гостил у Бегичевых. После этого он вносил в текст немало исправлений, но в целом комедию считал завершённой.

В 30 мая 1824 Грибоедов отправляется из Москвы в Петербург, чтобы получить цензурное разрешение на постановку и публикацию ГОУ. По дороге он заново переписывает финальную сцену комедии. Северная столица встретила Александра Сергеевича восторженно, читки ГОУ следуют одно за другим. В восторге не только литераторы и театралы, но и светское общество – ведь осмеянию подвергнуты москвичи.

Пытаясь проломить цензурные барьеры, Грибоедов встречается с министром внутренних дел Ланским, министром просвещения Шишковым, генерал-губернатором Петербурга Милорадовичем. Его представляют великому князю Николаю Павловичу – будущему императору. Все относятся к комедии чрезвычайно благосклонно, но добиться разрешения на её публикацию так и не удаётся. При жизни Грибоедову увидел напечатанным лишь небольшой отрывок из I действия – и тот с цензурными искажениями. Зато слава комедии росла и ширилась. На квартире Александра Одоевского, где остановился Грибоедов, образовался целый клуб по подпольному копированию ГОУ. Сослуживцы Одоевского, гвардейские офицеры под диктовку переписывают текст от руки, иногда в присутствии автора и с учётом его правок. Осенью того же года, устав бороться с цензурой, Грибоедов в ярости уничтожит авторский экземпляр ГОУ, но будет поздно – разъехавшиеся в летние отпуска офицеры разнесут комедию по всей России. В 1825 году постановка ГОУ в Петербургском Театральном училище будет запрещена – а победное шествие по стране продолжится. «Целую канцелярию» по копированию пьесы создаст драматург Андрей Жандр, распространением займутся будущие декабристы. В результате сложится беспрецедентная ситуация: комедия, которую – за считанные месяцы – успело прочитать и полюбить едва не всё грамотное население России, будет находиться под запретом. А совокупное число списков с неё – аналог грядущего «самиздата» – превысит тираж самой популярной из дозволенных цензурой книг. По подсчётам Натана Эйдельмана, за несколько лет было создано не менее 40 тысяч списков ГОУ – в то время как сочинения Пушкина печатались тиражом в две-три тысячи экземпляров. Если учесть невеликое число грамотных людей в России начала XIX века – это абсолютный рекорд, для современности сопоставимый с миллионными тиражами.

В мае 1825 года Грибоедов отбывает к месту службы. По пути он заезжает в Киев, чтобы встретиться с членами Южного общества декабристов Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым. Отношения Грибоедова с заговорщиками – один из наиболее загадочных эпизодов его биографии. В монологах Чацкого, как и в вольнолюбивых стихах Пушкина декабристы видели воплощение своих чаяний на более справедливое и разумное общественное устройство. Образ Чацкого импонировал им чрезвычайно. Но автор ГОУ и Чацкий – не одно и то же. История донесла иронический отзыв Грибоедова о назревающем заговоре: «Сто прапорщиков хотят изменить весь государственный бытРоссии». Важно, что говорит он не о «смене режима» или «свержении строя» – а именно о «быте». «Быт», «уклад» – вещи более инерционные, чем рычаги власти. Одним провозглашением свободы отменить их невозможно – требуется медленная, подспудная, кропотливая работа. Автор ГОУ – в отличие от мятежных друзей – понимал это, и примкнуть к заговору отказался. Но дружбы своей не предал: после поражения декабристов Грибоедов с риском для себя делает всё возможное, чтобы смягчить их участь.

Современных средств связи в то время не было – вести доходили медленно. 22 января 1826 года Грибоедов был арестован в крепости Грозный и отправлен для проведения следствия в Петербург. Перед арестом генерал Ермолов предоставил ему возможность сжечь личные бумаги. Следствие длилось долго, никто из декабристов показаний об участии Грибоедова в заговоре не дал, а сам он отправил императору дерзкое письмо с требованием либо немедленно освободить его, либо предъявить доказательства обвинения. По счастью, письмо до адресата не дошло – в противном случае, Николай мог осудить автора за то, что тот осмелился в подобном тоне обращаться к монаршей особе. 2 июня Грибоедову выдан «очистительный аттестат». Власти даже на свой манер извинились перед ним: присвоили очередной чин и заплатили «не в зачёт» годовое жалование. Александру Сергеевичу предстояло возвращение на Кавказ, где шла война с Персией. В военных действиях Грибоедов участия не принимал – он занимался проблемой административного обустройства вновь присоединённых территорий, дипломатической перепиской и прочей служебной рутиной. Но, оказавшись под огнём, труса не праздновал: однажды на передовой выстоял 124 орудийных залпа подряд, пока рассвирепевший командующий не приказал ему убираться и не валять дурака.

14 марта 1828 года Грибоедов привозит в Петербург Туркманчайский мирный договор с Персией. В состав России входят Эриванское и Нахичеванское ханства, она получает право держать на Каспийском море военный флот, чрезвычайные преимущества в торговле. Персы выплачивают огромную денежную контрибуцию и обязуются вернуть на родину русских военнопленных. Заключение договора в максимально благоприятной форме – исключительная заслуга Грибоедова, венец его дипломатической карьеры. Император принимает запрещённого сочинителя в Тронном зале, награждает орденом Анны 2-й степени с бриллиантами на шею и крупной суммой денег, производит в статские советники. Грибоедов же, вместо того, чтобы озаботиться упрочением собственной карьеры, осмеливается просить о смягчении участи сосланных друзей-декабристов. Жить ему остаётся меньше года.

Грибоедова отправляют обратно в Персию – уже в чине полномочного министра. Дальше события несутся стремглав. 6 июня Александр Сергеевич покидает Петербург, через месяц прибывает в Тифлис. Там, неожиданно для самого себя, делает предложение княжне Чавчавадзе, которой он когда-то давал уроки музыки. Грибоедову 33 года, Нине – всего 15. 22 августа они венчаются, но пробыть вместе молодым суждено недолго. 9 декабря Грибоедов выезжает с посольством в Тегеран, чтобы добиться выполнения условий Туркманчайского договора. 30 января 1829 толпа озверевших фанатиков берёт штурмом русское посольство. Грибоедов, облачившись в парадный мундир, рубится обок с казаками охраны. Гибнут все, кроме сумевшего спрятаться секретаря посольства Мальцева. Несколько дней труп посланника волочат по базарам и улицам, потом выставляют для всеобщего обозрения на площади. Тело было так изуродовано, что опознать Грибоедова смогли лишь по кисти левой руки, раненой пулей Якубовича. От Нины гибель мужа пытались скрыть безуспешно: известие о его смерти привело к преждевременным родам и потере ребёнка.

В Тегеранской резне обвиняли и козни английской разведки, и попустительство персидского двора, решившего избавиться от слишком настырного дипломата, и самого Грибоедова, который вёл себя слишком вызывающе. Но наказания за гибель российского посольства никто не понёс. Платой за кровь Грибоедова стал уникальный алмаз «Шах», привезённый в Санкт-Петербург летом 1829 года принцем Хосров-Мирзой, внуком персидского Фет-Али-шаха. Раньше он украшал трон Великих Моголов, теперь находится в Алмазном фонде Кремля. Поднеся дары, принц упал перед Николаем I на колени и предложил забрать взамен Грибоедова его жизнь. Этой возможностью император пренебрёг: шла затяжная война с Турцией, а сражаться на два фронта Россия была не готова. С тех пор с персами русские больше не воевали. Можно считать, что нынешние дружественные отношения с Ираном – тоже цена крови Грибоедова.

18 июля 1829 года стараниями вдовы тело великого русского поэта похоронили близ церкви Святого Давида на склоне горы Мтацминда – так было положено начало созданию национального пантеона Грузии. Нина Александровна до конца жизни носила траур по мужу, её верность памяти Грибоедова стала в Грузии легендарной. Нино Чавчавадзе при жизни называли Чёрной розой Тифлиса», люди поклонялись ей как святой. Мало кто знает, что кинжал, воспетый Лермонтовым в знаменитом стихотворении, подарен юному поручику вдовой Грибоедова. По слухам, он тоже пытался к ней свататься. Как и все прочие – безуспешно.

Это – лишь одна из многочисленных легенд, связанных с именем автора ГОУ. Отнюдь не последняя. Некогда, полушутя, полувсерьёз Грибоедов сказал Бегичеву, что хотел бы «явиться в Персию пророком и сделать там совершенное преобразование». Прошли годы, и возникла ещё одна легенда: что тела Грибоедова так и не нашли, что он сумел избежать гибели и долгие годы неузнанным жил на Востоке, вкушая из источника то ли зороастрийской, то ли суфийской мудрости. Смеяться над ней не стоит – из множества замечательных людей в легенду суждено уйти единицам.

А комедия Грибоедова ещё долго находилась под запретом. Вернее – под полузапретом. С 1833 года её начали издавать – но с огромными цензурными купюрами. К тому времени вся образованная Россия знала текст наизусть, и читатели вписывали пропущенные места от руки. Потом появились «доброжелатели», включавшие в текст собственные вставки – по уровню таланта ни один с автором близко не стоял, и подобные фальшивки вычислялись моментально. Появились смешанные издания, в которых основной текст «дополнялся» выпущенными фрагментами из ранней редакции. Выверенное, лишённое изъятий, ошибок и позднейших напластований издание комедии вышло лишь в ХХ веке.

Поводом к изложению биографии Грибоедова стала распространённая – ещё со времён декабристов, Герцена, а потом и советского литературоведения – ошибка. Образ Чацкого со временем стал как бы «двойником» Грибоедова. Его монологи воспринимаются как рупор идей автора. Но так в искусстве не бывает. А если случается – перед нами банальная агитка. Грибоедов был уверен, что «многое должно угадывать, не вполне выраженные мысли или чувства тем более действуют на душу читателя, что в ней, в сокровенной глубине её, скрываются те струны, которых автор едва коснулся, нередко одним намёком…»

Вчитаемся в намёки, обильно рассыпанные по тексту ГОУ. Никакого «кода Грибоедова», подобного тому, что любят искать конспирологи, мы не обнаружим. Но попытаемся понять, почему комедия остаётся поразительно актуальной: проблемы, поднятые в ней, стоят перед Россией по сей день. От того, разрешимы ли они в принципе, зависит и наше будущее. Мы привыкли к названию «Горе от ума» – но изначально в рукописи стояло более грозное: «Горе Уму». Причём, с заглавной буквы. Быть может, искромётная комедия, сочинённая без малого два столетия назад, подскажет ответ на вопрос вполне практический: неизбежно ли ум оборачивается горем для своего обладателя? Ведь если так – может, впрямь лучше быть глупым, но счастливым.

 

Продолжение следует

К списку номеров журнала «Кольцо А» | К содержанию номера