Ханох Дашевский

Переводы

ШАУЛ ЧЕРНИХОВСКИЙ (1875 – 1943)


 


БАРУХ ИЗ МАЙНЦА


 


отрывок из поэмы


 


…Я – муж скорбящий, я – еврей,


Своих убивший дочерей,


И должен был себе удар


Я нанести затем, но пар


Шёл от кровавого ножа,


И бросил я его, дрожа.


В тот день зарезал я своих


Любимых дочерей – на них


Смотрел я, стоя в стороне,


И Бог глаза не выжег мне!


Но как расплавленный металл


Позор  глаза  мне выжигал


Ежеминутно наяву:


Они мертвы, а я живу!


И знаю: горький этот рок


Заслужен мной, но я не мог


Отдать на смерть толпе зверей


Моих несчастных дочерей.


И даже если бы крестить


Их повели, позволив жить,


Оплачен страшною ценой,


Мир всё равно бы рухнул мой!


Ужасен был бы их приплод:


Жестокий, кровожадный род


От них пошёл бы, сея страх,


И братьев жаря на кострах!


 


Как хорошо, что ты мертва,


Моя голубка! Не вдова


И не горюющая мать!


Родная, помнишь, как сиять


Вдруг начинал закат: и дом


И липы в блеске золотом.


На башне окон чёрный цвет


Скрывает предвечерний свет –


Он в глубине стекла дрожит


И вдруг бледнеет и бежит.


И вот темнеет всё вокруг,


Ползёт тяжёлый медный звук,


Когда колокола звенят,


А после гаснет их раскат,


И затихает – и исчез


В багровом зареве небес.


И только слышится вдали


Мычанье, блеянье: в пыли


С лугов окрестных на покой


Усталый скот идёт домой.


 


Ушло, в сиянии огня,


За горизонт светило дня,


И вот готов из глубины


Взойти багровый лик луны.


Спускается зловещий мрак,


Но в переулке добрый знак


Уже отметил каждый дом:


Свеча мерцает за окном.


 


Восходит красная луна,


Пал городок в объятья сна,


И стелется туман ночной


Над тёмной поймою речной.


И всюду тишь, и всюду лень,


И ночь с луною – свет и тень


Покровы ткут, и видит взор


Волшебный сказочный узор.


Лишь там, где улочный изгиб,


Телег случайных слышен скрип,


А временами пёс рычит,


Шумит листва – и вновь молчит,


И улыбается во сне


Весь мир полночной тишине.


И только звёздам не уснуть:


Кочует в небе Млечный Путь,


И может на земную гладь


Своё сиянье направлять,


Пока не явится заря,


Сквозь тучи золотом горя.


И гаснет за звездой звезда,


Светлеет небо, и тогда,


Теряя блеск, и вся бледна


Уходит в свой чертог луна.


И вот, предутренний покос


Уже прозрачных полон рос,


И мчится ветерок, собрав


 


Все запахи цветов и трав.


И вот, уже проснулся лес,


И над рекой туман исчез,


И лёгкая бежит волна,


И виден ил речного дна,


И жаворонок над землёй


Уже возвысил голос свой.


Рассвет настал, рассвет звучит:


О сруб колодезный стучит


С водой прозрачною ведро,


И брызг студёных серебро


Рассыпано у конских ног,


Дорожный топчущих песок.


 


Голубка, помнишь, как в ночи


Сидел я у огня свечи,


Когда покой и тишина


Царили в мире, в мире сна?


У колыбели дочерей,


Сидел я, не сомкнув очей,


И слушал, как порхает звук


Дыханья сонного вокруг.


Но не вернётся больше он!


А я – не мёртв, не погребён!


И коль не смерть моя, то кто


Придёт судить меня за то,


Что нож мой мерзкий совершил?! –


Я жизни дочерей лишил!


И ангел смерти два крыла


Простёр на детские тела!


Я жив – но я в тени его:


Всё существо моё мертво!...


 


Домишко наш…Немного кос


Он был, и мох на крыше рос,


А в стенах белых – три окна,


В которых улица видна.


И пусть он узок был и мал,


Зато он всю семью вмещал,


И ласточка свила в нём кров:


Гнездо, чтобы растить птенцов.


И в свете утренних зарниц


Уже звучало пенье птиц.


 


А помнишь, ветерок шумел,


Деревьям в роще песню пел,


И слушали дубы, сомлев,


Тот нескончаемый напев.


А возле дома старый сад


Всегда был дуновенью рад,


И распускался он и цвёл


Под тихое жужжанье пчёл.


Был хор пернатых голосист,


И зеленел там каждый лист,


И золотился каждый плод;


Там жил акаций славный род,


Там, среди летней суеты,


Цвели их белые цветы;


И сад на голоса звенел,


И только к осени пустел.


А рядом, в сторону на шаг,


Проросший шевелился злак,


И стебли тонкие вились,


Стремились вширь, стремились ввысь


В объятьях ласкового дня;


И маки, полные огня,


Краснели у ограды там,


И было тесно тополям


В раздумье по углам стоять


И в блеске солнца утопать.


Малютки наши, помнишь, да?


В крапиву забрели тогда,


И обожглись, попав в кусты.


Их долго утешала ты,


И сделала букет для них


Из нежных лилий полевых.


И пела ласточка в саду


Перед глазами, на виду,


И были ярки и легки


На дочерях моих венки.


Что было там – тому не быть!


Мне никогда не позабыть


Минуты счастья, тот цветок,


Что вместе с ними в яму лёг,


И там гниёт на самом дне –


Не будет снисхожденья мне!


И всё, что в памяти, – встаёт,


Как будто из пучины вод,


И надвигается волной…


А я – надежды нет со мной! 


????? ?????

К списку номеров журнала «Литературный Иерусалим» | К содержанию номера