Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | Проект АРЕаЛ | ГЕОЛОГИЯ | Только для своих | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ | Спонсоры | Связь с координатором портала |
Центр |
Алишер КиямовОб авторе: Родился 5 июня 1958 года в Ленинграде. Окончил Литинститут (1981). Живет в... >>> |
Семен РезникОб авторе: В 1961 году окончил МИСИ (по... >>> |
Грета ИонкисОб авторе: Грета Ионкис родилась в семье немецкого инженера Вилли Риве, арестованного и... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Сергей ЛедовскихБатон. Рассказ
Родился в Молдове. Работает программистом. Рассказы и повести публиковались в альманахах «Австралийская мозаика», «Золотое руно», в журналах «Стороны света» и «Кольцо А». Живет в Мельбурне (Австралия).
I Необыкновенно сырой, скользкий, неприветливый и противный осенний вечер. По рыхлому, неопрятному небу гонит какая-то невыразительно-серая рвань; ветер толкает меня в спину, лезет под полы пальто, время от времени швыряет мне в лицо и щедро сыплет за шиворот пучки мелких студёных брызг. Нос мой устал шмыгать, щёки заледенели, ресницы с остатками туши безнадёжно отсырели и затрудняют процесс моргания, превращая его в подозрительное и беспорядочное подмигивание неизвестно кому. Я возвращаюсь домой после трудового дня, тащусь вдоль нескончаемых гаражей, за которыми будет поворот к детскому саду, за детсадом игровая площадка, а за ней уже начинается мой двор. Тащусь и с ясностью понимаю, что это - конец. То есть цепь этих кованых тёмных гаражных дверей, этих уродливых замков, этих грубых засовов не закончится никогда! Я буду вечно и безутешно идти вдоль этого бурого железа, мокрая и холодная с двумя пакетами кефира и батоном в авоське. Смирившись с такой перспективой и приняв судьбу, бесчувственно, бессознательно продолжаю свой скорбный путь. На двери последнего гаража медленно мокнет и умирает сделанная мелом надпись: «У вашего лунохода на бампере царапина в виде буквы Х. Это сделал я. Извиняюсь». Миновав этот анонимный крик раскаянья, поворачиваю направо. В детсаду дают ужин, пахнет картофельным пюре, огуречным рассолом и подгоревшей в тостере хлебной корочкой. Над игровой площадкой возвышается баскетбольный щит без кольца. Кольцо, словно брошенный щуп миноискателя, валяется в песочнице, там же стоит забытое пластмассовое ведёрко, на треть заполненное дождевой водой. В моём дворе мрачно и пусто. По заведённой привычке начинаю считать подъезды. Счёт веду в обратном порядке, как на космодроме, – медленно, торжественно, запечатлевая в сознании каждый номер. …Два, один, пуск! Вот! Наконец-то! Мой подъезд! Уф-ф! Захожу внутрь, автоматически заглядываю в почтовый ящик, - писем нет, лишь одиноко лежит флаерс: «собачий корм... изумительный вкус... цены умеренные, со скидкой». «Да, неплохо бы сейчас...», - думаю отвлечённо, комкаю флаерс ненужной бумажкой и запихиваю его в карман пальто. Нажимаю кнопочку лифта. «Иду-у-у-у!» - радостно отзывается тот, затем тихо ойкает, приземляясь. Врата рая распахиваются передо мной! Я легко взлетаю ввысь, ощущая, что все мои печали остались внизу у ступеней подъезда, мечутся там измученной листвой, полегли скользкой слякотью, беспорядочно валяются тёмными бесформенными лужами. А вот радости мои, неясные и неожиданные, слышу, кажется, беспокойно ожидают меня наверху у самой моей двери, возятся, визжат и хрюкают, воюя с половичком. Выхожу из лифта, батюшки! Ну, точно, так и есть! Кто-то серо-розовый c хитрыми маленькими глазками, рожицей, напоминающей поросячью, подскакивает ко мне и пытается лизнуть руку. Достаю ключ, задумчиво принимаюсь ковырять им замочную скважину. Гость в это время суетится у моих иззябших икр, обтянутых пока ещё целыми
колготками, затем нетерпеливо поднимается на задние лапы, упираясь передними в мою дверь, стуча коготками и слегка царапая покрытие. Замок, наконец, поддаётся, я распахиваю дверь и начинаю произносить пригласительную речь, основная мысль которой сводится к следующему: «Раз пришёл уж, то чёрт с тобой - добро пожаловать». Щенок, не задумываясь особо над нюансами моего приглашения, без церемоний лезет через порог внутрь и вот уже резво и шумно скачет по прихожей, соображая вероятно, как бы сюда получше вселиться. Мой домашний кот Швондрик тревожно и взъерошенно выглядывает из гостиной. В его глазах читаю: «кто это такой, вообш-ще!? и что за привычка приводить в дом всякий сброд!» Гость понимает его взгляд по-своему и с горячностью юного сердца бросается к коту знакомиться. Швондрик брезгливо и спешно отступает в гостиную, взлетает там на сервант и обиженно замирает между бюстами Пушкина и Толстого. Вздыхаю и ухожу на кухню. Вынимаю из кармана пальто смятый флаерс, аккуратно разглаживаю его и кладу на столик. Слышу позади себя весёлое постукивание коготков по линолеуму. Обернувшись и взглянув на гостя, задаю невнятный вопрос: «Уважаемый, вы любите удивительный вкус по умеренным ценам?» «Уважаемый» непонимающе смотрит на меня, радостно пятится и виляет хвостом. Начинаю объяснять: «Вот мы со Швондриком предпочитаем вкус умеренный, зато по удивительным ценам. Почти что даром. Так, Швондрик?!» - повышаю голос. Из гостиной доносится недовольное урчание, означающее: «Я не желаю вступать ни в какие дискуссии, пока этот шаромыжник скачет у нас по квартире». М-да. Решительно скидываю пальто, хватаю «шаромыжника» под тёплое пузо и несу его купаться. Бурлит вода, клубится пена. Хрюканье, визг, барахтанье, брызги на потолке, смятение в душе. Как быстро у нас появляются аристократические замашки! Давно ли Швондрик сидел у колеса раздолбанной пятёрки, грязный, печальный, дрожащий, растерянный? Давно ли он наелся, наконец, перестал сходить с ума от каждой колбасной стружки, от любой рыбной чешуйки, бросил бояться непогоды, сырости и улицы вообще, не желая даже на миг возвращаться к тому, что напоминало бы ему о былых мучениях и лишениях? Совсем недавно. И вот, пожалуйста: недовольство, брезгливость, высокомерие. Сидеть с презрительной рожей и жмуриться в компании Толстого и Пушкина – любимый досуг. А на меньшее он не согласен! Не-ет! Этот вот, батон чумазый, сейчас отмоется, отбесится и тоже небось заляжет в кресле с мордой сфинкса; не подойди к нему потом без доклада и мозговой косточки. «Батон» елозит в моих истерзанных руках, восторженно повизгивает, словно кричит мне: «Мы сейчас будем обедать?! обедать?! да?! да?! как замечательно! я люблю тебя, жизнь собачья!» «А меня лично в этом доме кто-нибудь любит?!» - раздражённо думаю я. Укутываю Батона в кошачье полотенце и начинаю похаживать кругами, покачивая его на руках как запелёнатого ребенка. Он на некоторое время притихает от блаженства, затем вдруг заливается пронзительным, частым лаем. Быстро тогда его разворачиваю и отпускаю на пол; он, посвежевший, слегка распушившийся, уверенно выскакивает из ванной и бежит прямиком на кухню. Освоился уже, вижу. Я устало ковыляю за ним, покусывая сломанный ноготь. Дня не продержался мой маникюр! Одного лишь долбаного дня!! Ладно. «Батоно, - заявляю гостю, - У нас кончился шашлык по-карски. Могу только предложить кошачий корм. Как ты на это смотришь?» «Батоно» нетерпеливо мотает головой и сопит: «Как смотрю? да, нормально смотрю! давай, что есть, а там посмотрим! ну, давай же!» Сервирую ему полную кошачью кормушку, с горкой. «Ешь, генацвале!» Гость мордой атакует заветный террикон и, истерично повизгивая, принимается его жрать, стучать лапами, трясти головой, стричь ушами, возить миску по полу, ударяя краем в плинтус. Швондрик из комнаты с ужасом начинает прислушиваться к душераздирающему хрусту впустую погибающего корма, мерзкому чавканью, урчанью. Вскакивает, наконец, молнией взметается с серванта и летит вниз. За ним ухает кудрявый гипсовый Пушкин; поэт со всего размаху врезается в настенную полочку, таранит стоящую на ней вазу, - что с вазой, пока неясно. «Ой-ой-ой, погиб невольник чести!» – схватываюсь с места и панически бросаюсь к хрустальному моему сокровищу. Уцелевший бронзовый Толстой зажмуривается и мысленно осеняет себя знамением... В дверь звонят... Ф-ф-фу-у!! Ваза цела. Поэт треснул. Если постучать по нему ногтём: звук мелкий, глухой. Увы. Это – конец. Капец ему полный. Последствия позора мелочных обид... Из кухни слышу какую-то возню, сопение, негромкие, сдавленные возгласы. Наконец, оттуда появляется счастливый Батон с отвислым пузом, тащится к моему креслу и лезет на него, - кто бы сомневался! – устраивается там поудобнее... В дверь звонят... Из кухни выходит на удивление спокойный и уравновешенный Швондрик, взглядывает на меня, растерянную, раскрасневшуюся, несуразную, стоящую у серванта с вазой в одной руке и бюстом погибшего поэта в другой; кратко делает мне большие глаза и тоже начинает укладываться. Неторопливо и надёжно располагается у подножия кресла и замирает. Застывающий взгляд его сообщает напоследок: «Он вообще- то ничего, новенький твой, только дурак дураком». В дверь звонят настойчиво. Выхожу из оцепенения и бегу в прихожую. Открываю. У порога сын с какой-то дамой. Вижу её в первый раз. Нахальное лицо, вызывающий, броский макияж, крикливая асимметрия причёски, в мочках ушей какие-то арматурные обрезки. Одета, впрочем, по погоде, - без импрессионизма, скромно и непромокаемо. Так- так. На прошлой неделе же только, кажется, была эта, как её... Не оставляя мне времени для раздумий и воспоминаний, молодые жизнерадостно начинают продвигаться вперёд. Я под их натиском отступаю в комнаты. Они, не раздеваясь и не разуваясь, молча и улыбчиво следуют за мной. Наконец, я упираюсь тылом в край обеденного стола в гостиной, и наша процессия останавливается. – Мама, познакомься. Это – Нина, – небрежно сообщает мне сын. «Лида была на прошлой неделе! Вот!» - не к месту припоминаю я. Отвечаю тоже не к месту: – А это, - говорю, - Батон, – указываю развязным жестом на собственное кресло, - Он сейчас отдыхает. – Что ещё за Батон? – усмехается сын. «Что ещё за Нина? – мысленно усмехаюсь я в ответ. – Что мать, что сын!» Смотрю на молодых в каком-то непонятном ожидании. «Игорь хоть чумазых не приводит», – продолжаю размышлять, оглядывая гостью. Затем, наконец, спохватываюсь, поняв свою бестактность: – А я – мама! – сообщаю глупо и радостно, протягивая Нине руку. – Игоря мама? – уточняет она, слегка покраснев и напыжившись. «Шутница. Насмешница, - думаю я раздражённо, - Умная что-то слишком». Она мне уже начинает не нравиться. – Садитесь! – приглашаю их, - Устраивайтесь. Сейчас я вас угощу чем-нибудь... Летаю по кухне, изобретаю яства гостье, вдохновенно импровизирую. Неожиданный приход гостей - очень хороший повод, чтобы провести ревизию закоулков холодильника и кухонных шкафчиков, выявить скрытые резервы. Обязательно отыскивается куча материала для творчества с не истёкшим сроком годности. Время открытий, прозрений и надежд… Слышу, Игорь мой громко интересуется из комнаты: – Мам, откуда он?! Поросёнок этот?! «Сам ты поросёнок, - думаю, - И Нина твоя! Оторваться от неё не можешь! Подошёл бы к матери, да спросил по-человечески!..» – Да, приблудный! – кричу в ответ. – Сам сегодня явился! Куда его теперь девать?!.. Кто бы ни был твой гость, рассуждаю абстрактно, его сначала нужно как следует накормить, дать ему возможность налопаться от души, помочь ему прийти в себя, успокоиться, подобреть, и лишь потом только следует определять своё к нему отношение. Именно так. Я шустро накрываю на стол, бегом несу угощения, устраиваю молодых, сама присаживаюсь напротив. Мы выпиваем за знакомство по стакану минералки с яблочным соком, потом, не отвлекая друг друга и не задавая глупых вопросов, принимаемся глядеть в свои тарелки. Жующая гостья лишь изредка поднимает глаза и издаёт одобрительное мычание, польщённая, я признательно мычу ей в ответ. Сытый Батон, чуя неслыханные ароматы, исходящие от стола, лишь тревожно шевелит во сне бровями. Швондрик тоже совсем от нас отвалил, разнежился на ковре и включил свой внутренний тихий моторчик удовольствия: «м-р-р-р-р-р». – А знаете, - заявляет вдруг Нина, откладывая нож и вилку, - он ведь очень породистый, Батон ваш. Бультерьер, кажется. Денег стоит умопомраченных, я думаю. Его нужно обязательно вернуть хозяину, чтоб не было потом проблем. «Нет, не наш она человек. Не сложится у них, - начинаю невольно соображать, - Игорёк её быстро раскусит. Выскочки нам ни к чему. Вот Лида, та была...» – Да, вы правы, конечно, – соглашаюсь неохотно, - Так что же делать? – А ничего, - заявляет Нина. - Мы сейчас с Игорем пройдём к нему в комнату и погуглим в интернете объявления о пропаже собак и вам сообщим. А вы отдыхайте... Ещё по стакану сока, и обед окончен. Мне сказано отдыхать, - я отдыхаю. Сижу на диванчике, поджав ноги, пью чай и смотрю по телевизору кино. Кресло занято, но ничего, на диванчике тоже замечательно. Фильм старый – «Ко мне, Мухтар». Смотрю и ужасаюсь. Какие же, думаю, они все сволочи, включая главного героя, милиционера этого. Служила собачка всю жизнь за кусок колбасы, жизнью рисковала, здоровье потеряла, а эти не знают, то ли её удавить за ненужностью, то ли кончить. Суки! Ходит этот «Никулин», страдает! Друг, тоже! Возьми ж её к себе! Ну! Неужто не найдёшь ей лишний хлеба кусок, лишний метр квадратный?!.. Противный фильм. Поднимаюсь и выключаю телик. Тут являются из комнаты молодые и сообщают, что им пора, - уходить они собираются. Эта домой идёт, а Игорёк провожать её будет. Судьба у него такая. Ох, где ж живёт-то она? Дай бог, чтоб недалеко. Нахальные обычно ближе к центру селятся. Бесцеремонность и хамство требуют общества, публики побольше. Скромным и в лесу неплохо… – Мам, не нашли мы ничего, – сообщает мне сын. «Не нашли они, - тревожно думаю я, - Гуглили они. Компьютер-то включали хоть, когда гуглили?» Начинаю провожать их до двери. – Мам, знаешь что, - добавляет напоследок Игорёк, - Нина вот подумала: Батон твой не мог издалека прибежать. Соседский он, точно. Дом большой у нас. Ты поспрашивай завтра во дворе. – Поспрашиваю, - говорю. - Ты не задерживайся там. – Он ведь у вас совсем взрослый уже! – неприятно улыбается Нина. – А вы его как маленького уговариваете... – Ничего-ничего-о! Ему полезно! Всего хорошего! – захлопываю дверь. «Вижу её в первый и последний раз! Точно! Я ж Игорька знаю». Совершенно успокаиваюсь от последней мысли и иду ложиться плашмя после трудового дня. Мои остальные «дети» давно уже спят без задних лап, напевая долгую, негромкую и уютную мелодию безмятежного и сытого сна.
II Открываю глаза. Утро медленно и тихо лезет в окно молочно-белым светом. – Ты это куда? Ты это зачем? - спрашиваю я его. – Я же тихо, я же, кажется, не мешаю, - шепчет мне оно. Опрятная, свежая белизна утра, его учтивость и нежность наводят на мысль, что день, вероятно, начнётся возвышенно, ярко, с чистого листа, с новой строки, с заглавной буквы: «На вашей кухонной двери с наружной стороны царапина в виде буквы Ш. Это сделал я, Батон. Извиняюсь» ...Ой! Мать честная! Что же я лежу?! Который час?! Пришёл Игорёк?! Вскакиваю с кровати и тут же едва не наступаю на сонного Батона, лежащего на моих тапочках. Он вскидывает голову и смотрит на меня беспокойным, сочувствующим, словно всё понимающим взглядом. Бережно отодвигаю его в сторонку, надеваю тапочки и начинаю энергичный утренний обход. Хотя какой там обход! Паника! Растерянно бегаю по квартире, ощущая за спиной дружеское сопение Батона. Он за компанию взволнован и деловито носится всюду за мной по пятам... Игорь спит у себя – прекрасно! Полвосьмого - нормально. На дворе туман – не страшно. Кофе есть ещё - терпимо, но нужно купить... Стоп-стоп-стоп! Вспомнив важную вещь, перематываю воображаемую видеоплёнку до метки «полвосьмого». Сегодня ж суббота! Выходной! Вот счастье-то! Забыла совсем. Суета отменяется. Время и погода теперь теряют всякое для меня значение. Кофе вот только, кофе… Без него нельзя никак. Немедленно успокаиваюсь и говорю своему компаньону: «Ну чего? ты-то чего гоняешь как угорелый? суббота же! понял? спят все, одни мы с тобой носимся как на пожаре, успокойся, сейчас будем завтракать» ... Завтракаем. Батон ест сегодня вполне прилично, манерно даже, без ужасных пугающих звуков. Швондрик тоже проснулся, подтянулся к нам, присел, мирно ждёт своей очереди у кормушки. Идиллия. Вскипает чайник. Э-эх, поваляемся сегодня дома, телик посмотрим... Звонит телефон. – Алё. Мама? – Кто это? «Какая, - думаю, - я вам мама? Мои дети все дома сидят. Что ещё за побочный ребёнок?!» – Это Нина, доброе утро. – Ах, Нина! Ясно. – Вы вчера, когда представились, назвались Мамой. Имя-отчество забыли сообщить. Помните? – Смутно. У меня вчера был тяжёлый, эмоциональный день... Н-на работе. Боже, что случилось? Почему в такую рань? Суббота же. – Вы разве спали? Как там Батон? – Прекрасно. – Вы как? – Я? Замечательно. Вы за этим позвонили? Игорь спит. – Бог с ним. Знаете, я подумала: вам нужно отдать Батона сегодня как можно скорее. Чем раньше, тем лучше. Вы к нему вот-вот привяжетесь, я чувствую. Будет очень трудно расставаться. У меня есть опыт... Вот, решила вас предупредить. – Мне что же, вот так прямо сейчас хватать его и нести? – В ваших же интересах. – Ну, хорошо. Допустим. У вас всё? – Да. Действуйте. Пока. Послал бог советчика. Нужно же кофе выпить в конце концов, душ принять. Нет, так дела не делаются. Второпях. «Батон, ты закончил? Ну и чего крутишься там!? Освободи место, дай другим позавтракать!» Он резво отскакивает от кормушки, подбегает ко мне, беспокойно вертится у моих ног. «А ко мне ты зачем приклеился? Ну-ка, пойдём». Уходим вдвоём с Батоном в гостиную. Я снимаю тапочки, приказываю ему: «Сиди здесь, сторожи!» Он покорно ложится на мои тапочки и замирает. Сторожит. Раздражённо вздыхаю и босиком ухожу на кухню. Швондрик встречает меня понимающим, сочувствующим взглядом: «Балбес полный, я ж тебе говорил». - «Не нужно меня учить, - отвечаю ему, - Сама как-нибудь...» Ох, кофе-кофе-кофе. Отрезаю ломоть хлеба, кладу в тостер, достаю масло, сыр, завариваю кофе. За окном потихоньку веселеет, уходит молочная муть, на чувствительном глянце утра, словно на погружённой в проявитель фотобумаге, начинают проступать знакомые силуэты. Заканчиваю завтрак, несу посуду к мойке, оттуда на меня укоризненно глядят чумазые предметы гостевого сервиза. Краснея от их осуждающих взглядов, я отвожу глаза и наощупь, вслепую опускаю в раковину тарелочку и чашку… Телефон звонит опять. – Вы дома уже? Вернулись? Ну как? – Что как? – Вы выходили с ним во двор, поспрашивать? – Да нет же еще! – Поторопитесь. Поглядите в окно. – Я глядела уже. – Туман рассеивается. Взгляните. Солнце сейчас появится. Суббота. Хозяева Батона могут на дачу рвануть в любой момент по последнему теплу... – Нина, как вам удаётся быть всегда такой убедительной? Удивляюсь, что Игорёк ещё в состоянии с вами спорить? – А он и не спорит. Зачем? – Собираюсь уже. Выхожу. Вот-вот… – Я ещё подумала, вы сделайте так: пройдитесь вдоль всех подъездов туда-сюда... Вы слушаете меня? – Слушаю. Куда мне деваться? – Вот. Пройдитесь. У которого подъезда Батон беспокоиться начнёт, ёрзать, вырываться – там и живёт возможный хозяин. Поняли? – Куда яснее. – Прекрасно. Жду известий. Пока. Спускаюсь вниз с Батоном на руках. Он основательно укутан, завёрнут в мою шаль, один лишь пятачок торчит, и глазки поблёскивают. Выхожу на двор, боже мой! Полная благодать! Солнце блестит так радостно, так осмысленно, так выразительно, словно читает стихи, или исполняет куплеты. И тепло как! Ни малейшего ветерка, приятный, ласковый день, полная противоположность вчерашнему. Надо же! У подъездов оживление, - шумно, крикливо бегают дети, жильцы со светлыми жизнелюбивыми лицами один за другим выходят подышать, основательно рассаживаются на скамеечках. Все места уж заняты - аншлаг. Одни мы с Батоном, будто чужие бродим среди этого праздника, что- то высматривая, вынюхивая. От весёлости дня на всех лицах намалёвана рассеянность, беспечность, наши хождения туда-сюда, кажется, никому не интересны. Все с упоением слушают солнечные куплеты, а мы ходим, бродим… Десятый подъезд! Точно! Послал чёрт эту Нину с её интуицией! Батон извивается, вертится, пихается, растрепал, разворошил всю мою шаль! Хладнокровно и аккуратно высвобождаю его, позволяю ему залезть лапами ко мне на левое плечо и немного полаять, на правое вешаю ненужную уже шаль. Так, с лающим Батоном на плече и со звоном в ухе (угадайте, в каком), приближаюсь к лавочкам у десятого. Пара дежурных старушек внимательно на меня смотрит. – Доброе утро, - приветствую их. – Доброе. Ищете кого? – спрашивает первая бабуля. – Собака вот. Не из вашего ли подъезда? – Кажись наш, - приглядывается вторая. - Только чистый что-то больно, будто из магазина. Не похож. Наш серый весь должен быть... – Серо-розовый и был вчера, - объясняю, - Я его мыла-мыла... – И то правда, - радуется первая. - Животине ж уход нужен. А этот критик- паралитик, хозяин егошний, - кромешный паразит. Жена от него ушла, так он из дому выходит только в магазин. Глаза б мои... – Носится животное день-деньской по двору, совсем одичал, - подхватывает вторая. - Когда пустит его вечером домой, когда забудет. Стучишь ему в дверь, куда там... – А где живёт он? – спрашиваю. – Скулит под дверью, лает. Выйдешь, позвонишь. Хорошо, если добудишься его, откроет. А нет, так цыцнешь на собаку, успокоится вроде и спит всю ночь под дверью... – Живёт он где?! – настаиваю. – Известно где. В триста пятнадцатой. В четвёртом этаже. Ну вот. Разгадан ребус. И слава богу... Поднимаюсь к лифту. Батон места себе не находит. Нажимаю кнопочку, и тут вдруг звонит мой мобильник: – Мама, ну что? Нашли хозяина? Отдали уже? – Нашла. Поднимаюсь сейчас к нему... Откуда у вас номер моего мобильника? – Догадайтесь с трёх раз. – Ах, ну конечно... Что-нибудь срочное? – Ещё бы. Не забудьте спросить про вознаграждение... – Нина! Да вы что, с ума сошли?! Я буду стоять сейчас с ним там торговаться! Ну и советы! Ну и молодёжь пошла! – Такая жизнь. Что вы? Столько нервов на Батона потратили, столько сил. Нужно быть принципиальной, а иначе это просто свинство... – Нина! Разрешите мне хоть раз за сегодняшний день действовать по своему усмотрению! – Ладно, действуйте по своему. Я вас предупредила. Перезвоню... Едем в лифте. Батон измочалил мне уже всю блузку, - не то рад, не то расстроен, не пойму его. Выходим из лифта, он вдруг притихает. Звоню в дверь, - зловещее безмолвие внутри, никто не открывает. Ну вот, думаю, один нашёлся, другой потерялся. Основательно приступаю к серой, ухабистой двери и звоню непрерывной и беспокойной трелью, жму кнопку до касания носом дверного глазка, до боли в указательном пальце... Ага! Слышу наконец: завозился там кто-то, спотыкается, бормочет, покашливает… Отворяется дверь, выходит несвежего вида гражданин со следами утреннего безумия на лице, с большой жирной кляксой страдания на перекошенном лбу: – А! Роджер. Давайте его сюда, спасибо. – Вот, - сообщаю, - потерялся. – Кто потерялся? – спрашивает. – Да собака же! Ваша? – Моя. Роджер, сидеть! – Ваш Роджер вчера потерялся, явился ко мне... – Явился. Нужно было гнать его. Это он гулял просто. – Что значит «гулял»? Я живу аж в первом подъезде! Вчера погода была собачья! – Вот и делов... Он вечером всегда приходит. Попозже. – Ну, знаете! Смотреть нужно за своими животными! Безобразие! Я пойду тогда. – Благодарю вас! О, благодарю... Закрывается дверь. «Лицемер! - стою, жду лифта. – Роджер! Придумают же... Благодарит он. Сволочь... Нет, так нельзя! Непринципиально!» Решительно поворачиваюсь и возвращаюсь к двери. Звоню настойчиво и нервно. С той стороны глазка снова возня, снова кашель, снова бормотание, словно не минута прошла после моего визита, а целый долгий час, и хозяин успел уже вернуться в исходное своё состояние, улечься и забыться. Щёлкает замок, выходит опять этот «критик-паралитик», скомканный и разглаженный, будто флаерс, в глазах строгость и терпеливость. Слышу, Батон, тьфу, то есть Роджер позади него скачет по паркету в прихожей, суетится. – Послушайте, - заявляю с пафосом. - А вознаграждение! – Вознаграждение? – удивляется хозяин. – Да, - говорю, - денежное. В объявлениях о пропаже всегда пишут: «Нашедшему денежное вознаграждение». А иначе это просто свинство! – С денежным - проблема, – озадачивается хозяин. – Безобразие, - возмущаюсь. – У меня одного шампуня на него полбутылки ушло. Корму кошачьего он сожрал недельный запас. – Даже не знаю, - размышляет критик. – Впрочем, минуточку. Он ныряет в полумрак квартиры, начинает беспорядочно, аритмично, полифонически позвякивать, постукивать там чем-то. Слушая эти импровизации, я скучаю и на расстоянии перемигиваюсь с Роджером. Наконец критик возвращается, является не один, а в компании с важной бутылкой разодетой, расфуфыренной от донца до крышечки. – Вот. Извольте. Виски шотландский - «Шива Регал». Умопомрачительных денег стоит. Сувенир. Я только чуть-чуть отпил, исключительно для пробы. Считайте, что полная бутылка... М-м-м-м-да... Берёте? – И не подумаю, – отвечаю. – Меня ваш «Вшивый Регал» совершенно не интересует. Я виски не люблю с детства. – Конечно, понимаю. Это правильно. Логично. Да и у меня, признаться, были планы на сегодня относительно... – Вот и прекрасно! Зачем вам губить свои планы? Посидите, отметите радость, что нашёлся вот, ваш Роджер, выпьете в конце концов... – Правильно! Именно! Конечно! – Понятно. Я пойду тогда. – Уходите? А как же вознаграждение? – Да какое там... – Знаете что? – Что? – Возьмите его. – Кого? – Роджера. Берите! Неплохое, я считаю, вознаграждение. – Вы серьёзно? – Абсолютно! Это жена его покупала. Хотела создать семейную атмосферу... Не вышло, - ни жены теперь, ни атмосферы. Ушла она. – Ушла. Ну и что? У меня тоже муж, знаете, ушёл. И нормальная у меня атмосфера в доме, - светлая, чистая, очень даже прекрасная. И животных я зря не мучаю. Одним словом, пишите тогда письменное согласие. – Ой, да зачем это! – Нет-нет-нет! У меня вот, невестка, - очень умная. Её Ниной звать. Говорит, что нужно письменное согласие. Чтоб проблем не было потом... – говорю и сама себе ужасаюсь. – Ох, ладно, что писать? – Я, такой-то, такой-то, уступаю Роджера гражданке такой-то, находясь в здравом уме. Вы сейчас в здравом уме? – Абсолютно. – Вот. Такого-то числа и подпись... Акт составлен. Принимаю совсем растерявшегося, ошалевшего Роджера, спрашиваю: – У него есть какие-нибудь личные вещи? – Ну какие, какие вещи! – начинает нервничать критик. – Бритва?! Кредит карта?! – Ох, - вздыхаю, - ничего вы в этом не понимаете! Я имела в виду: игрушки, диванчик, тарелочка любимая. Тёмный вы человек. Всё ясно, беру его таким, какой он есть. Общий привет!.. Выхожу из десятого подъезда. Батон разлёгся у меня на руках, осторожно вздыхает и глядит подозрительно. «Не сомневайся, - успокаиваю я его. - Всё по закону: опись, пропись, подпись. Роджера сдал, Батона принял. Голодранец ты только вот. Ничего-то у тебя и нет. Ладно, наживём». Он, кажется, успокаивается, начинает зевать и жмуриться от яркого солнца. Вынимаю мобильник, звоню: – Нина? Это мама. Всё в порядке. Батон – наш! – В каком смысле? – Взяла его в качестве вознаграждения. Как вы посоветовали. – Ну, ё-моё!! Ну, мама дорогая! Ну, вы даёте! – Такая жизнь, - отвечаю. - Нужно быть принципиальной, а иначе, это просто свинство. – Знаете что, - озаряется Нина, - у меня есть килограмм куриного фарша в морозилке. Я беру его, заваливаю к вам, устраиваем праздник. – В каком смысле? – В обычном. Полкило зверям, полкило нам - на пельмени. Налепим. Я классно их делаю. Водка у вас есть? – Сделаем, - говорю. – Прекрасно, - отвечает. - Идите сейчас отдыхайте, а в пять я прихожу. Идёт? – Идёт. А как же Игорь? – А куда он денется? – Никуда. Верно. Как вы, Нина, умеете всё логически выстраивать... – Об этом побеседуем позже. До встречи. Пока... Медленно уходит вечер. Игорь только что отправился провожать нашу Нину. Швондрик с Батоном, отягощённые излишествами праздничного ужина, расположились у приоткрытой балконной двери и сосредоточенно нюхают ветерок. Я сижу вся размякшая, эфемерная, нездешняя, ощущая в теле необычайную лёгкость. Поглядываю на хрустальную вазу на полочке и решаю поделиться с котом своей неожиданной идеей: «Слушай, котяра, - обращаюсь к нему нетвёрдо, - ты у меня такой с-солидный парень, а имя у тебя какое-то глупое - Ш-швондрик! Неправильно, как считаешь? Несправедливо. В свете последних событий я придумала тебе замечательное имя! Слушаешь? Оцени!.. Дантес! Д-дантик. А? А?» ... Дантес никак не реагирует на такое знаменательное событие в своей жизни и смотрит сквозь меня бесцветными глазами. Батон в этот момент грузно и неуклюже вскакивает, бредёт к кошачьему дивану, утомлённо валится в его затягивающую пушистую мягкость, свёртывается калачиком, принимается усердно сопеть. Дантес лениво поднимается, следует за ним, садится рядом с диванчиком и начинает долго и терпеливо умываться...
|
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыКыштым-ГраниПятью пятьКочегаркаСОТЫРусское вымяВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГОСОБНЯКМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНСЕВЕРДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕЛИТЕРАЮЖНЫЙ УРАЛБАЛТИКА-КалининградСеверо-Муйские огниНОВЫЙ СВЕТСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИНАЧАЛОКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИСлово-WordГВИДЕОНКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАСорокопут [Lanius Excubitor]ДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовТело ПоэзииГРАФИТБЕЛЫЙ ВОРОНИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимДЕТИ РАФУТУРУМ АРТЧЕРНОВИКЗИНЗИВЕРЛИКБЕЗВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕИЛЬЯАРГАМАК-ТатарстанИНФОРМПРОСТРАНСТВОДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬСВОЙ ВАРИАНТБАШНЯ22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЗАПАСНИКЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЗНАКИ11:33АЛЬТЕРНАЦИЯ |