Третий международный поэтический фестиваль «Дорога к Храму». Организаторы Ирина Маулер и Марина Ариэла Меламед

Марина-Ариэла Меламед

НА «ДОРОГЕ К ХРАМУ» – МАЙ 2018

Обычно «Дорога к Храму» для меня начинается с автобуса в Ришон ле-Цион. Я имею в виду поэтический фестиваль. Собираешь вещи, идешь, едешь, опять идешь. В этот раз для разнообразия, дорога началась с того, что уже на улице мне пришло в голову, что на эмблеме нашего фестиваля должна быть надпись, а не только картинка. То есть, название, которое нужно было срочно добавить в картинку, файл послать по почте, выкл-вкл. и опять выкл…

Я вернулась домой, села за компьютер, а потом встала и опять вышла с теми же вещами и уже с названием в Иудейскую пустыню к автобусу. Затем в Иерусалим, в типографию, в кафе с эмблемой, в автобус с надеждой на лучшее…

Спустя пять автобусов и шесть часов по правую руку обнаружился Ришонский парк, хотя мог бы и по левую. Было тихо так, спокойно вокруг, люди играли в домино и не знали, где эта улица, где этот дом.

Но персональный навигатор Люда Фрадлис прямо из телефона меня свернула направо и улица нашлась. Мы с эмблемой и вещами шли, не сворачивая. По правую руку показалось кафе.

Там сидел человек с поэтическим лицом, на которое хотелось смотреть и рассматривать. Я и посмотрела. Вблизи оказалось, что человек – это известный поэт Алексей Цветков. То есть, фестиваль начался.

На дверях зала висел замок, но сами двери почему-то были открыты. А в зале оказалось прохладно, но зато нельзя было повесить эмблему. И пюпитр взять тоже нельзя было. Что-то еще было нельзя, точно не помню, что именно. То ли мы притягиваем подобные ситуации, то ли преодоления являются частью прохождения? Не знаю…

Во всяком случае, поскольку нас двое с Ирой Маулер организаторов, и псих у нас один (я), а Ира человек, по счастью, уравновешенный, то через полчаса, когда некоторые слова по отношению к этому к нам отношению стали накапливаться уже у нас обеих… Телефонные переговоры с начальством – и все покатилось дальше. Эмблемы повесили, пюпитры достали, люди приехали, слева оказался полный зал человек на сто, справа – сцена, и поэты стали читать стихи. Председатель жюри Андрей Грицман читал. И дебютантка из Питера Тамара Розензафт читала. И Ирина Сапир из Ашдода читала. И Алексей Цветков читал. А Михаил Фельдман даже пел. Все читали, а некоторые пели. Три с половиной часа без перерыва – и не оторваться.

И пять дней все примерно так продолжалось… Каждый раз по-другому – разные улицы, кафе, кошки вокруг, автобусы, другие стихи…

Мастер-класс проходил в чудесной комнате, открытой окнами миру, где разговоры о поэзии особенно были удивительны – словно мир идет параллельным курсом, а мы поблизости, рядом и о нем… Правда, там не было удобств, но до удобств ли, когда у нас тут дорожные работы, мы люди в оранжевом, мы чиним Дорогу, как умеем… Удобства нашлись рядом, в кафе. Потому что поэты должны время от времени заходить в кафе, искать кофе и другие напитки и закусывать хорошим.

Во вторник Дорога увела в Тель-Авив – там, в Российском Центре, водится лучший в мире звукооператор Игорь, а еще уютный настил на полу и экран во всю сцену. Так что там вообще было хорошо, и жизнь наладилась, и пришла Анна Файн из Тель-авивского клуба литераторов, и читала, и все стало совсем хорошо. И Яков Шехтер. И Валерий Борисович Брайнин из Германии. И Андрей Грицман, он же председатель жюри, я уже говорила. И слайды во весь экран. И отдельная комната для переодеться… Что еще нужно для счастья? Ночной автобус домой.

В Ришоне я ночевала и растекалась по дивану дома у Иры Маулер, в окружении удивительных, тонких, прозрачно-цветных картин ее кисти, это пространство меня прикарманило, приручило, особенно собака Дора, которая внимательно слушала, как я репетирую, но неожиданно уходила при звуках идиша. «Дора, это же твое имя и твой язык»! – напрасно взывала я к ней. Но нет. А погладить – так это пожалуйста…

Со среды фестиваль начал заканчиваться, но он не сдавался, а шел, и в Русской библиотеке оказалось уже совсем хорошо, там даже оказалась аппаратура, хотя раньше не бывало, и сколько угодно прохладной воды…

Со среды я вернулась на работу и любимый начальник (ца) Сара Бэлла мало того, что поднесла мне стакан воды прямо в библиотеку, и мы нашли нужную дорогу и спели о ней, и пришел Губерман, тоже лучший в мире Игорь. А Гриша Люксембург не только пришел, но и принес правильный виски с правильными шоколадками, что изнемогающему организму оказалось как нельзя вовремя. А как можно вовремя оказалось…

Самое правильное питье – черный кофе в стаканчике – постоянно где-то находила Ира Сапир, за что ей положена медаль от меня персональная и упоминание в лучшем в мире «Артикле». И Людмиле Фрадлис положена медаль. А Ире Маулер – орден. Вообще за все…

И вот, последний день фестиваля, четверг, везде пробки, микрофон не работает, но самый родной и уютной Дом Ури-Цви Гринберга, и поэт и редактор «Иерусалимского журнала» лучший в мире Игорь Бяльский одним присутствием утешает и успокаивает.

Конкурс есть конкурс, – люди выходили и читали поэзии слова, потом в перерыве некоторые пели от избытка чувств. Поэт и член жюри Эли Бар-Яалом пел, ну и мы, остальные члены жюри, организаторы, лауреаты и другие. (И другие – это фотограф Кругляк, уточняю)

А поэт и редактор «Интерпоэзии» и одновременно председатель жюри нашего фестиваля Андрей Грицман нашел для каждого доброе слово. И этот каждый (финалист фестиваля) был ему очень благодарен, а фотография на память в этот раз получилась, потому что поэт и член жюри Михаил Сипер поднялся на сцену и убедительно сказал: «Делай все, как я!» и все поднялись на сцену…

А поэт и член жюри Феликс Хармац развез уставших, но довольных организаторов фестиваля своими стихами, то есть, по домам и стихи читал. Потому что он прекрасный поэт и хороший водитель.

Кажется, у меня все.

Хотя…

Вот одно стихотворение Веры Сухановой, которая получила Гран-При фестиваля. Несколько строк из того удивительного времени поэзии, которое с нами случилось в эту неделю…

Птицы кружат над вершиной горы благодатной Тавриды,

Тянется храм к небесам, словно призрачный риф.

Строил его человек по прозванью Сизиф,

И потому этот храм, как воздушные замки, невидим.

Но иногда проступают на синем мерцающем фоне

Контуры стен, куполов, очертания глав.

И вот тогда, молча голову к небу подняв,

Ты замираешь, ко лбу козырьком приставляя ладони.

Храм в запустенье, и в кладке пустоты зияют местами,

Ветер свистит в обиталище птиц, сквозняков.

И словно слыша далекий взыскующий зов,

Ты вдруг берешься за дело – и в гору толкаешь свой камень.